Банда профессора Перри Хименса - А. Вороной

Этими кадрами и закончилась первая передача Эр‑би‑си из серии скитальцев, из натуралистического цикла «Один на один».

Глава 5. НЕ ТАК ВСЁ И ПЛОХО!

Рассвет, долгожданный рассвет, наконец, наступил и дал тут же знать Дику Ричардсону, что он голоден. И сильно голоден. Со вчерашнего дня у него во рту не было и крошки. И он понял, что пора и себе, как тому зверю, приниматься за добычу пищи.

Голова побаливала, гудела: он так и не смог уснуть в эту ночь. Он так и не смог отключить в эту ночь свой слух, обостренный, болезненный. Организм, вступивший в борьбу за самосохранение, не позволил мозгу, не позволил человеческому логическому уму, сделать это. Слух все время улавливал какие‑то шорохи, писки, шаги, заставлял работать инстинкты. Урывками Дик проваливался в сон минут на десять, потом вдруг отчего‑то вздрагивал, просыпался, подолгу лежал с открытыми глазами, до боли в голове пробовал вспомнить, где же он находится, снова прислушивался к шорохам, смотрел в небо, покрытое звездами.

Он так же знал, что вечером, ночью, все трудности кажутся намного преувеличенными, и вот почему многие самоубийцы расстаются с жизнью именно ночью. Но стоит заставить себя переждать это время. и утром уже не все так и плохо выглядит, уже появляется тяга к жизни, к ее новым сюрпризам.

Он выбрался на поляну, потянулся, потом, набрав в легкие побольше воздуха, заорал во всю глотку, заорал что‑то несуразное, нечленораздельное: «А‑а‑а‑у‑у‑у‑о‑о‑о‑э‑э‑э!» Орал он еще несколько раз, и все то же дикое, звериное. И даже свистел, хрюкал, визжал. Этими звуками он попробовал дать знать обитателям джунглей, что и он заявляет свои права на жизнь под этим небом, среди этой растительности. Он как бы отрекался от своего человеческого образа, от своей гомо сапиенсовой сущности, переходя в другой разряд животных млекопитающих.

Утренняя прохлада, синева неба, трескотня птиц, нараставшая с каждой минутой, — все это как‑то взбадривало его, внушало теперь уже совершенно иные мысли, внушало какую‑то уверенность в том, что он сможет жить здесь, сможет пройти весь путь, сможет выдержать все испытания.

Опухоль на ноге спала. Дик поковылял к реке. Над поляной высоко в небе уже поблескивал округлыми боками телерс. Дик позавтракал черепашьими яйцами, бросив их в костер, запил этот заморский деликатес сырой водой из ручья и хотел уже приняться за работу, как подумал, а не попробовать ли с помощью этого телсрса сооблщть «Дже», где спрятаны те материалы. Тем более, что здесь тихо, никто в него но стреляет из автоматов, никто не прется на его высотку и никто не собирается отрезать ему кое‑что.

Ему нужно было передать номер камеры хранения, автоматической камеры хранения, притулившейся в самом углу спецзала аэропорта им. Дж. Кеннеди. Номер был несложный — «А. К. Р. 1478553». И там, в этой камере, лежали себе полеживали золотые вещицы той юной бомбометательницы с покрытым веснушками носом. Мысль, что «Дже» может посчитать его за забывчивого мальчишку, не способного сдержать свое слово, подгоняла теперь его. Он выложил на песке из кусков ветки «А. К. Р. 147…» — как тут же спохватился, сообразив, что делает он что‑то не то, что голова у него сейчас работает плохо, что ведь эту информацию могут прочесть и люди губернатора Ральфа Хилдбера, подстроившие, по‑видимому, и то убийство. И он накрыл всем телом прутики, накрыл от зависшего над ним телерса, смешал их в беспорядке, зашел в реку, сполоснул лицо холодной водой.

«Нет, — думал он, — нет, только не сейчас. Я что‑то не выспался, и что‑то мои мозги плохо соображают. Нужно будет передать эту информацию быстро, возможно, во время перемещения по реке на плоту. На плоту!..»

С него‑то мне и следует начать!

И весь этот день он мастерил себе плот. Как знал Дик. ему предстоит проплыть по Амазонке более 600 километров, потом там, впереди, у какого‑то места, за излучиной следует высадиться на сушу и уже по ней, бросив плот, пробираться сквозь джунгли, уклоняясь на юго‑восток. И там нужно будет пройти где‑то километров 500–700.

Далеко не забираясь в лес, он отыскал несколько старых поваленных бревен легкого как пробка дерева бальсы. Перетащил их к своей стоянке, разложил рядком на траве. Получилась площадка шириной метров в три и длинной около семи‑восьми. Поперек стволов бальсы положил три коротких бревна из более твердой породы, все это стянул лианами. Потом пристроил сверху еще площадку из коротеньких бальсовых деревьев, связал их, по бокам вколотил в мягкое бальсовое дерево колья. Набросал туда травы, сухого тростника. Поверх этой площадки соорудил невысокий навес, покрыв крышу пальмовыми листьями.

Таким образом, у него появилось помещение, капитанская рубка, хихикнул про себя Дик, где было достаточно места для него, для капитана и его вещей… Каких вещей?…

Главная проблема, как ни странно, была с водой, с питьевой подои. Мутную воду из Амазонки он пить не решался. Отыскав в лесу кусок коры в виде корытца, он наполнил его водой из ручья. Можно было бы уже и плыть, отправляться дальше в путь. Но тут он вспомнил, что позабыл сделать руль. И эта процедура отняла у него самое большое время. Во‑первых, нужно было чем‑то расколоть твердое бревно, затем его как‑то обтесать, пробить отверстие, закрепить прочно на плоту.

Уже совсем стемнело, когда он с трудом стащил плот на воду, проверил усадку и остался доволен своей работой. Как‑никак это был первый плот, сделанный лордом Ричардсоном. И как сделанный? Без единого инструмента! Без единого гвоздя! Без топора и молотка! И ни один робот не помогал ему!

Он привязал плот к дереву и заковылял к стоянке. Телерс выдал на экраны походку лорда Ричардсона, и миллиарды телезрителей схватились за животы и умирали со смеху, ржали на всю свою благоустроенную усадьбу, на весь свой коттедж. Сосед перекрикивал соседа.

Мистер Ричардсон и вправду в то время не отличался грациозностью, легкостью и изяществом. Спина его была сгорблена, одно плечо перекошено, руки опущены низко к земле. И у многих сложилось мнение, что магистр наук, этот бандит Ричардсон, начал перерождаться в обезьяну, что там, под тем силовым колпаком, эволюция пошла в обратную сторону. Но ему, когда болели все мышцы, когда ноги были все посбиваны, — так как свои модные штиблеты он позабыл еще в Африке, поспешно ретировавшись из нее — когда на руках тоже повздувались, а некоторые уже и полопались кровяные водянки, было сейчас не до этикета. Ему хотелось лишь одного — дотащиться до своего логова, легонько, — как и советуют эскулапы — поужинать на ночь и спать, спать, спать…

Днем в лесу он видел много птиц, пригодных, по его мнению, к употреблению. Но сейчас, когда ночь опустилась на джунгли, лес чернел отпугивающей непроходимой стеной, ощерившись угрожающими звуками, как тот раненый секач, залегший в высокой траве. Убив палкой небольшую змееподобную тварь, позванивавшую примерно так же, как и американская гремучка, он поджарил ее на костре. Более вкусного мяса он не ел за последние два дня. Обложившись торопливо горящими ветками, он тут же свалился на землю и уже через пять минут спал.