Фантастические тетради - Ирина Ванка

Однако вернемся к роковому дню, который, по легенде, положил начало великому расколу. Одному из бонтуанствующих безумцев, некоему Тарох-о-Бруму (опять же, в разных хрониках - разные имена) пришла в голову идея прогрессивная до ереси, которую он тут же взялся пропагандировать... Тарох-о-Брум был здоров, силен и отнюдь не глуп, но слишком падок на мировоззренческие идеалы в духе этических утопий. И оперировал исключительно биполярными категориями, которые первопосредники старались не употреблять вообще. К примеру: добро - зло, свет - тень, жизнь смерть, правда - ложь, удовольствие - страдание. Посредники считали подобные категории школярскими штампами, скорее отупляющими, чем развивающими, мертвыми для любого искусства, бессодержательными для любого мировосприятия. Однако Тарох-о-Брум объявил их чистейшей первоосновой и заявил, что все несчастья, приносимые стихией природы, и страдания, приносимые стихией бытия, происходят лишь оттого, что существу, наделенному разумом Естества, не дано распутать этого кома так же, как не дано воспринимать света без тени, жизни без смерти и удовольствия без страдания. Уж если древние мастера Аритабора сумели построить теорию "чистого света", не дающего теней (в физическом смысле этого слова), то, почему бы не предположить существования чистой истины, и не стать новым поколением аритаборских мастеров (в философском, миропостроенческом смысле). Ортодоксы-посредники не нашли в этой идее ничего, кроме очередной утопии во самоуспокоение, и попытались объяснить вдохновенному Тарох-о-Бруму суть природного равновесия: то, куда девается тень от "чистого света", и то, чего может стоить "несуществующая" тень тому, кто ослеплен сомнительной теорией. Но попытки вылились в отчаянные дебаты, длившиеся много дней и ночей и закончившиеся беспрецедентной выходкой Тарох-о-Брума. Двадцать свидетелей было тому, как, разгоряченный полемикой Брум, раскроил статую надвое, и Аритабор содрогнулся от адского грохота. Вспышка огня, вырвавшегося под купол прики, превратила воздух в плазму, а сбежавшиеся на шум горожане обнаружили на месте происшествия двадцать одного ослепленного очевидца. Как Тарох-о-Бруму удалось это совершить - до сих пор существует двадцать одно различное мнение, плюс множество домыслов и догадок совершенно разнородных по сути. Самое здравое из них заключалось в том, что Бруму удалось нащупать точку дисгармонии и достать ее звуковой волной нужного диапазона. Современники терялись в догадках: "точка дисгармонии" в философии аритаборских мудрецов считалась одной из самых загадочных категорий, неуловимой, как "абсолютная истина", вечным движущим противовесом гармонии бытия. Может, Брум знал о ней больше мудрецов? А может, он сам являлся "точкой дисгармонии"? Как бы то ни было, двадцать хулиганствующих бонтуанцев были в тот же день, согласно легенде, изгнаны из Аритабора. Та же участь в дальнейшем постигла всех бонтуанских последователей.

Хроники 4-й Книги свидетельствуют о том, что со временем, окрепшие в своей "ереси" бонтуанцы, выразили Аритабору претензии на половину статуи якобы исторически и теоретически им причитающуюся. Но ортодоксы запретили нарушать свой новообразовавшийся мемориал, заявив, что он должен остаться в том виде, который есть и ни "исторически", ни "теоретически" разбазариванию не подлежит. Бонтуанцы же проявили настойчивость и добились возможности организованной миссией осмотреть результаты хулиганских деяний одного из своих "основателей цивилизации". - Если вам удастся определить, - заявили посредники, - которая из двух половин теоретически ваша - так и быть, забирайте. Но бонтуанцы, протоптавшись несколько дней в прике, так и не определились в своей теории: ни та, ни другая из половин не отвечала образу сложившихся веками легенд. Легенды оказались дороже, а нетронутый мемориал так и остался историей Аритабора.

