Россия выходит в мировой океан. Страшный сон королевы Виктории - Александр Широкорад

Офицеры и команда работали неутомимо. Все случайности были предусмотрены и предвидены. Лейтенант Колобов, лучший минер кронштадтского порта, долго ломал голову и рассуждал о том, какие прицелы употребить в дело, чтобы наверное, а не наугад действовать с Бари-Андаи.

— Вы должны же были убедиться, что все прицелы пока несовершенны, или даже вовсе негодны, — сказал ему старший офицер, — а потому и действуйте, руководствуясь собственным соображением. Помните только одно, что англичане в узком проходе мимо вас вряд ли пойдут полным ходом.

— Я придумал кое-что для усовершенствования прицелов и непременно сделаю об этом сообщение в минном классе в Кронштадте, по возвращении, — отвечал Колобов.

— Ну, а пока не забудьте непременно вынуть предохранительные чеки, — посоветовал мичман Зенобин. Колобов ничего не ответил и только улыбнулся, а старший офицер серьезно сказал Зенобину, что Колобов не похож на тех английских мидшипменов[143], которые обыкновенно посылают мины Уайтхеда в неприятеля с предохранительными чеками.

Наконец, все было готово, и Колобов со своей партией охотников-минеров отвалил от борта.

В эту же ночь «Сынок» оставил мыс Муари и тихим ходом, не открывая ни одного огня, прошел в трех кабельтовых от фрегата «Шах», забрасывая вход на рейд Карачи минами Герца. Он бросил их со своих кормовых шлюп-балок, особо для этого установленных, и успел благополучно положить в шахматном порядке 140 штук на 80-футовом (25 м) расстоянии друг от друга. Затем, к восходу солнца, он был уже вне видимости судов и маяка Карачи на условленном рандеву с Колобовым, входа в один из глубоких рукавов Инда.

Лейтенант Колобов успел в ту же ночь бросить по 6 мин Герца на рейдах Манори и Киамарии и установить свои небольшие плотики с минными решетками, замаскировав их рыбачьими лодками и сетями, вдоль западного берега Андаи. Когда наступило утро и горячее солнце осветило своими первыми лучами крышу Майорского маяка, Колобов заметил густой дым на горизонте и затем подымающиеся и спускающиеся сигнальные флаги на флагштоке ближайшей батареи. Он понял, что береговой телеграф переговаривался с приближающимися судами.

Миноносный баркас с пусковыми решетками (аппаратами) Для мин Уайтхеда

Вскоре он начал различать рангоут и стал пересчитывать и сами суда. Впереди всех шел, как оказалось, наш старый ночной знакомый «Султан» под контр-адмиральским флагом, тяжело буксируя накренившийся и глубоко севший в воду «Монарх». За ними следовали в две тесные колонны десять громадных транспортов. Прошло некоторое время, и вся эскадра приблизилась к берегу. На «Шахе» пробили восемь склянок, подняли брам-реи, флаг и гюйс, а вместе с тем начали и салют контр-адмиральскому флагу.

Но каково было изумление «Шаха» и его экипажа, когда они услышали как бы в ответ на свой недоконченный салют страшный взрыв мины под килем «Султана». Злополучный капитан «Монарха», к своему несчастью, на этот раз не потерял присутствия духа и успел, обрубив буксиры и сильно рыскнув вправо, пройти два кабельтова вперед. Но этим маневром он погубил себя окончательно, так как наткнулся на вторую линию заграждения. Взорвавшаяся мина доконала «Монарха» окончательно, и он пошел ко дну в виду пораженного ужасом «Шаха» и бедствующего «Султана».

Транспорты в испуге потеряли свой строй и руководствовались уже только чувством самосохранения, кто как умел, сообразно находчивости и способностям капитанов. Из них «Гималай» погиб на наружном рейде, задев мину первого ряда заграждения, а «Британия» и «Оронтес», резавшие друг за другом в кильватер почти по борту «Султана» и «Монарха», так как считали этот путь уже очищенным и безопасным, были удачно поражены лейтенантом Колобовым, который при спуске мины не забыл вынуть предохранительной чеки, чего так боялся мичман Зенобин.

Броненосец «Монарх»

Остальные транспорты бросили якоря там, где они были в минуту гибели своих товарищей и этим спасли себя от подобной же участи. Большой буксирный пароход, отваливший при первой тревоге от пристани Киамарии, наткнулся на мину там же на рейде и моментально пошел ко дну. Все это произошло в течение не более часа.

