Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова

Разрушенные дома напоминали молчаливых горбунов. Под подошвами хрупало стекло, и вязко чмавкало что-то густое и склизкое; Целест предпочитал не рассматривать и не принюхиваться.

Из-за предгрозовых туч выглянула луна, услужливо вычертила — пустое небо. Целест покосился на Тао — обрубки пальцев, рука беззащитная, как мякоть краба — без клешней и панциря. Виндикар — тоже обрублен. Ни Цитадели, ни дома-без-теней.

Про Цитадель уже слышал.

— А где здание Сената? — спросил Целест. Его спутники молчали, давно привыкшие к тому, во что превратился Виндикар. «Нет, не так, — уточнил Целест. — Они наблюдали за этим…»

В кои-то веки он радовался, что провалялся несколько месяцев в горячке.

— Разнесли, — неохотно процедила Декстра. И, не дожидаясь новых вопросов: — Нет, не одержимые. Люди. Они, знаешь ли, не были в восторге от того, что происходило… и от Кассиуса тоже.

— Но мы защитили его. И некоторых других аристократов-Магнитов, — подхватил Тао, — в обмен на… скажем, общественную пользу.

Целест переступил через ров — трещину в асфальте, проникающую через земную мантию к недрам, во всяком случае, так рытвина смотрелась в призрачной лунной темноте.

— Вот значит, как вы перетянули их на свою сторону…

«В самом деле, не добровольно ведь». — Целест представил Кассиуса и Аиду — они наверняка уже далеко от Виндикара. Кассиус попытается сбежать… или нет. Бежать ему некуда.

— Нам лучше туда, — сказал Целест. Он узнавал дорогу — трущобы, бедные кварталы, когда-то здесь слонялись грабители и обыкновенные пьяницы, орали кошки и били посуду сварливые жены, а теперь скалился гнилыми зубами частокол развалин. Он пояснил:

— Короткая дорога.

Декстра усмехнулась. «Да-да, госпожа Глава, я частенько удирал из Цитадели и шатался там, где не следует… но вы ведь не станете вменять мне это в вину?»

Рони высунулся из-за «прикрытия» — очередного полуразрушенного дома. Принюхался, как никогда смахивая на осторожную крысу, что выныривает из-под пола в погоне за куском сыра.

— Вроде чисто, — сказал он. — Авис?

Тот покрутил бритой головой.

— Наверное. Сейчас ни в чем нельзя…

«Ворона» оставался «Вороной». Целест пожал плечами и двинулся вперед. Осторожность на развалинах надежды Мира Восстановленного, по дороге к Амбиваленту — довольно глупо. Рони догнал его и зачем-то взял под руку, словно малыш на прогулке — старшего брата.

Тишина шелестела в провалах окон и дверей, бродила по грудам камня, бетона и стекла. Поваленные фонари напоминали сломленные грозой деревья, а редкие остовы деревьев торчали обуглено и мертво.

Целесту чудилось, будто он медленно переплывает тот самый котлован с прокисшей кислятиной трупов. Можно попробовать убедить себя — не все так плохо, просто заброшенные дома, может быть, люди живы и спрятались, но взгляд натыкался на брошенную тряпичную куклу, залитую кровью полусожженную наволочку или поблескивали вместе со стеклом зубные коронки.

Виндикара больше нет, шептали куклы, наволочки и выбитые зубы.

Вскоре выяснилось, что город не только необитаем, но и кое-где непроходим. Например, развалился и гнил теперь гигантской левиафановой тушей Центральный Рынок. Его покидали в спешке, по-крысиному утаскивая все, что можно утащить, — сначала хозяева, а за ними и мародеры. Перебираться через груды горелого мусора и плавленого камня было почти невозможно.

— Есть другой путь, — напомнил Авис, когда Целест затормозил возле череды поваленных столбов, укрытой осколками рекламных стендов.

— Осторожно, — добавила Декстра. — Виндикар не так пуст… как хотелось бы.

Другой путь лежал через Площадь Семи, и развалины дома-без-теней. Целест представил мириады разбитых лампочек, похожих на мириады мушиных личинок, и его передернуло. Никаких личинок и лампочек, конечно. Только осколки — прах и пыль.

«Странновато — чуть не центральными дорогами идем, и если свернуть налево, потом направо и потом… в общем, можно к Цитадели прийти». — Целест не оглядывался, как не оглядываются на зависшего позади призрака.

Цитадель, впрочем, все равно просматривалась — грудой гари и пепла, похожей на исполинский муравейник.

«Там… развалины?» — но Целест не верил в это, и не хотел верить. Проще — идти дальше.

Виндикар был городом двойников. И вскоре показался двойник муравейника-Цитадели, «разгромленный» Сенат.

