Киров - Семен Синельников

Киров с конференции уехал в горы, где задумал провести трудную военную операцию.

Было важно поскорее освободить Кутаис. Сергей Миронович предложил бросить туда воинскую часть кратчайшим путем, через Мамисонский перевал, неприступный зимой. Это выглядело фантазией, если не бессмыслицей. Зима стояла снежная. Двадцать километров гор и ущелий, скал и трещин. Не пройти там. И коней не провести. И орудий не протащить. Не выручат ни бурки, ни шинели, ни подручные средства, ни струги. Одолеть Мамисон не удастся. Кажется, верно, что какой-то специалист сказал:

— Это невозможно даже теоретически.

Кажется, верно, что Киров возразил:

— Теоретически невозможно, а коммунистически возможно.

Войсками Терской области командовал Левандовский, тот командир, которому двумя годами раньше Сергей Миронович доверил образцовую 33-ю дивизию, сформированную в Астрахани. Левандовский был сейчас здесь, во Владикавказе, и 33-я дивизия была здесь. Киров беседовал с Левандовским, с ветеранами. Они решили: коммунистически возможно, 98-я бригада 33-й дивизии пройдет. Приказы по фронту и XI армии изменили.

Киров сзывал горских коммунистов — как хотите, а каждый, кто считает себя мужчиной, в селениях, соседствующих с перевалом, должен помогать 98-й бригаде. Сергей Миронович побывал в тех селениях, и не раз. В ауле Заромаг он собрал стариков. Иные уклонялись от разговора, боясь опозорить свои седины, если Мамисон станет белой могилой жертв неосторожного совета. Другие же говорили гордо и возвышенно:

— Нам ли не ведать, чем дышат снега в горах. Зимой здесь никто не ходил. Но если нужно, чтобы мы были первыми, скажи, и мы поведем твои войска.

У этих стариков 25 февраля поприбавилось седины. Они потом любили вспоминать тот день, но не любили вдаваться в подробности:

— Нам ли хвалиться или жаловаться? Было трудно. Если хочешь, спроси у Кирова, он знает.

Когда 25 февраля красные войска входили с Орджоникидзе в Тифлис, 98-я бригада и приданный ей горский отряд одолели без потерь неприступный зимой перевал Мамисон.

Сергей Миронович не видел, как покорители перевала братались с грузинским населением, как неукоснительно шли к цели на плечах у расшвыриваемых или удирающих меньшевистских частей. Киров был в Москве, на X партийном съезде.

На этом съезде Кирова избрали кандидатом в члены ЦК РКП (б).

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ленин пригласил в Совнарком нескольких азербайджанцев, делегатов проходившего в Москве III конгресса Коминтерна, чтобы побеседовать о нуждах разоренной мусаватистами бакинской нефтяной промышленности. Прежде чем углубиться в хозяйственные подробности, Владимир Ильич сказал, что хочет передать собеседникам добрую весть: Политбюро ЦК РКП (б) рекомендует Кирова в руководители азербайджанской партийной организации.

Весть действительно была добрая. Работая на посту секретаря ЦК Компартии Азербайджана, Киров оставил глубокий след в истории этой республики, всего Закавказья.

Четыре с половиной года жизни в Баку были очень значительными и для самого Сергея Мироновича. Они принесли ему и радость больших достижений, и богатейший опыт партийного руководства социалистическим строительством, и дружбу людей, которой Киров всю жизнь дорожил.

Серго и он трудились, словно братья. Сергей Миронович обрел еще одного друга — Александра Федоровича Мясникова, иначе Мясникяна. Юрист, профессиональный подпольщик-ленинец, он в 1917 году командовал революционными войсками Западного фронта, утверждал советскую власть в Белоруссии, был потом секретарем Московского комитета РКП (б).

Весной 1921 года Александра Федоровича откомандировали в родные места. Его избрали секретарем Закавказского крайкома РКП (б), назначили заместителем председателя Совнаркома Закавказской Федерации. Сергей Миронович считал Мясникова подлинным генералом-от-революции, любил его и, как все близкие, звал его по партийной кличке Алешей. В 1925 году Мясников вместе с Атарбековым погиб при авиационной катастрофе. Сергей Миронович говорил тогда:

— Товарищ Мясников в последние дни своей жизни стоял у главного руля советской, партийной и всякой другой работы в Закавказье… Алеша Мясников был незаменим, и мы это знали…

Большой портрет Мясникова в домашнем кабинете у Кирова всегда напоминал в Баку и Ленинграде о погибшем друге.

Спустя много лет после авиакатастрофы обнаружились дневниковые записи Мясникова. В них есть строки о Кирове, о его тактичности, сдержанности, умении действовать не по настроению.

«Без него мы бы совершили в Азербайджане массу ошибок. Там он всех и все сплачивает вокруг себя».

Мясников видел в Кирове одного из лучших представителей партии.

«Он большой демократ, и это не по форме, а по содержанию; он действительно может жить и трудиться в самых обыкновенных условиях, в обстановке простоты и бедности. Он прост, мил и доступен».

С некоторыми местными работниками Киров познакомился еще в Астрахани, куда после падения Бакинской коммуны переселились на время сотни азербайджанских коммунистов.

Это были и председатель Совнаркома, видный писатель и врач Нариман Наджафович Нариманов, и наркомпрод, тоже врач, будущий председатель Совнаркома Газанфар Махмудович Мусабеков, и заместитель председателя АзЦИК Мирбашир Фаттахович Касумов, которого Киров в 1919 году тайно переправил в бакинское подполье. Этот путь в подполье, по Каспию, с путевкой Сергея Мироновича проделали также нарком земледелия Дадаш Ходжаевич Буниатзаде и комиссар внутренних дел Гамид Гасанович Султанов. Султанов, преклонявшийся перед Кировым, всегда опасался за него, видя его в гуще пожарных, когда полыхали бакинские промыслы, часто поджигаемые эсеровскими диверсантами из подпольной банды «Пылающее сердце».

И с Ильдрымом познакомился Киров в Астрахани, но заочно. Инженер Чингиз Ильдрымович Ильдрым в бакинском подполье помогал «морским экспедициям», нелегально снабжавшим XI армию бензином. Первый наркомвоенмор свободного Азербайджана, он потом был наркомом путей сообщения. Когда Киров уже жил в Ленинграде, Ильдрыма назначили заместителем начальника, затем начальником Магнитостроя. В печати как похвала мелькнуло тогда, будто Ильдрым «не человек, а меч, гром и молния». Чрезмерно ли это сравнение или нет, но с Кировым крупный строитель Чингиз Ильдрым чувствовал себя чуть ли не тихоней-школьником, влюбленным е учителя.

Прибыв на Магнитку, он писал Сергею Мироновичу в Ленинград:

«Рапортует курд из Азии. На великой стройке t ниже 0—23–27°R. Выносливость курда по 5-балльной системе 4 и 5, Питание не организовано. Квартиры нет, живет в гостинице пока. Уже ознакомился с делами. 10–12.I выезжаю на площадку. Грехов немало — работаю над ознакомлением не менее 14 часов в сутки. 20.I напишу тебе и Серго мои выводы».