Мария кровавая - Кэролли Эриксон

Ужас перед потницей теперь превратился у Генриха в настоящую одержимость. Когда летом 1543-го разразилась очередная эпидемия, он строго повелел, чтобы в радиусе семи миль вокруг его персоны не было ни одного человека, побывавшего в зараженных районах Лондона. Болезни и вообще всяческие несчастЪя Генрих пытался предупредить, консультируясь с астрологами и алхимиками. Однажды к нему привели «странника из французского города Перпенья», который открыл ему «сущность бытия». Король хорошо за это заплатил. Чем старше становился Генрих, тем больше становились расходы иа его содержание. Достаточно взглянуть на один из счетов от аптекаря. Король употреблял средства для улучшения зрения, от болей в желудке и печени, принимал таблетки из ревеня и делал «припарки от геморроя». Для облегчения пищеварения он носил на животе специальную сумку из красной тафты, а также принимал огромное количество порошков, масел и вод. Как и прежде, Генрих занимался фармацевтикой, изготавливая лекарства себе и окружающим. Были известны его средства от отека лодыжек, притирания, «чтобы убрать зуд», и загадочное снадобье для Анны Клевской, «чтобы смягчить, рассосать, успокоить и устранить боль от простуды и продувания ветром». Даже его соколов и охотничьих собак лечили с помощью настойки шаидры, лакрицы и леденцов.

Больше всего короля мучили отекшие ноги. Загноения па них были теперь настолько сильными, что он порой по нескольку дней не вставал с постели. В сидячем положении одна нога обязательно должна была покоиться на табурете. Судя по всему, у него развилась либо варикозная язва, либо хроническая септицимия (загноение) бедренной кости. Разумеется, лечили это варварскими способами, к тому же болезнь была сильно запущена и уже поразила обе ноги. В 1538 году отделившаяся от одного из свищей бляшка попала в легкое. Генрих начал задыхаться, не мог произнести ни слова, «почернел с лица» и просто чудом избежал смерти. Тромб рассосался, но болезнь продолжала развиваться, вызывая различные осложнения. Для лечения «болезненных язв» он использовал растолченный в порошок жемчуг.

И вот в июле 1543 года эта припадающая иа больную ногу развалина объявила, что собирается взять себе шестую жену. Екатерина Парр, вероятно, была его самым удачным выбором после Екатерины Арагонской. В тридцать один год она успела уже дважды овдоветь, и король был уверен, что его невеста свободна от пороков, из-за которых оказались разрушены его два последних брака. Не в пример Анне Клевской с внешностью у Екатерины все было нормально, в постели тоже ничего неприятного для себя он обнаружить не мог, не говоря уже о том, что она, конечно же, не была такой распутницей, как Екатерина Хауард. И красавицей Екатерина Парр тоже не была — так, обычная женщина. На портретах у нее проницательные глаза, однако какого-то особого обаяния обнаружить не удается. Екатерина Парр оказалась хорошей собеседницей, к тому же начитанной, разумной, консервативной, искренне благочестивой и без амбиций. К ее чести, она не побоялась выйти замуж за человека, который четырех ее предшественниц обрек либо на развод, либо иа плаху.

Свадебная церемония была проведена поспешно и без всякой помпы, развешивать по городу флаги времени не было. 12 июля новобрачные вместе со свидетелями собрались в небольшой спальне королевы в Хэмптон-Корте. Там присутствовали Мария и Елизавета, а также большинство тайных советников. Анну Клевскую, понятное дело, не пригласили, и она, оскорбленная, недвусмысленно высказывалась по поводу этого брака перед каждым, кто соглашался ее слушать. Как же так, Генрих решил жениться па Екатерине, которая, по мнению Анны, «была вовсе не красивее ее», а бесплодие двух первых браков убедительно свидетельствовало, что с королем у нее детей тоже не будет. Но мнение Анны никому не было интересно. Генрих радовался тому, что у него есть хотя бы один сын, и всячески возвышал Сеймуров, дядей принца Эдуарда. На свадьбе вместе с супругой присутствовал один из братьев Джейн Сеймур, Эдуард, теперь граф Хартфорд, который быстро становился в королевском Совете влиятельной фигурой. Второй брат, Томас Сеймур, отсутствовал. Этот иа редкость красивый мужчина незадолго до того завоевал любовь Екатерины Парр и собирался на пей жениться, но ему перешел дорогу король. Не в силах этого вынести, Томас удалился от светской жизни.

Церемонию венчания проводил епископ Винчестерский, Стивен Гардинер. Вначале он задал вопрос, не знает ли кто-либо из присутствующих о существовании каких-то препятствий к заключению брака, — очень забавный вопрос по отношению к Генриху, — а затем повернулся к королю и попросил его произнести брачный обет. Взяв невесту за руку, Генрих «с радостным видом» повторил слова клятвы, а потом это сделала Екатерина. Новобрачные обменялись освященными кольцами — по традиции золотыми и серебряными, — после чего свидетели подписали документ, регистрирующий брак, и сердечно поздравили королевскую чету. Как позднее выяснилось, этот брак не смогли разрушить ни ухудшающийся нрав короля, пи слухи о новых фаворитках, ни борьба фракций в Совете, ни даже попытка обвинить королеву в ереси. Екатерина Парр стала последней женой Генриха.

