Фарфоровые куколки - Лиза Си
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня сердце разрывалось от жалости к Йори и отцу, оказавшимся в море, беспомощными, с изуродованным телом любимого сына и брата. Мне было не найти слов, чтобы выразить свои чувства.
— Маму и отца отправили в специальный лагерь…
— В Аризоне, — закончила я. — Знаю. Ты от них не получал вестей?
— Нет, и не писал им, не хочу, чтобы меня обвиняли в соучастии. А ты?
— Я им тоже не писала. Только что узнала о том, где они.
— Ну, сейчас не надо этого делать, — велел он, хоть в его голосе и слышалось явное сожаление.
— Шиката га наи. Ничего не поделаешь, — добавил он, и мне показалось, что я слышу мамин голос, произносящий эти слова.
Мы посидели еще несколько минут в молчании. Лагерь был настолько убог, моя семья так пострадала, а моя прежняя жизнь была разрушена до основания. Мне казалось, что ничего хуже с нами случиться уже не может. Оправимся ли мы когда-нибудь от понесенных потерь?
Йори вздохнул, а потом спросил:
— Пойдем обедать?
Я была ужасно голодна, да и предаваться унынию никогда не входило в мои привычки.
Йори отвел меня в столовую, которая находилась в его блоке.
— А у меня есть для тебя сюрприз, — сказал он.
Мы взяли металлические подносы и встали в очередь. На раздаче еду нам просто разложили в тарелки, не интересуясь, хотим мы этого или нет.
Хлюп, хлюп, хлюп.
Потом мы пошли вдоль длинных столов, и Йори внимательно осматривал сидящих, пока не нашел тех, кого искал. Он поставил поднос на стол, за которым уже сидела семья: муж с женой и множество суетящейся, визжащей и рыдающей ребятни. Йори радостно улыбался, но я не понимала почему, пока муж с женой не встали и не поклонились.
Тетушка Хару и дядюшка Юни, вместе с детьми! Они настолько изменились, что я сначала их не узнала. Тетушка и дядюшка выглядели изможденными и какими-то не просто худыми, а даже маленькими по сравнению с прошлой нашей встречей. Дети выросли и, в отличие от родителей, не растеряли своей живости и напора. В общем, семья выглядела довольно здоровой, несмотря на все, через что им пришлось пройти.
У нас было всего лишь несколько минут для разговоров, потому что тетушке и дядюшке нужно было идти на работу. Перед уходом они спросили, не хочу ли я переехать в их барак, чтобы жить со своей семьей.
Все происходило так быстро, что я не успевала справиться с потрясением. Несколько дней назад я была в Голливуде, сегодня — на окраине мира. Возможность снова объединиться хотя бы с частью семьи стала мне небольшим утешением.
После обеда Йори отвел меня в свой барак и познакомил с соседями. Кто-то из них поделился со мной тем, что было лишним: зубной щеткой, мужской футболкой маленького размера, парой носков, свитером. Когда мои приобретения уже лежали рядом со мной, Йори сказал:
— Нас учили ни о чем не просить и не спрашивать, но… — Он обвел жестом все вокруг. — Жизнь изменилась, и прежние правила здесь не имеют смысла.
— Что ты хочешь знать?
— Где ты была и почему тебя так долго сюда не привозили?
Он хорошо меня знал, поэтому не удивился, что я выдавала себя за китаянку — за китайскую принцессу! — и танцевала в ночном клубе в Сан-Франциско.
— Я думала, что мне сойдет это с рук, — сказала я. — Но я ошибалась.
— У меня тоже все могло сложиться иначе. Большинству японцев разрешили остаться на Гавайях и жить обычной жизнью. — И он коротко и горько рассмеялся. — Мы нужны этим белым, чтобы поддерживать экономику острова, а с учетом войны и прочих мелочей там полно работы. Но у меня были проблемы семейного характера. Власти отправили меня на остров Энджел, где сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и взяли анализы на все болезни, как будто я был чернорабочий.
— Мне очень жаль.
— Ты в этом не виновата. И, слушай, мне еще повезло. Топаз, конечно, не курорт, но могло быть и хуже.
Я вопросительно на него посмотрела.
— Это место сначала называлось «Лагерь для интернированных Сентрал, штат Юта», — продолжил он. — Потом его решили назвать, как ближайший город, но местные мормоны из-за этого чуть не поднялись в ружье. Поэтому назвали Топаз, в честь горы, которая…
— Да, я ее видела.
— Но мы называем его Долиной Ветров, потому что здесь все время идут пылевые бури. В общем, это место теперь стало пятым по величине городом в штате. Как тебе это? Здесь живет девять тысяч человек, считая интернированных и обслуживающий персонал.
— Так в чем же тут удача? — спросила я.
— В прошлом месяце правительство решило позволить таким, как я, вступать в вооруженные силы, — ответил он. — Но сначала каждый из нас должен был принять присягу. Нам пришлось ответить на некоторые вопросы. Например, готовы ли мы присягнуть в верности Соединенным Штатам и защищать эту страну от любого врага, внешнего или внутреннего, и отречься от верности японскому императору, и так далее и тому подобное. Для меня ответ был очевиден — да, готов, но для тех, кто привык к традициям, это было ужасно. У японцев нет права стать гражданами Америки, они не могут голосовать, их годами задирают и подвергают унижениям, а теперь их еще просят отказаться от императора! Потерять старые корни и не обрести новых! Стать людьми без государства! А потом нам предложили послужить в Вооруженных силах США, сразиться в бою. И я согласился и на это тоже.
— Ты рехнулся?
— Я скоро уеду на военную базу Кэмп-Шелби в Миссисипи, на военную подготовку.
— Ты не можешь сейчас уехать! Я только прибыла сюда!
— Сестренка, мне никто не говорил, что ты приедешь… В общем, армия организует отдельный японский отряд, который будет называться 442-й полковой командой. Я слышал, там будут другие ребята с Гавайев.
— Йори! Мы наконец-то встретились! Разве это не важнее сражений бок о бок с бывшими однокашниками?
— Самимасенга, мне жаль, но ты за все это время ни разу не попыталась со мной связаться, — жестко ответил он. — Откуда эта внезапная любовь сейчас?
— Наверное, я это заслужила, но ты собираешься воевать за них после всего, что они сделали с нашей семьей? После того, как они выгнали тебя сюда?
— Это наша страна, сестренка. Никогда об этом не
