Невидимка и (сто) одна неприятность (СИ) - Ясная Яна

Кажется, он успел что-то понять, когда показатели проекции рухнули. Кажется, даже успел что-то предпринять. Но сила удара была такова, что мага снесло вместе со всеми его щитами и артефактами и впечатало в стену с противным хрустом и звоном баночек, колбочек и прочего окружения...

Лали шлепнулась на пол и повалилась на бок, сворачиваясь калачиком и баюкая освобожденное горло —  я дернулся к ней, забыв про кандалы,  упал на колени и только тут заметил, что мои руки свободны. Цепи, удерживающие их, болтались обрывками, на браслетах.

Кажется,они не выдержали, когда я впервые с двенадцати лет, бросая сырую силу, непроизвольно повторил волевое усилие руками. “Какой позор для обученного мага!” —  сказал бы на такое Эрик Лагранж.

Браслеты на ногах я расстегивал дрожащими пальцами, пытаясь высмотреть, что там с Лали.

Сил встать на ноги не было, все тело болело и каждая мышца тряслась, как припадочное желе, поэтому к цели я пополз на четвереньках, наплевав на кандалы и обрывки цепей, которые так и болтались на руках. Хрен с ними, потом сниму! Что там с Лали?

И дополз.

И повалился на бок с ней рядом, растеряв остатки сил от облегчения.

Жива! Самое главное, жива! Дышит хрипло и с надрывом, но жива, и это главное!

Сделав над собой некоторое усилие, сгреб ее в объятия и прижал к себе.

Потянуло дымом —  кажется, мой удар серьезно повредил что-то кроме отцовских костей и где-то в лаборатории начинался пожар. Истошно и надрывно заорало заклинание-сирена. У одной стены лежал Эрик Лагранж, а у другой —  бесконечно преданный ему человек, и нужно было пошевелится и встать, пока они не пришли в себя, обездвижить обоих, и вызвать… кого? Кого-нибудь. Ну хоть полицию!

Но я без сил лежал на полу, стиснув в объятиях Лали, и с бесконечным счастьем слушал, как она, целуя мое лицо без остановки шепчет:

—  Я в порядке, Даниэль, я в порядке! Ты только сам живи, слышишь? Живи, миленький мой, хороший, любимый… Пусти, пусти меня, я сейчас!

Она высвободилась из объятий, повозилась какое-то время, что-то неразбочиво, но ожесточенно шипя, а потом совершенно неожиданно в меня потекла ее сила — тоненький искристый ручеек, омывающий опустошенные истерзанные каналы приятной прохладой.

Живу.

Элалия

Мне казалось, эта ночь никогда не кончится. И на самом деле, возможно, уже давно наступило утро, но в подвале судить об этом было сложно. А выпускать нас из подвала пока что никто не собирался.

Мысли вязко варились в голове, как густое абрикосовое варенье, которая кухарка любила готовить в летнем доме, где в июле в избытке плодоносили абрикосовые деревья. Я сидела на полу, завернувшись в кем-то любезно принесенное покрывало, и уставившись в одну точку. Мимо носились люди, стоял какой-то шум, все гудело, но картинка плыла как в тумане, а звуки доносилить словно сквозь вату.

Я устала. Чудовищно. Я хочу, чтобы все это уже закончилось.

Хотя около часа (а может быть двух?..) назад, когда меня допрашивал серьезный пожилой офицер полиции, я была взвинчена, бодра, собрана и являла собой образец прилежного свидетеля.

Вы можете описать что случилось?

Могу и еще как!

Мистер Лагранж применил к сыну запрещенное контролирующее проклятие, усыпил меня и привез сюда, чтобы использовать в качестве метода давления на Даниэля в каком-то бесчеловечном магическом эксперименте.

В какой-то момент (когда Даниэль закричал, и мое сердце от боли за него чуть не разорвалось) я смогла оглушить удерживающего меня охранника с помощью вживленных в мои ладони рун. Я смогла их напитать до того как мне надели браслеты, а потому блокировка моих потоков не могла этот удар остановить.

Где браслеты? Так вон они лежат. Я их содрала, чтобы влить в силы в умирающего Даниэля. Как содрала? Ручками, все ручками, вот пожалуйста следы и ссадины. Эрик Лагранж к счастью, не был со мной знаком заранее и не подготовил кандалов четко по размеру. Иногда удобно быть хрупкой девушкой, офицер!