Милость отца к Марии была в тот период настолько прочной, что он настоял, чтобы она поехала вместе с ним и королевой в свадебное путешествие. Генрих, Екатерина и Мария собирались провести лето в окружении свиты, объезжая любимые охотничьи парки короля. Однако сразу же после отъезда Мария заболела и была вынуждена возвратиться. Следующие месяцы она выздоравливала в обществе Елизаветы и Эдуарда. Многие из ее слуг заболели еще тяжелее. Горничную Бесс Кресси, так же как и Дурочку Джейн, пришлось поместить в лечебницу. Мария оплатила уход за ними, а сама присматривала за своим церемониймейстером Рендалом Дод-дом, который был тоже прикован к постели. В королевский дворец Мария переехала в феврале 1544 года.

Видимо, Генрих понимал, что детей у него больше не будет да и вообще он долго не протянет, потому что неожиданно принял решение восстановить в правах наследования Марию и Елизавету. Теперь «Акт о наследовании» был уточнен следующим образом: если Эдуард умрет, не оставив наследников, то королевой должна стать Мария. Если же у Марии не будет детей, то следующей по очереди идет Елизавета. Это повторное признание Марии наследницей престола, которое имело чрезвычайно важное значение для ее будущего, звуками фанфар не сопровождалось. Разумеется, решение короля явилось следствием наладившихся отношений со старшей дочерью, но тут также постаралась и Екатерина. Она много сделала, чтобы общение Генриха со своими детьми стало теплым и по-настоящему семейным. До этого они никогда постоянно не жили вместе. Теперь новая королева собрала всех во дворце и лично уделяла им много внимания, сама подавая пример серьезного, вдумчивого интереса к духовной жизни общества. Екатерина пригласила гуманиста Джона Чика, который читал королевским детям лекции по классической литературе и риторике.

С Марией у нее вообще было много общих интересов. Они обе принадлежали к той, в то время уже не столь малочисленной, группе женщин-аристократок, которых гуманист Николас Юдл назвал «приверженными к учености и иностранным языкам». Став королевой, Екатерина Парр не прекращала своих научных изысканий. Через два года она издала трактат «Молитвы, побуждающие сознание склониться в сторону благочестивого размышления». Среди других ее работ можно назвать перевод книги Эразма «Комментарии к четырем Евангелиям». Редактором этой книги был Юдл, а несколько глав перевела Мария. Финансировала публикацию королева.

Описание своей встречи с королевой и принцессой оставил гостивший при дворе Генриха в 1544 году (накануне двадцать восьмого дня рождения Марии) испанский герцог де Накера, военачальник императора Карла. По пути в Испанию он заехал засвидетельствовать почтение английскому королю. Ему захотелось собственными глазами увидеть этого удивительного монарха, который, по его словам, казнил больше идейных противников; чем любой другой правитель «из христиан и язычников».

По прибытии в Гринвич испанца провели через три больших завешанных гобеленами зала. Первый был пуст, во втором в два длинных ряда были выстроены королевские гвардейцы с алебардами, а в третьем оказался зал приемов. В нем теснились роскошно одетые аристократы, придворные и рыцари, которые время от времени бросали благоговейные взгляды на пустое кресло с государственной символикой. Хозяина кресла нигде не было видно. В зал приемов король так и не вышел (герцог предположил, что Генрих опасается покушения), но через некоторое время испанца и двух его сопровождающих пригласили во внутреннюю королевскую гостиную. После получасовой аудиенции гостя провели в апартаменты королевы, где он встретился с Екатериной, Марией и племянницей Генриха, Маргарет Дуглас, в окружении большого количества придворных, камеристок и слуг. Екатерина была «слегка нездорова», по все равно «ради гостей» изволила потанцевать. Взяв в партнеры своего брата, Уильяма Пар-ра, она танцевала в такт «и очень грациозно». Затем танцевали Мария, Маргарет Дуглас и другие придворные, а венецианец из свиты короля исполнил гальярд с исключительной подвижностью — такой же, какую король демонстрировал двадцать лет назад. Проведя в приятном обществе несколько часов, герцог решил откланяться. Он поцеловал руку королеве и повернулся к Марии, но она вместо руки предложила свои губы — особая милость, оказываемая лишь родственникам и особам, равным по рангу. Он счел обеих, и королеву и принцессу, очень милыми как с точки зрения внешности, так и манер, не говоря уже о нарядах, и вообще двор английского короля произвел на пего приятное впечатление. Здесь все было в надлежащем порядке — король малоподвижен, но энергичен и оживлен, а самое главное, двор украшают две незаурядные, одаренные женщины. Екатерина была всего на четыре года старше Марии и, по свидетельству Шапюи, вела себя с ней скорее как подруга, чем как мачеха. А уж «любезна и милостива была беспредельно».