Глава 11

Фрей представить себе не мог, какая необходимость заставила его погнаться за этим субъектом. Все от дремучего суеверия и ожиданий, одурманивающе действующих на психику под раскаленным светилом Аритабора. За стеклянным куполом появилась фигура трехметрового длинноволосого горбуна в белых покрывалах и, поманив его рукой, двинулась в пески. Фрей подскочил к стеклу, но воздух за куполом начинал мутнеть и все, что он успел увидеть белую руку горбуна, приглашающую его следовать за собой. Фрей, закутавшись по уши в пескозащитную ткань, выбрался из-под купола, кинулся за ним наугад и вскоре увидел метрах в тридцати впереди себя его горбатую спину и накрытую капюшоном голову. До бури у него была в запасе пара часов. "Что ему надо? Куда он меня ведет?" - Думал Фрей, вглядываясь в удаляющийся белый силуэт, маячащий как пламя свечи в тяжелом, насыщенном пылью воздухе. Но горбун шел вперед, их ноги вязли в песке, и каждый следующий шаг давался трудней предыдущего. Через четверть часа пути купол платформы поглотил песчаный туман, и Фрей лишился последнего ориентира. Сколько они прошли, пока он почувствовал, что дальше идти не в состоянии?.. С каждым шагом ноги по колено уходили в песок все глубже. Фрей остановился, когда понял, что на обратную дорогу может не хватить сил. Горбун опять поманил его. - Ничего не получится, - прокричал Фрей и пока отплевывался от песка, набившегося ему в рот, почувствовал, что проваливается вниз. Стоять на месте было рискованно. С испугу, он попытался выкарабкаться на поверхность - да не тут-то было. Чем энергичнее он барахтался, тем быстрее тонул. Он уже схватился за манжет, как вдруг вспомнил, что оставил его на платформе вместе с одеждой. В Аритаборе было для него жарковато, но не до такой степени, чтобы носить термозащиту, и он предпочитал загорать, а также доверять местным КМ-технологиям и всем разумным существам без разбору. При этом никак не предполагал, что трехметровые горбуны могут оказаться подлыми обманщиками. "Что за помутнение на меня нашло? - cокрушался Фрей. - Сколько раз Суф повторял мне, как первую заповедь: "КМ-манжет должен быть при тебе всегда, что бы ни произошло, даже там, где ты в полной безопасности. Ты можешь раздеться догола, снять с себя кожу, сдать на хранение свои внутренности, даже если от тебя останется полскелета - манжет должен висеть на кости!" И я, идиот, не шевельнув извилиной, ринулся в этот песчаный ад! Зачем? За кем? Ради чего? И не пришло ли время попрощаться, Суф! Ты был мне, черт возьми, лучшим другом! Прощай, Ксар! Али!" - Али!!! - закричал он изо всех сил. - Потрясающе целительное звукосочетание. Али!!! - повторил он еще раз и затих. С какой-то стороны эхо обязательно должно вернуться. - Али!!! Голосники башен гудели глухо и равномерно, будто одновременно со всех сторон. Чуть усилится ветер - начнется настоящий бой колоколов. Тогда ошибиться в направлении будет невозможно, но как бы не оказалось поздно. Эти бури способны в считанные секунды тебя втереть в недра планеты или, в лучшем случае, вдребезги разбить о перекрытие платформы. - Али!!! - Фрей уловил справа от себя едва заметное "шевеление" звука, похожее на застрявшее в лабиринте эхо; выбросил на поверхность свое покрывало и исполнил истинную пляску смерти, чтобы залезть на него. "Ну, уж нет! - думал он. - Столько пережить и так нелепо погибнуть! Это не для меня, чертов горбун, предложи это кому-нибудь другом. Меня ты так просто не получишь. Даже не надейся, что я захочу легко умереть!" Очень скоро Фрей утратил чувство времени и пространства. Он несколько раз погружался в песок с головой и все, что связывало его с жизнью, - одна мертвая хватка, которой он держался за распластанное на поверхности покрывало. Оно раздувалось от ветра и тянуло вверх как спасательный круг. Но Фрею казалось, что его барахтанья напоминают попытки плавать в свинцовых латах, которые, кроме того что не гнутся, с невероятной силой тянут его ко дну. Он не чувствовал ничего. Мышцы были словно заморожены, он не мог и приблизительно определить, сколько времени ему осталось до начала настоящих приключений, когда вместо умения "плавать" скорее понадобится способность планировать и тормозить. Может, час, может, минута. Его критическое состояние организма сбило внутренние часы, и лишь после последнего решающего рывка, когда ему удалось ухватиться за самую середину своего спасательного круга, он понял, что шансы есть: голосники еще гудят, это у него в ушах барабанный бой вперемешку с песком, время есть! Он еще раз изо всех сил подтянулся, шлепнулся на поверхность покрывала, и воздух моментально засвистел из всех щелей. "Черт с ним, решил Матлин, - на нем даже в сдутом состоянии засасывает медленнее, чем без него". - Али!!! - Фрей поднял голову, и взору его предстало удивительное зрелище: совсем близко, в полутора метрах от его вытянутой руки, прямо по курсу, стоял тот самый горбун, утопая в песке по колено. - Наконец-то, - прошипел Фрей и сделал отчаянный рывок в его сторону, чтоб ухватиться за подол. Ему было все равно, кто это, и можно ли хвататься за это руками. Он знал: если только ему удастся вцепиться в это белое чучело - он готов будет пройти с ним в обнимку все круги ада. Но горбун дернулся, закинул руки за спину. Из его горба вырвались в стороны огромные белоснежные крылья и завибрировали, издавая упругий шелест. Один хлопок крыльев и существо, вырвавшись из песка, взмыло вверх и стремительно понеслось, простирая вперед свои огромные руки, будто клюв диковинной птицы. - Господи... Иисусе, - пробормотал Фрей, выбираясь из-под обрушившейся на него песчаной волны. - Стой! Вернись! но вой голосников усилился и Фрей, как одержимый, устремился на звук. По-пластунски растянувшись на покрывале, проделывая одному лишь инстинкту понятные телодвижения, похожие не то на лягушачьи, не то на змеиные, перекатываясь и извиваясь. Выбиваясь из сил, он делал остановки, чтобы вытянуть утопающее в песке покрывало, задрать вверх его "киль", покрепче вцепиться в этот "киль" зубами и по возможности более аэродинамично разместить свое бесчувственное тело по курсу. "Если только я в верном направлении, - рассуждал он, - фигу ты меня получишь, белокрылый... - за "белокрылым" следовала череда нелитературных эпитетов, которая прибавляла ему бодрость духа. - Главное - успеть до бури... До бури бы успеть. Если энергично ползти - непременно успею! Подбадривал он себя и полз, полз, полз... До последнего момента не представляя, какое расстояние отделяет его от дрейфующей платформы. Он еще несколько раз повторил свое магическое эхо "Али" и оно, едва различимое, больше похожее на галлюцинацию, возвращалось к нему все быстрей и быстрей. Но, когда ветер усилился, покрывало обернулось вокруг него саваном, а телодвижения стали напоминать брачный танец болотной гадюки, завернутой в целлофан, прямо над ним с оглушительным громом ударили голосники. Он треснулся лбом обо что-то жесткое и сквозь искры всех оттенков радуги разглядел подъем купола, распластался на нем голым телом и потерял сознание.