Пылающий лед - Виктор Точинов

Очень серьезно спросил, словно зависело от ответа нечто важное, важное для всех…

Подсказать? Шепнуть на ухо? Не получится незаметно для Командира, наблюдает очень внимательно… Ничего придумать Алька не сумел – Наиль отрапортовал, не задумываясь:

– Светлый крест, почти белый. Из досок свежеструганных или из бревен.

Да, именно таким крест и был… Высоченный, метров восемь, а то десять… Кто его здесь установил и подновляет, счищая потемневший верхний слой древесины? И в чем вообще смысл этого ритуала с разглядыванием креста?

Наиль порывался еще что-то сказать, но Командир остановил его жестом: погоди, успеешь. Повернулся к Хвату. Верзила, похоже, понял смысл прозвучавшей просьбы Командира и внимательно разглядывал вершину холма. Или не понял, просто за компанию пялился туда же, куда и остальные.

– Видишь? – спросил Командир, не интересуясь подробностями.

И в самом деле, дождаться от Хвата описания креста проблематично – словарный запас у детинушки, будто у трехлетнего ребенка, но в отличие от детей говорит он редко и мало…

Гигант помотал головой. И заплакал. Молча, без всхлипываний. Слезы струились по щекам, и вид у Хвата был расстроенный и обиженный, словно злые люди только что отобрали любимую игрушку…

Командир ничего не объяснял. О чем-то размышлял, поглядывая то на берег, то на Хвата. Потом отправил гиганта в каюту (тот едва протиснулся сквозь узкую дверцу) и сам отправился за ними следом.

– Не иначе как под крестом все зарыто, – тихонько произнес Наиль, когда они с Алькой остались вдвоем.

Бред… Никто не станет прятать что-то ценное и помечать место этакой приметой, издалека видной. Хотя не всем видной, как выяснилось.

– Через камни втроем поплывем, – сказал Командир, возвращаясь. – Если что-то странное увидите, внимания не обращайте. Место тут такое… много чего мерещится…

– Втроем? А как же… – не понял Алька. – А он?

Он приподнялся на цыпочки, заглянул над плечом Командира – через рубку и приоткрытую дверцу видна была лишь малая часть каюты. Алька разглядел Хвата, растянувшегося прямо на полу. Верзила сложился чуть ли не втрое и все равно весь в каюте не поместился – огромные сапожищи просунулись в рубку.

«Он его…» – Алька не додумал до конца тревожную мысль – услышал богатырский храп, заглушавший временами звук двигателя.

– Пусть спит, – сказал Командир и швырнул за борт три пустых шприц-тюбика. – Тогда, может, проскочим…

Ни малейшей уверенности в его последней фразе не слышалось.

Алька, напротив, был уверен на девяносто девять процентов. Но в обратном: проскочить у них никак не получится, хоть спящими, хоть бодрствующими. Даже если пароходик каким-то чудом разминется с камнями, ему элементарно не хватит скорости, слишком уж быстрым потоком катится навстречу река. Один процент Алька оставлял на то, что отношения с водой у Командира особые… Вдруг покажет еще один фокус, как тогда, на причале?

На самом деле новый фокус ему уже продемонстрировали… Но осознал это Алька, лишь когда Командир сел за штурвал и взялся за рычаги. «А как же мель?» – хотел спросить Алька, но не успел. Двигатель прибавил обороты, зазвучал громче – и пароходик двинулся вперед. Не снимаясь ни с мели, ни с камня, ни с якоря…

…Катер с бортовым номером «Р-13» нырнул в густой туман, некоторое время был виден сквозь него бесплотным, призрачным силуэтом, потом исчез. Облако черного дыма, выброшенное трубой, какое-то время ползло над гладью Кулома, но быстро рассеялось под порывами ветра.

Из предметов, созданных человеком, над бескрайней тундрой и рассекшей ее лентой Кулома остался лишь белый крест. Он трепетал в солнечном мареве и, казалось, плыл над вершиной сопки, а не стоял, прочно вкопанный в нее основанием. Затем пропал, был – и не стало.

Разные миражи и обманы зрения случаются летом в Заполярье, над нагретой июльским солнышком тундрой…

2. Скупой рыцарь

Толстяк, начальствующий над здешней охраной, рассматривал бумагу долго и вдумчиво. То ли был малограмотным, то ли добирал солидности перед подчиненными и приезжими, не знаю. Я терпеливо ждал, мне в моей нынешней роли подгонять и поторапливать толстяка не полагалось.

Стояла полная тишина, и было слышно, как наверху, на флагштоке донжона, полощется на ветру большой флаг с изображением вставшего на дыбки бурого медведя. Самого медведя не позволяла разглядеть сгустившаяся темнота, но днем я потратил достаточно времени, изучая за́мок в сильную оптику.

