Степень вины - Ричард Паттерсон

Терри захотелось выпить воды. Она видела, где вода, но не могла ни сдвинуться с места, ни попросить. Линтон, как в трансе, продолжала:

— Когда я обнажилась, он лишь смотрел на меня. Меня вдруг охватила безумная надежда — может быть, он просто полюбуется моей грудью и этим все кончится. Надежда так вдохновила меня, что я попыталась улыбнуться ему. Но губы распухли и плохо повиновались. «Хорошо, — сказал он. — А теперь открой глаза». Он говорил успокаивающим тоном, но бесстрастно, как врач. Потом я почувствовала его пальцы на застежках моих джинсов. Я попыталась сопротивляться, тогда он снова ударил меня. Стала кричать. «Глаза открыть!» — злобно прошипел он. Заставил меня расстегнуть джинсы, стянул их. Даже себе самой я всегда казалась слишком худой. Вначале он не заставил меня снимать трусики. — И снова Линтон кивнула самой себе. — Он раздвинул мои ноги, просунул между ними свои колени. Я вынуждена была смотреть, как он разоблачается.

Глаза Линтон были сухими. Терри слушала, усилием воли сохраняя самообладание.

— Закончив раздеваться, — тихо сказала Линтон, — он приказал держать его за член, пока он стягивает с меня трусики. Чтобы член не опал. Я делала это. Сняв с меня трусы, он навалился на меня. Я чувствовала его шерстяной свитер, его лицо возле моей шеи. А потом я почувствовала его. — Линтон отвернулась. — Он совсем не думал о том, что делает мне больно.

Голос сделался обессиленным, как после только что пережитого потрясения.

— Мне было больно. Но я даже не посмела закрыть глаза. Искала предмет, чтобы остановить на нем взгляд. — Она смолкла на мгновение. — Так и лежала, глядя на голову лося, пока он обладал мною. Потом он заставил меня готовить ему обед. Голой, чтобы смотреть. Я готовила обед, все еще в шоке, двигалась как маленький домашний робот. Потом прибирала. Чем больше двигалась, тем больше у меня болело. А он все смотрел на меня. Прибирала в гостиной, вытирала столик, где стояли бокалы с вином, увидела пятно на диване. — Она взглянула на Терри. — Оно было как раз там, где вы сейчас сидите.

Терри могла только молча смотреть на нее.

— Перевернула сиденье другой стороной вверх, чтобы дядя не заметил пятна. Не знаю, может быть, оно до сих пор там.

Терри встала, подошла к окну. В ногах была слабость. Наверное, слишком долго сидела, сказала себе Терри.

— Не хотите прогуляться? — спросила Линтон. — Мне надо сделать перерыв. Хотя бы небольшой. — Она замолчала, коснулась рукой груди. — Это оказывает почти физическое действие. Когда рассказываешь, болит здесь.

Боже, подумала Терри, неужели было еще что-то? Она прошла за хозяйкой в чулан, та дала ей парку, какие-то ботинки, они вышли на улицу.

Было тихо. Свежий, бодрящий воздух приятно холодил Терри лицо. Они молча пошли к дороге. Застывшую тишину нарушал лишь хруст наста под ногами.

Был полдень. Солнце играло на сосновых ветвях; две или три из них подогнулись, и их снежное бремя пало на землю, потревожив снеговой покров. Терри и Линтон шли рядом. С четверть мили ни та, ни другая не проронила ни слова.

— Когда он уехал? — спросила Терри.

Мисс Линтон помолчала, глядя вдаль.

— На следующее утро.

Терри не спешила с новым вопросом. Они дошли до моста из железнодорожных шпал; Марси остановилась, встала, опершись на перила. Стоя рядом с ней, Терри смотрела на ледяные струи реки, слышала шум рвущейся вниз по склону воды.

Она повернулась к Линтон:

— Почему он остался?

Та пожала плечами:

— Так ему захотелось.

Терри продолжала смотреть на нее. Линтон наклонилась вперед, руки по-прежнему на перилах, подбородок опущен к груди.

— Ему, кажется, хотелось, — тихо вымолвила она, — повторить все в нормальных условиях. Чтобы убедиться, что он может доставить мне не только боль.

— А вы?

Линтон покачала головой:

— В этом участвовала только моя телесная оболочка.

Терри молчала.

— Вы слышали о «стокгольмском синдроме»? — спросила Линтон.

Терри кивнула.

— Кажется, да. Это когда жертва так испугана, что начинает отождествлять себя с преступником?

— У меня было что-то вроде этого. Я была в шоке, почва ушла у меня из-под ног. Мне хотелось сделать вид, что ничего не произошло. И в то же время был страх перед тем, что он делал со мной, когда я пыталась защищаться. — Линтон обернулась к Терри, в карих глазах — сомнение, смятение. — То, что я говорю, совсем непонятно?

Терри ответила не сразу.

— Нет, — произнесла она наконец. — Понятно.