Что случилось после того, как я оглушила охранника?

А после того, ваш многоуважаемый хрен знает кем мистер Лагранж попытался меня придушить. В этом тоже можете убедиться, шею показать? И тогда Даниэль не выдержал и ударил. Чем ударил? Сырой силой ударил. Сырая сила не может нанести подобных повреждений? Да что вы говорите! А вы знаете сколько ее у него было? Нет? Ну вам потом магические криминалисты отчитаются, расширите свои свои представления о возможном.

“Мисс Хэмптон, я понимаю, что вы находитесь в состоянии сильнейшего шока, но…”

Шока? О нет. Во мне кипела и бурлила бешеная злость. На Эрика Лагранжа, на этих полицейских с их дотошными расспросами… на весь несправедливый мир, в общем-то.

Потому что я прекрасно понимала, что несмотря на всю очевидность ситуации, просто не будет.

Нельзя просто взять и предъявить миру труп первого мага страны с новостью о том, что оный маг баловался запрещенной магией и проводил несанкционированные эксперименты над его собственным сыном.

Да, труп.

Эрик Лагранж со сломанной шеей оказался безнадежно мертв, когда Даниэль слегка придя в себя после моих вливаний, шатаясь добрел до него, чтобы обездвижить.

Полицию вызывала я.

Даниэль спеленал бессознательного охранника, которого максимальный разряд атакующих рун тоже поверг в состояние “сильнейшего шока” и потянул меня и его на выход, держась на ногах я не знаю каким чудом и усилием воли.

— Подожди, там же горит! — я дернулась в сторону набирающих рост язычков огня.

— Пусть горит, — с пугающим равнодушием бросил Даниэль.

— Нет, нельзя, подожди! — я вырвала руку. — Это же следы. И доказательства. И…

— И все отцовские разработки, и детальные описания этапов эксперимента.

— Тем более! Нельзя, чтобы они были уничтожены!

В усталых глазах полыхнула ярость.

— О ценности для науки печешься?

Я только покачала головой, прощая ему злую вспышку так же, как он простил мне мою.

— О тебе. Следствию нужно будет знать все. И они в любом случае из тебя вытащат все. Ты думаешь, они не захотят разобраться, что же там такого создал великолепный Эрик Лагранж? Ты думаешь, тебя оставят в покое? Нет. Но если у них и так будет все, что им нужно — есть шанс.

И не теряя больше времени, я сама направилась к огню, пытаясь соскрести в кучу те крохи магии, что у меня остались после переливания.

Сзади раздался глухой шлепок, я обернулась — многострадальное тело мистера Даста снова валялось на полу. Даниэль отодвинул меня плечом и все сделал сам. А как только от пламени остался лишь запах гари в воздухе, Лагранж осел на пол окончательно без сил.

Так что да, полицию вызывала я.

Поднялась в кабинет и, бесхитростно подперев супер-тайную дверь стулом, чтобы не закрылась (и на высшую магию бывает проруха!) набрала номер. Голос мой на удивление не дрожал.

— Здравствуйте, меня зовут Элалия Хэмптон…

А потом я вернулась в подвал к трупу Эрика Лагранжа, бессознательному телу его верного слуги и полубессознательному — Даниэля. В таком виде нас и застал прибывший полицейский наряд.

И теперь я сидела у стены, дожидаясь, пока целители, которых вызвала полиция, закончат с Даниэлем, которого уже тоже допросили отдельно от меня, пока заполонившие подвал “высшие инстанции”, профессионально вскрывающие все, что можно вскрыть, и опечатывающие все, что можно опечатать, решат, что с нами и со всем этим делать…

— Мисс Хэмптон, — где-то над головой прозвучал голос, и я медленно подняла ресницы, не пытаясь, впрочем встать.

Мужчина  — высокий, темноволосый и, кстати, в штатском, без каких-либо опознавательных знаков, убедился, что завладел моим вниманием и продолжил:

— Меня зовут мистер Блейк, заместитель главы королевской службы безопасности. От лица его величество я приношу вам благодарность за активное содействие следствию. Мы с вами еще побеседуем через некоторое время, а сейчас вас и мистера Лагранжа доставят в больницу, где вы сможете получить необходимое лечение и отдохнуть. К сожалению, на данный момент я вынужден просить вас воздержаться от каких-либо контактов с внешним миром. Надеюсь на ваше понимание.