Наконец толстяк счел, что накладная в порядке – вернул ее мне и заявил:

– Показывай, что привез.

Опасение, что он столь же долго будет пялиться на ящики, громоздящиеся в кузове грузового электрокара, не оправдалось. Бросил лишь беглый взгляд, махнул рукой:

– Проезжай к складу.

– А где это? – поинтересовался я. – У меня к вам первый рейс…

– Щас покажу… – Толстяк, пыхтя, вскарабкался в кабину и плюхнулся на пассажирское сиденье, потеснив Лобастика. – Въезжай в ворота и налево, вдоль стены.

Металлические створки ворот расползлись в стороны. Кар неторопливо вкатился под арку.

– Салим Махмутыч ничего вам для меня не передавал? – спросил толстяк, понизив голос почти до шепота. – Для Силкина, значит?

– Передавал, а как же, – с готовностью подтвердил Лобастик и потянулся куда-то под приборную доску, хотя впервые услышал про Салима Махмутыча, передающего толстяку посылки. – Сейчас отдам.

Толстяк посмотрел удивленно. Даже подозрительно посмотрел… Возможно, неведомый Махмутыч должен был передать ему что-то всего лишь на словах, или наоборот – посылка отличалась большими габаритами и здесь, в кабине, никак бы не разместилась… Мгновение спустя все это стало не важным. Толстяк захрипел, забулькал рассеченным горлом. А Лобастик выдернул из пружинных зажимов «абакан» с подствольником.

Электрокар рванул с места – налегке, оставив нагруженный полуприцеп блокировать распахнутые ворота. В свете фар – шарахнувшиеся в сторону охранники. Хрясь! Вывернув руль, я припечатал одного к стене. Второй успел отскочить, но тут же рухнул, срезанный короткой очередью Лобастика.

Я высунул в окно руку, трижды нажал на спуск ракетницы. Три огненных шара расцвели в небе. И почти сразу погасли фонари, освещавшие двор, и мощный прожектор, светивший с вершины донжона. Цитадель барона Гильмановского осталась без электричества, аварийные генераторы здесь имелись, но запустить их никто не успеет… Впрочем, ракеты пока достаточно подсвечивали место действия, а потом в ход пойдут приборы ночного видения.

Я знал, что одновременно с отключением света у здешних обитателей случилась еще одна неприятность: эфир оказался вдруг забит густыми помехами – не вызвать помощь из казармы батальона самообороны, расположенной в четырех километрах… Хотя у самооборонцев сейчас своих проблем хватает.

Кар катил вдоль донжона, чуть ли не царапая бортом каменную кладку, – я не хотел невзначай выскочить из мертвой зоны установленных наверху пулеметов. Лобастик успел вышвырнуть тело толстяка из кабины и теперь азартно палил по всем, кого видел, а когда не видел никого – по окнам, выходящим на двор.

Сзади тоже разгоралась пальба – парни, прятавшиеся в полуприцепе, вступили в игру. Грохнула граната, затем еще одна… Но я ждал не этого грохота. Ну наконец-то! Наверху громыхнуло на порядок сильнее, с вершины донжона посыпались мелкие обломки. Взрыв УРСа накрыл пулеметную площадку вместе с тремя станковыми пулеметами и их расчетами.

Концерт идет согласно партитуре… Теперь наша с Лобастиком сольная партия.

Я подал кар назад, Лобастик уже высунулся в люк, прорезанный в крыше кабины, скомандовал:

– Еще метр задним!

Легко… Лобастик выскочил наверх, повозился там совсем недолгое время, спрыгнул. Люк задвинуть не успел – наверху прозвучал еще один взрыв, негромкий, едва ли привлекший чье-то внимание на фоне набиравшего силу концерта.

Скрежет, звук удара металла о металл.

– Извини… – пробормотал Лобастик. – Не рассчитал малеха…

Вынесенная взрывом решетка – небольшая, но тяжелая, сваренная из толстых металлических прутков, – свисала теперь аккурат между нами, зацепившись за покореженные края люка. Угодила бы чуть левее – и в деле спасения России Мангуст больше не участник, разве что как павший герой и пример для молодежи. Чуть правее – так разгильдяю Лобастику и надо.

Я лишь вздохнул, вспомнив взрывников из «Гаммы», у них в работе подобных казусов не случалось…

…Нельзя сказать, что барон Гильмановский окончательный псих. Для сумасшедшего он чересчур хорошо устроился в нашем мире… Но на одном пунктике – на Средневековье – крыша у его сиятельства точно поехала. Так думал я, взбегая по винтовой лестнице, казавшейся бесконечной. Не исключено, конечно, что в замке имеется потайной лифт – для барона, его семьи и приближенных. Но наш информатор ни к семье, ни к приближенным не относился, поднимался, как мы сейчас, – пешком по бесчисленным ступеням.