Миланский вокзал - Якопо Де Микелис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дель Фарра ненадолго задумался, разглаживая бороду. Затем произнес:
– Если б это был культ Коку, укоренившийся на его родине, я бы склонялся к отрицательному ответу. Хотя в древних легендах упоминается об этом, воду в Африке уже давно не допускает человеческих жертвоприношений, и это запрет, в котором я не обнаружил никаких нарушений – по крайней мере, в рамках официальной религии. Но…
– Но?.. – настойчиво повторил Меццанотте, видя, что тот колеблется.
– Видите ли, инспектор, тот факт, что не существует ни священных текстов, которых нужно придерживаться, ни центральной церковной власти, делает воду очень динамичной и постоянно меняющейся религией. Место, где она практикуется, а также личность отдельного священника могут сильно влиять на ее формы и содержание. И версия, с которой мы имеем дело, как мне кажется, превозносит некоторые из ее темных и более жестоких сторон. В частности, в настойчивом повторении жертвоприношений, а также в использовании все более крупных животных я чувствую что-то навязчивое и, я бы сказал, почти детское, что кажется мне довольно тревожным.
Меццанотте кивнул. Это была одна из тех вещей, которые с самого начала настораживали его.
– Есть и другой аспект, который необходимо учитывать: кровь человека богаче жизненным дыханием, чем кровь любого другого живого существа. Если отбросить запреты, то, в принципе, это должно быть самым желанным подношением богам. И если есть во всем пантеоне воду кто-то, кто особенно ценит это, так это убийца Коку. Он хорошо знает ее вкус, на каждой церемонии смакует то, что проливают последователи, которые ранят себя в его честь.
– Подведем итоги…
– В заключение хочу сказать, что я не стал бы излагать это в письменном виде или заявлять об этом на конференции… но, между нами говоря, в данном конкретном случае, признаюсь, я бы не очень удивился, если б это произошло.
– Большое человеческое вам спасибо, профессор; вы мне очень помогли.
Меццанотте встал и протянул ему руку через стол. Но Дель Фарра не пожал ее. Вместо этого он остался сидеть и пристально смотреть на него.
– Подождите, – сказал он наконец. – Я сказал вам, что риск, на мой взгляд, существует, но не думаю, что это самая тревожная сторона данного дела.
– Что вы имеете в виду?
– Если воспринимать смысл жертвоприношений Коку буквально – а все говорит о том, что это так, – то назревает война. На вашем месте я в первую очередь беспокоился бы об этом.
* * *
Оказавшись перед довольно красивым старинным зданием, окруженным невысокой каменной оградой, в котором располагалась штаб-квартира ИСЕИ, на тихой и спокойной улице в нескольких шагах от Арки Мира, Лаура почувствовала волнение. За этими воротами можно было найти ответ на вопросы, которые мучили ее в течение нескольких дней. Она не знала, как отреагирует, если узнает, что этих двух детей никогда не существовало, но это было лучше, чем неопределенность, пожиравшая ее, поэтому Лаура набралась смелости и нажала кнопку домофона.
Ее приветствовал невысокий мужчина возрастом от пятидесяти до шестидесяти лет, чьи круглые очки с толстыми линзами придавали ему забавный совиный вид. Он представился как Бениамино Куриель, научный сотрудник и архивариус Института. С самого начала он показал себя чрезвычайно любезным – проводя ее по лестницам и коридорам, подробно объяснил ей, что представляет собой ИСЕИ, в котором, как он с гордостью отметил, хранится самая большая коллекция документов по антисемитизму в Италии, и рассказал ей немного об истории здания, принадлежащего миланской еврейской общине с конца 1920-х годов. В период фашизма здесь располагались еврейские школы, созданные на собственные средства, чтобы гарантировать образование всем еврейским детям и молодежи, изгнанным из итальянских учебных заведений после принятия расовых законов.
Архивариус провел ее в комнату, стены которой были сплошь заняты книжными полками, заставленными томами, папками и файлами. В центре возвышалось несколько внушительных деревянных картотечных шкафов.
– Здесь хранится архив жертв Холокоста, с которым вы хотели ознакомиться, синьорина, – сказал Куриэль. – Это плод долгой и трудной работы, которая все еще продолжается. С момента своего основания восстановление списка всех преследуемых евреев в Италии было одной из главных целей Института. Исследование началось с первоначального машинописного списка, составленного сразу после войны Комитетом по исследованию депортированных евреев. В течение десятилетий мы продолжали дополнять его новыми именами и данными, полученными в результате изучения всевозможных документов, архивов и реестров того времени, а также благодаря сообщениям друзей и родственников. На каждое имя жертвы составлялась карточка со всей имеющейся информацией, которая тщательно проверялась. На сегодняшний день мы выявили в общей сложности около семи тысяч жертв преследований в нашей стране, из которых выжили лишь немногим более восьмисот. Но, как я уже говорил, этот список пока нельзя считать окончательным.
Оценив размеры файлов и цифры, которые приводил Куриэль, Лаура на мгновение впала в уныние при мысли об огромной работе, которая ей предстояла. Найти имена двух детей в таком море данных было бы все равно что найти иголку в стоге сена. Куриэль, должно быть, прочитал ее мысли, поскольку сразу же указал на компьютер, стоящий на маленьком столике в углу.
– Вот уже несколько лет как архив полностью оцифрован, – сказал он с улыбкой, – что значительно облегчает нашу работу, а также работу тех, кому приходится проводить в нем исследования.
Он включил компьютер и вкратце объяснил ей, как работает программа.
– Сейчас я дам вам возможность поработать. Если понадоблюсь вам, я в последней комнате слева в конце коридора.
– Можно вам задать один вопрос, доктор Куриэль? – сказала Лаура. – Известно ли вам о каких-либо случаях, имевших место на Центральном вокзале в те годы? Я имею в виду любой конкретный инцидент, связанный с преследованием евреев.
– На Центральном вокзале? Конечно. Об этом мало кто знает, но оттуда ушло несколько поездов с депортированными. У нас есть сведения о том, что в период с сорок третьего по сорок пятый год с вокзала в лагеря уничтожения отправилось не менее пятнадцати конвоев. Свидетельства, которые мы собрали в этой связи, леденят душу. Погрузка проходила вдали от посторонних глаз – мы не знаем, где именно; выжившие описывают это как темное и таинственное место. Депортированных загоняли в вагоны для скота под дулами автоматов, в атмосфере террора и насилия. Только подумайте, что еще несколько лет назад на вокзале не было даже мемориальной доски, напоминающей о случившемся… Но разве до табличек кому-то