Здание просело и сгорбилось. Целест подумал о перерезанных сухожилиях, может быть, о сломанном позвоночнике. По мере того как приближались, Целест замечал, что верхняя часть дома-без-теней не повреждена (на долю секунды почудилось мигание лампочек, и он едва не вскрикнул, но бледно-лиловый недосвет оказался лунным лучом); зато нижние сжались и спрессовались на манер гармошки.

Целест аккуратно переступал через каменные глыбы. Несколько раз пришлось перелазить особенно крупные обломки. Позади пыхтели Рони и Авис, таща за собой беспалого Тао, негромко ругалась Декстра, а еще дальше — шелестел горький и горячий, как вареная полынь, ветер.

Целесту начинало мерещиться, что Виндикар не умер, не разрушен (и нет ни зубов, ни наволочек, ни изредка торчащих из-под каменной глыбы фрагментов костей — лучевой, голени или даже позвоночника); просто слился воедино, в месиво серой утренней каши, которой кормили в Цитадели.

Снова Цитадель. Не оборачиваться.

Под луной и в темноте каждый вывернутый дом походил на сотни своих сородичей, и даже просевший глиняным безногим колоссом Сенат ничем не выделялся.

К тому же он тоже остался позади.

Они подбирались к «верхней» части города — богатым кварталам аристократии. К резиденции Альена.

Первым остановился Рони. Бледный и блеклый, на серо-черном фоне он растворился. А когда появился, тер виски и вопросительно смотрел на Главу воинов.

Декстра поняла.

— Нет, — сварливо откликнулась она. — Теперь другой дороги точно нет.

— Вы не заходили к… ну, к резиденции Альена, — сказал Целест.

— В пасть Амбиваленту? — фыркнул Тао и осекся: — В общем, нет. Здесь — граница…

Он указывал на импровизированный забор в полтора человеческих роста. Широкая трасса оказалась полностью им перегорожена, и хотя забор больше напоминал накиданные беспорядочно глыбы булыжника — или мрамора, кое-где отчетливо просматривались профили нимф, фавнов и прочей мифологической нечисти, — сделан был на совесть.

«С одного боку — река, с другого… дома же?»

Дома, которые теперь превратились в этот забор. Детская рука вытрясла кубики из мешка — и построила баррикады.

— Это все Амбивалент? — Целест поймал себя на том, что называет Вербену этим жутким прозвищем, и сглотнул пересохшим горлом.

— Вроде того. Ее рабы-одержимые. Те, кому она приказала разобрать каждый дом и построить это.

Еще один муравейник. Еще один двойник — Виндикар же наполнен отражениями, город зеркал и повторов, город подражателей и эпигонов.

Муравейник… или улей. Вербена — пчелиная матка, а одержимые роятся вокруг нее, жалят врагов и отстраивают восковые баррикады — каждый по камню, выцарапанному из фундаментов, стен и крыш богатых домов, одержимые громят фонтаны и садовые скульптуры, выцарапывают «материал» сломанными пальцами; вместо воска — собственная кровь.

— Черт, — сказал Целест.

Хотелось курить.

— Пробить стену? — предложил Тао. Его обрубки-пальцы шевелились, словно красновато-черные жуки. Прямо на срезах тлел огонь. Тао был готов драться… в том числе со стенами.

— Погодите, — Рони и Авис выдохнули хором, — там что-то есть. Живое, прямо за этой… перегородкой. — Авис потер переносицу. Рони шмыгнул носом, попытался вскарабкаться по стене, но отпрянул.

— Есть, и много. Может быть, все…

«Рабы», — не договорил он, перехватывая у Целеста образ пчелиной матки, огромного улья и крови из-под сломанных ногтей. Ночью пчелы спят? Только не эти.

Снова выкатилась и растянулась по небу луна. Посеребренные останки статуй казались живыми, пульсирующими, отколотые головы готовы говорить, а руки, ноги, хвосты и копыта — поползти к вторженцам.

Стена шевелилась. Или шевелилось то, что было за ней.

— Я посмотрю. — И Декстра оттолкнула Тао и Целеста, а затем и мистиков. Она приблизилась к стене, прищурилась, словно готовая вызвать на бой того — тех, кто? — что бродило по ту сторону пчелиного улья. Она потрогала камни, приложила ухо, зачем-то коснулась языком отбитого торса какой-то статуи, словно пародируя любовные ласки.

И взлетела. Целест отступил назад.

«Последний раз я летал с Вербеной».

Декстра задержалась в воздухе. В лунном свете широкое ее лицо поблескивало от пота, левитация только со стороны казалась чем-то легким, на самом деле забирая больше всего ресурса. Ее мускулы видимо напряглись, Декстра будто поднимала тяжести — так оно и было, собственный вес.