Путешествие по Советской Армении - Мариэтта Шагинян

Подойдя к насосам, видишь, как уходят эти насосы прямо в зеленоватую прозрачную воду и сосут ее; в зеленом фосфорическом сиянии воды пляшут десятка два мелких рыбешек, и забавно видеть их рядом с великолепной техникой в машинном зале. Поднявшись на третий ярус, видишь этих рыб-путешественниц, втянутых насосом; они весело плавают взад и вперед в каменном коридоре канала, где ждет их неминуемая гибель, — ведь стены и дно здесь лишены всякой питательной растительности. Станция содержится в чистоте и холе, как часть пейзажа. Садовник поливает цветочные гряды, убирает осенью цветы в оранжерею, стрижет деревья, метет дорожки.

Дальше мчится машина, к Октемберяну, и тут в древний холмистый пейзаж врывается новое видение: несколько зданий, разбросанных на горе. Длинный открытый корпус, похожий на внутренность большой машины, с которой сняли покрышку. Все его части обнажены, стоят прозрачным силуэтом без стен, есть только крыша над ними. Это гераниевый завод, построенный в 1937 году. Производство его опасно, — опасно от сильного аромата герани, который в своем сконцентрированном виде может отравить, одурманить рабочего. Вот почему весь завод — на открытом воздухе. Гераниевое масло — одна из необходимых эссенций при выработке парфюмерии, духов. Ряды змеевиков с холодильниками, перегонная труба, — ее загружают 350 килограммами зелени герани, закрывают, пускают в нее 75 литров пара в минуту, выпаривают эфиры и масло, которые идут наверх и охлаждаются при помощи холодильников. Особый аппарат, носящий поэтическое название «флорентийского сосуда», отделяет масло от воды. Из «флорентийского сосуда» оно идет в лабораторию на обработку. На гераниевых плантациях режут сырье: самая «жирная» резка в сентябре, потом вторая, через две недели. Гераниевое масло — дорогой продукт. В лаборатории, если хотите, дадут вам понюхать эту драгоценность, — и вы отшатнетесь, заткнув нос: фу, какая гадость! Но мастер, улыбаясь, подведет вас к молчаливым, не работающим в этот поздний месяц осени, машинам. Он отвернет какую-то трубку, через которую выливалась два месяца назад вода, простая вода, не масло, и даст вам понюхать эту трубку. Нежный, сладкий, томный аромат душистого цветка приятно охватит вас, и вам захочется дышать и дышать им. «Во всем мера нужна, и для нашего ограниченного обоняния тоже есть своя мера вещей», — философски скажет молоденькая армянка-лаборантка.

Возвращаясь в Эчмиадзин, вспомним людей, родившихся и выросших тут или связавших с этими местами важный период своей жизни.

В 1864 году здесь, в семье пекаря, родился Ованнес Иоаннисян[146] — старый армянский поэт и переводчик, культурный деятель, проложивший путь классическому поэту Армении Ованнесу Туманяну. Здесь всего несколько лет назад умер старый ашуг Ширин, доживший до девяноста лет. Отсюда родом замечательный большевик Г. А. Атарбеков [147], погибший при аварии самолета вместе с А. Ф. Мясниковым[148]. Это о нем чудесно сказал старый Акоп Акопян в 1925 году:

ГЕВОРК АТАРБЕКЯН

О смелом Ваагне,Рассеявшем тьму,Легенду пронес человек:Он в пламени вырос,Он умер в дыму, —Ты тоже такой, Атарбек!

Я видел, как тыС зеленеющих горДетенышем тигра сходил.Я видел, как ты,Рассекая простор,Орленком над миром парил.Я видел, как тыВ нарастающий бойЛетел, обгоняя коней, —Пожар трепыхалНад твоей головойКровавой прической твоей.

Ты умер.И жизнь твоюВетер замел, —Твой голосУже не зовет…Так спи же, товарищ,Как мертвый орел,На склонах советских высот[149].

Жители Эчмиадзина обязательно упомянут и профессора Вагана Рштуни, доктора исторических наук, работающего в Ереване, потому что в районах особенно гордятся своими земляками-учеными. Но о чем вам непременно с большой гордостью расскажут, так это о пребывании в Эчмиадзине в течение нескольких лет подряд замечательного советского полководца, героя Великой Отечественной войны и блестяще образованного человека — Ивана Христофоровича Баграмяна, тогда еще скромного командира полка.