Колобов ждал и наблюдал за всем рейдом. Он заметил, наконец, что «Шах» первый пришел в себя, начав осторожно работы вылавливания мин по всему рейду. Наш лейтенант убедился, что теперь английские суда уже не тронутся с места, пока не исследуют весь фарватер и не выловят мин со дна. Он очень пожалел, что дело ограничилось гибелью только шести неприятельских судов. Но делать было нечего, и сидеть на месте долее становилось опасным. Имея точное приказание щадить себя и людей, Колобов утопил остальные еще не спущенные мины Уайтхеда и, пройдя по берегу на восточную сторону острова Андаи, сел там в рыбацкую лодку и вовремя скрылся от преследования в разветвлениях Инда.

Почти к вечеру, после утомительной гребли под палящими лучами солнца, эта голодная и измученная партия охотников вышла в море и наконец достигла борта «Сынка». Капитан Копыткин, выслушав Колобова, остался очень доволен. Он рассчитывал на меньший погром. Что значило для неприятеля потерять одним, двумя судами более или менее? В этом случае во сто крат важнее и серьезнее было совершенно другое. Окружающее англичан взволнованное, недовольное население индусов теперь воочию убедилось в силе еще неведомой, о которой до сих пор шепотом передавались сверхъестественные слухи с верховьев Инда.

Идя теперь к югу средним ходом, «Сынок» встретил в Камбрейском заливе английское деревянное судно «Коллингвуд» водоизмещением 1800 тонн. Весь груз его состоял из нефти в бочках и был адресован в Бомбей на имя торгового дома Максфильд и Кº.

В первую минуту капитан Копыткин хотел поступить с «Коллингвудом» так же, как он поступал до сих пор со всеми деревянными судами, признанными законными призами, то есть сжечь его. Но потом, после некоторого размышления и главным образом по убеждению лейтенанта Никитина, он решился употребить нефть более целесообразно с обстоятельствами времени.

Так как на «Коллингвуде» большая часть экипажа состояла из арабов и негров, очень мало или вообще незнакомых с политикой и не знавших английского языка, то Копыткин оставил их на корабле, сняв с него только несколько человек природных британцев и послав взамен их своих матросов. Лейтенант Василий Михайлович Лидин, живший три года в Лондоне и отлично владевший английским языком, был назначен капитаном «Коллингвуда», а Никитин — его помощником. Перемена личного состава в экипаже этого судна не могла в Бомбее возбудить ни малейшего подозрения, тем более что сам «Коллингвуд» шел первый раз в этот порт, и бывший капитан его не знал ни одного лица того торгового дома, которому нефть была адресована.

Лидину приказано было идти в Бомбей, стать там на якорь, попасть как-нибудь в тот же день в порт и затем, выпустив всю нефть с «Коллингвуда», поджечь ее тем способом, которым делал это Никитин. Бомбей, как должно быть известно каждому, громадный город, столица президентства, обладает лучшим портом на всем западном берегу Ост-Индии. Порт этот всегда переполнен коммерческими судами, стоящими тесно друг подле друга. Там же находятся и самые главные военно-морские сооружения.

После погрома в Сингапуре и Карачи капитан Копыткин полагал невозможным с успехом напасть на этого город. По его предположению, англичане, наверное, сделались опытнее и осторожнее и, конечно, теперь хорошо охраняли днем и ночью вход в Бомбей. Но попытка произвести там пожар с помощью «Коллингвуда» делалась очень соблазнительной, и успех чрезвычайно вероятным, хотя результаты пожара нефти казались многим сомнительными. Только один Никитин уверял, что если ему удастся выпустить нефть вовремя в гавани, и если течением ее не унесет в море, то все стоящие там суда можно заранее считать погибшими, как деревянные, так и железные.

Для ускорения дела «Сынок» подвел на рассвете на буксире свой приз почти на вид самого Бомбея и поворотил в море. Пожар предполагалось сделать во время прилива, что приходилось на около полуночи. Офицеры со своими матросами должны были после поджога выйти на шлюпке в открытое море и по условным огням на «Сынке» и створам маяков найти его.

Тихо, под одними марселями, ведомый лоцманом, «Коллингвуд» вошел на Бомбейский рейд. Бойкий и сметливый саратовский уроженец, когда-то плававший на корвете «Быстром» вокруг света, рулевой Рыбалченко на все приказания лоцмана громко и вполне английским тоном отвечал: «Ес, сэр!» Во-первых, он очень хорошо заучил, что значили «starboard» и «port»,[144] а во-вторых, и Лидин при каждой команде лоцмана делал, как бы невольно, очень выразительный и точный знак рукой, куда класть руль. Других слов и разговоров между лоцманом и рулевым быть не могло.