Линтон отвернулась к потоку.

— В ту ночь он лег спать со мной. И я не смогла уснуть.

Терри попыталась представить себя в постели с человеком, который изнасиловал ее. Не сразу оправилась она от ужасного видения, будто огнем обжегшего душу.

— В полночь, — тихо продолжала Линтон, — я почувствовала, что он сунул руку между моих ног. Был полумрак. Свет падал только из ванной, я ходила мыться и оставила свет включенным, а дверь приоткрытой. Как ребенок, который боится темноты. — Она сделала паузу. — Мне было больно оттого, что он трогал там. Вдруг он замер. Я подумала, что спасена. Но он приподнялся, сбросил простыни, которыми я была накрыта. Когда он повернулся, я увидела его профиль, освещенный светом из ванной, а еще увидела, что у него эрекция. Лежала как окаменевшая. Но когда он раздвинул мои ноги, я потянулась к нему. Чтобы он не бил меня снова. Он навалился, пытаясь проникнуть в меня. Я не знала, достаточно ли темно, чтобы можно было не открывать глаза. — Глядя в поток, Линтон покачала головой. — Потом поняла, что его член опал.

Она обернулась к Терри:

— Он сбросил мои руки, потом положил их себе на колени, которые были уже между моих ног. Опустив взгляд, рассматривал себя. Он не шевелился, и это меня пугало. И я не двигалась, лежала, затаив дыхание. Был безумный момент, когда мне пришло в голову, что он может убить меня. Потому что из-за меня потерпел неудачу. — Линтон вздрогнула от холода. — Потом, не говоря ни слова, он собрал одежду и спустился вниз. Я лежала час за часом, невольница в доме своего дяди, прислушивалась к звукам снизу. Взошло солнце, полосы света упали на кровать. Иногда слышала его шаги на каменном полу. Единственное, на что я была способна, — молить Бога, чтобы он уехал, не пытаясь снова иметь меня. — Линтон помолчала. — Потом услышала, что он поднимается наверх.

Терри представилось: шаги Ренсома, поднимающегося по лестнице, и она ждет его появления, как ждала когда-то мисс Линтон.

— Я натянула простыни на плечи, — продолжала Линтон. — Когда подняла глаза, увидела его стоящим в ногах кровати. Взгляд его был необычен: и смущенный, и злой, и испуганный. Он смотрел на меня так, будто я пыталась уничтожить его. И снова я подумала, что он убьет меня. Он приблизился. Сел на кровать, закрыл мне рот ладонью и прошептал: «Не смей никому рассказывать». Я уставилась на него, потом кивнула. Он смотрел в мои глаза, как будто не мог решить: верить ли мне. Потом снова прошептал: «Хорошо. Раньше со мной такого не было!» Я не знала: о чем он. Потом поняла. — Линтон медленно покачала головой. — Он просил меня, — с тихой печалью проронила она, — молчать не об изнасиловании, а о его неудаче.

Терри не произнесла ни слова. Когда ее спутница заговорила снова, в голосе слышалось изумление:

— Даже в тот момент он думал только о себе. И ушел, не сказал больше ничего.

Терри повернулась к ней:

— Что вы делали после?

— Оделась и села писать, как будто был обычный день. Прошел час, а я все еще сидела перед чистым листом бумаги. — Она помедлила. — В эпизоде, который я пыталась описать, мужчина и женщина занимались любовью. Несколько дней работа над книгой не двигалась. Я оставалась здесь, тратила время впустую, пытаясь писать разные эпизоды. На самом деле просто хотелось забыться, уйдя с головой в работу. Ничто не помогало. Марк Ренсом что-то убил во мне — в моей жизни, в моей способности писать.

— Вы никогда никому об этом не рассказывали?

— Я просто не могла, — произнесла Линтон ровным голосом. — Вышли бы только неприятности. Где-то в глубине души была почему-то уверенность, что я позволила ему это. Потом, когда уехала отсюда, появилось ощущение, что ничего не произошло. — Она снова покачала головой. — Как вы говорили, я просто упрятала это поглубже в свое сознание. Иногда только по тому, как старательно я избегала Ренсома, осознавала, что это было на самом деле. Поэтому я не чувствовала себя оскверненной и опозоренной.

— А ваш друг?

— Мы порвали. Прежде мне казалось, что мы могли бы сблизиться — эмоционально. Но я не сделала ни шагу навстречу ему.

Терри размышляла над сказанным. Наконец спросила:

— Вам не хотелось рассказать ему об этом?

— Иногда. Но мне трудно было себе представить, как это сделать. Он был юристом. В том, что касалось его собственных чувств, — робок, нерешителен, но когда речь заходит о правах другого — тут он был агрессивен и неуступчив. И к тому, что случилось из-за Марка Ренсома, он отнесся бы с излишней горячностью. — Голос у Линтон был усталый, безнадежный. — Иногда мне кажется, что мужчины и женщины по-разному смотрят на такие вещи.