Ожерелье голубки - Э Хайне

Она полетела к нему навстречу. Ее губы искали его рта. Орландо испугался этой хищной, изголодавшейся страсти. Инстинктивно он стал защищаться, оттолкнув ее от себя. Она упала и с трудом поднялась, как оглушенная. Буйство покинуло ее. Она казалась потерянной как ребенок.

Орландо инстинктивно почувствовал, что ему предстоит самое трудное испытание. «Она считает тебя

Адрианом. Ты – Адриан. Будь начеку! Они наблюдают за нами». Она была прекрасна. Ее кожа была коричневого цвета лесного ореха с оливково-зелеными тенями. Светлое одеяние подчеркивало смуглый оттенок кожи.

Хизуран! Она по праву носила свое имя. Хизуран, бамбук, трава бога, похожая на осину, с тонкими ветвями, гибкая и все же полная сил. Как говорят, шторм остался позади, и бамбук выпрямляется, склоненный, но не побежденный. Силен и красив бамбук. Есть ли большая похвала, чем сказать о девушке: «Аллах, какой бамбуковый побег!»

- Прости меня, – сказал Орландо, – ты напугала меня.

Она прижала лицо к его груди. Слезы текли по ее щекам. Орландо поднял ее – о боже, какой легкой она была! Он пронес ее через дверь в помещение, полное зеркал, которые тысячекратно отражали пламя свечей, горевших в подсвечниках. Куда бы он ни посмотрел, везде видел Адриана и Хизуран. Они были повсюду, на всех стенах, под потолком, на полу. Какой теплотой мерцала ее бледная кожа на фоне темного мрамора! Они опустились на шелковые подушки. Ее руки, ее рот, ее тело – повсюду. Какая чудесная музыка! «Аллах, какой бамбуковый побег!» Он был рыцарем, который потерял власть над своим конем. Необузданная дикость проснулась в нем.

Позлее они пережили «счастье еще вибрирующей тетивы лука», как назвал пророк это не имеющее желаний счастливое пребывание между страстью и удовлетворением. Воистину, думал Орландо, это рай!

* * *

Она была не похожа на людей, которые ему встречались до сих пор. Дело было не в преданности, с которой она любила его, не в гибкой красоте ее юного тела. Причиной была та манера, с которой она общалась с ним. Она разговаривала с ним как животное. Язык ее глаз и тела был однозначен, ясен и неподделен. Ее лицо казалось открытой книгой, в которой отражались все ее чувства и мысли четче, чем это могли выразить слова.

Она разговаривала с ним, не говоря ему ни слова. За все те долгие часы, которые она провела в его объятьях, она не обратилась к нему ни с одной фразой.

Орландо сказал:

-Ты прекрасна.

Ее глаза засверкали.

-Ты рада, что я вернулся?

Она, поцеловала его, бросилась на него, как юный пес, который приветствует хозяина при его возращении домой.

Она не владеет его языком? Было очевидно, что она понимает его. Но почему она молчит? Ей не позволено разговаривать с ним? Какая тайна сковывает ее уста? Орландо не мог ее спрашивать, не выдав себя, потому что Адриан наверняка знал причину ее молчания.

Свечи задрожали. В дверях стоял Аль-Хади. – Простите меня, мы должны выезжать. Наступает день,

Орландо поднялся, желая ответить аль-Хади, и при этом повернулся к Хизуран спиной. Никогда не забыть ему этого крика! Это была гортанная жалоба раненого барсука. Орландо обернулся к девушке. С широко раскрытыми глазами она уставилась на него. Прежде чем он смог коснуться ее, она убежала от него, как будто он явился из ада

- Что с ней?

- Твоя родинка испугала ее, – сказал адь-Хади.

Первый бледно-желтый луч дня пробился над восточным гребнем горы. Молча они сели в лодку. И во время подъема в теснину они не проронили ни слова. Аль-Хади поднимался первым. Орландо следовал за ним. В туннеле смерти они сделали привал. Хотя солнце поднялось уже высоко, но дно земной расселины еще лежало в потемках сумерек. Аль-Хади зажег смоляной факел. Он посветил в лицо Орландо и стал глядеть на него, будто видел его впервые:

- Покажи мне свое правое плечо!

- Что это значит? – рассмеялся Орландо.

- Покажи мне его!

Орландо закатал рукав рубахи. Аль-Хади осмотрел внутреннюю сторону руки от плеча до локтя. Его кончики пальцев пытливо ощупывали кожу.

- Что все это означает? – спросил Орландо, предчувствуя недоброе. Каждая жилка его тела находилась в напряжении.

Аль-Хади ответил:

- Хатам ан-набий, печать пророка, она тебя выдала. Ты – не тот, за кого себя выдаешь.

-Я не понимаю тебя.

-Хизуран знает твое тело лучше, чем все мы. Почему этот знак напугал ее?

- Если он неизвестен ей, это означает только одно: эта бородавка у меня с недавних пор. Кто же знает досконально свою спину! Разве у меня есть глаза на затылке? Бородавки появляются и исчезают. Что означает весь этот допрос?

- Это не бородавка. Это родинка Она у тебя с рождения. Но даже если ты прав, если эти родинки выскакивают на теле, как бородавки, как ты объяснишь мне чудесное исчезновение рубцов на предплечье? Это были глубокие шрамы. Я сам лечил твои раны – их оставили зубы циветты. Ты – не Адриан. Кто ты?

- Аль-Хади, вы стареете, – засмеялся Орландо.

- Вы вероятно уже путаете стороны. Почему вы не сказали мне, что хотите увидеть рубцы? Они у меня на левой руке. Здесь, смотрите!

Смеясь он протянул ему левую руку.

Аль-Хади схватил ее обеими руками и склонился над ней. В этот же миг Орландо ударил его по затылку. Так убивают кроликов. Аль-Хади умер на месте.

Когда Орландо добрался до выхода пещеры, он был весь мокрый от пота.

Мертвец тяжело давил ему на плечи. Время подгоняло. Солнце уже высоко стояло над долиной. Орландо взвалил аль-Хади на коня, усадил его в седло и крепко привязал его, чтобы он не упал. Со стороны казалось, что он спит.

Утренний туман становился все гуще. На узком месте горного хребта, высоко над пропастью Орландо спешился. Аламут лежал за стеной тумана. Рубашка сползла с плеча убитого. Орландо смотрел на мускулистые бицепсы. «В двоеборье тебе не было равных. Но как ты сам говорил: «Мы должны победить и совершенно неважно, как. Человек, который поднимается, пока его враг спит, стоит уже в полный рост, когда его враг открывает глаза». Ты не должен был срывать плоды в саду Эдема, ибо «в день, в который ты вкусишь от древа познания, смертию умрешь», как написано в книге Бытия».

Орландо погладил жеребца по ноздрям:

- Прости меня, брат. Так нужно.

Потом он стал бить коня плеткой. С широко раскрытыми глазами истерзанный конь прыгнул в пропасть. Ужас и боль оказались сильнее страха и инстинкта самосохранения. Конь с простертыми к небу копытами и безмолвный всадник были поглощены бездной.

- Господи, прости меня, – молился Орландо. – Я знаю, что лишен смирения. Не смирение ли добродетель ягнят? Но как может победить овца в мире, полном волков во имя Твое?