Иван Христофорович родился в Азербайджане, в Гяндже, и там же получил первое свое образование — в техническом железнодорожном училище. Когда началась первая мировая война с Германией, он пошел добровольцем на фронт, пройдя в Ахалцихе в запасном батальоне суровую военную подготовку. С того времени, как рассказывает сам Иван Христофорович, сохранилось у него знание «военных азов» — полевого устава строевой подготовки, шагистики, ружейных приемов, обязанностей часового, разводящего, караульного начальника службы, часового и подчаска полевого караула, дозора и секрета. Юношей прошел он с маршевым батальоном через Персию, девятнадцати лет окончил в Тифлисе школу прапорщиков, а во время Октябрьской революции назначен был в 1-й Армянский конный полк младшим офицером эскадрона. Он сражался во всех боях, связанных с обороной Сарыкамыша и Карса; был участником «Майского восстания» 1920 года на стороне большевиков, был арестован дашнаками, отсидел при них в тюрьме в Джалал-оглы (сейчас Степанаван) и Александропольском каземате. После установления советской власти в Армении 1-й Армянский конный полк был частично включен в состав советских частей; враждебные советской власти офицеры были изъяты из полка или бежали. В числе четырех преданных революции офицеров был оставлен в полку и И. X. Баграмян, участвовавший со своим полком в борьбе за установление советской власти в Грузии. Именно в те годы, командуя полком, провел Иван Христофорович несколько лет в Эчмиадзине. Казалось бы, он уже так много успел пережить, такая богатая и полная событий жизнь уже была за его плечами с тех пор, как мальчиком семнадцати лет он пошел на фронт в 1915 году. А между тем это было лишь первым этапом жизни замечательного полководца, у которого впереди были участие в разработке плана взятия Ростова, участие в операции освобождения Ельца, прорыв линии немцев под Жиздрой, участие в Орлово-Курской операции, участие в очищении Белоруссии, в составлении плана взятия Кенигсберга, наконец — Землянская операция, знаменитый прорыв к морю — блестящие вехи в истории Отечественной войны. Но Иван Христофорович не меньше своих земляков любит вспоминать «эчмиадзинское время», когда он был скромным командиром полка. Именно в этот период, при командовании полком сложились и развернулись лучшие качества будущего маршала И. X. Баграмяна: его умение чувствовать и понимать солдата, умение воспитывать и выращивать людей, относиться к ним с огромным душевным тактом, привязывающим сердца подчиненных и характерным для атмосферы именно пашей, Советской Армии. Сам И. X. Баграмян, рассказывая о себе, говорит, что командование полком было интереснейшим этапом его жизни.

Вернемся опять в Аштарак, чтобы проделать уже другую прогулку, совсем в обратную сторону. В Эчмиадзин мы ехали вниз, на юг, к железнодорожной магистрали Ереван — Тбилиси. Сейчас поднимемся кверху, на север, к воздушному Спитакскому перевалу, по которому уже перестают ездить (он заменен более удобным и коротким); но и сейчас хорошо повидать его, окунуться весной в океан заливающих его ярких цветов, а осенью в колючую разреженную прохладу воздуха и кинуть взгляд вниз, на зеленую бездну, из которой вознесся он десятками кружевных петелек-зигзагов.

К Спитакскому перевалу уходит от Аштарака, непрерывно повышаясь, Апаранское шоссе. Вдоль него — красивые деревни Мугни, Карби, Аликочак, Верхний Апаран. С каждой из них что-нибудь связано: в Мугни разыгрались события, описанные Перчем Прошьяном в романе «Из-за хлеба»; в Апаране — высоко в горах — укрывался герой романа Абовяна «Раны Армении» с кучкой своих товарищей. В каждом селе — исторические памятники, замечательные церкви; и на фоне древней классической архитектуры, не уступая ей, гармонично сливаясь с нею, стоят жемчужинки новой архитектуры, возникшие за время войны: оформленные родники. Если в Аштараке мы видели строгий «триптих» с тремя треугольными крышами, то в Мугни — башенка с плоской, расширяющейся наверху вершиной, урезанной горизонтально и опоясанной под карнизом красивым геометрическим орнаментом, а вокруг крана почти единственное украшение этой башенки-родника — богатый медальон-барельеф. Эти два родника резко несхожи. Когда же вы видите третий, в селении Карби, то не можете не поразиться разнообразием архитектурных замыслов в оформлении родников, потому что новый уже резко отличается от первых двух. Это богатейший «коринфский» стиль, если можно применить сюда понятие греческого ордера. Тоже «триптих», но не скупой и строгий, как в Аштараке, а декоративно разросшийся. Центральная стена в двух полуарках, под треугольником крыши с остро приподнятыми, как у китайских пагод, краями; два боковых фасада — на четырех колоннах, с пышными подушками под сводами крыш, уже не треугольных, а прямых. Родник на площади, прямо против развалин церкви, как молодой новый побег от сухого, голого пня старого дуба. Неподалеку от него — ярко побеленный клуб. Карби — богатое село, со своей интеллигенцией.