Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия - Василий Аксенов

Только в черноте Черного, откуда медленно приходили небольшие белые валы, передвигались какие-то огоньки.

Он был сверху, на ней. Старался не придавливать. Иногда выпрямлялся, иногда опускался, чтобы ощутить всем телом ее обнаженность, упирался локтями в постель. Она, закинув голову за подушку, стонала: «скрымтымным, скрымтымным…» Иногда шептала: «Не щади, не щади…» Иногда взвизгивала: «онзи! онзи!» Ее влагалище сжималось вокруг его корня. Она уже несколько раз приходила к своей вершине, а потом размягчалась, с нежностью обнимала его плечи и шею, искала губами его губы, шептала «не уходи, вдави», а пятками своими сама вдавливалась в его зад. И наконец он сам начал чувствовать, что подходит к завершению, что страсть и нежность окончательно переплелись, что он летит с ней в одном клубке, потеряв гравитацию, и что кожа уже сползает с его крестца.

Потом, когда все успокоилось, он долго еще лежал в объятии ее ног, а руками ласкал ее распростертые руки и грушевидные груди, запускал пальцы в ее волосы, поднимал ее голову, целовал в губы, в уши и удивлялся, с какой покорностью она все ему отдает и никак не мог до конца осознать, что такое владение женщиной. «Ты знаешь, — сказала она, — я думаю о нашей близости. Ты старше меня на шесть лет, а мне все кажется, что мы одноклассники. Сегодня, когда ты читал своего Гайдна, я окончательно влюбилась в тебя. Я раньше думала только о ебле и никогда о любви. С тобой — все это вместе. Теперь иди к себе, милый, а я буду спать счастливым сном влюбленной дуры. Повременим со скандалами».

Он долго еще бродил по опустевшим аллеям и несколько раз наталкивался на шмыгающих повсюду ежей. Что будет дальше, думал он. Как все это преодолеть? И имею ли я право все это преодолевать? Было около трех часов ночи, когда он поднялся по ступеням крыльца в свое бунгало. На террасе остались бесконечные следы пиршества. Пахло всем, но в основном окурками и паршивым алжирским вином. Боясь разбудить жену, он приоткрыл дверь в комнату. Там горел ночник, но жены там не было. В душевой ни звука. Жена отсутствует. Пошел на соседнюю террасу, к женщинам Эра. Там тоже стояла тишь. В комнате на широкой кровати спали дети — Полинка и Дельф. Рядом в кресле смежила очи над книгой теща Ритка. Он вернулся к себе и лег, вернее опрокинулся спиной на террасный диванчик. И вдруг возликовал всей душой вдогонку межзвездному Пролетающему: Любовь! Любовь! Любовь!

Роберт ушел с пляжа, где он сидел с Королевым битый час и без конца курил какую-то болгарскую дрянь. Замминистра индел скакал с темы на тему, то есть выдергивал из двух навязчивых тем то одну, то другую. Пожалуй, со времен Риббентропа не было в мире высокопоставленного дипломата, который бы сидел ночью на пляже, босой, расхристанный, и одновременно думал об оккупации Чехословакии и о дерзновенной Ралиске. Насильственное подавление либерализма в одной стране заложит мину в глубине всего лагеря стран. Ралисса весь вечер как-то странно его чуралась, пока не исчезла: как это понять? Роберт глотал тяжелые капли из плоской «Плиски», а на королевские заботы не отвечал; вообще молчал. Если в Политбюро не кретины, а там все-таки не кретины, никакой оккупации Чехословакии не будет. А к Ралиске не лезь, Королек, с ней сначала надо научиться говорить на «ты». С какой-то стати в башке стала проворачиваться упорная мысль: надо сохранить хотя бы кого-нибудь из друзей. Наконец он встал. Пойдем, Толя, все-таки покемарим: впереди большой пляжный день.

Вчера удалось пристроить министерскую чету на два дня в комнате, которую держали для секретаря Союза писателей Кочевого. Несведущий человек может удивиться: как же так, две комнаты для секретарской четы в разгаре сезона? Да что же тут такого? Ему нужна комната, чтобы творить, а жене отдельная комната, чтобы лежать. Лежать и читать. Она читает Трумена Кэпота[68] в оригинале. Надо сохранить хотя бы кого-нибудь из друзей.

Сохраняя привычное эровское молчание, он проводил Анатолия до той комнаты, где уже спала его супруга Ирина — вот кого, Анатолий, держись, Ирины, — а сам пошел вроде бы к себе, а на самом деле растворился в ежовой ночи. Вышел боковыми тропками к корпусу, где ждала его женский телесный друг Ралисса. Глотнул последнюю тяжелую каплю Болгарии, швырнул пустоту в пустошь. Дверь подъезда была открыта. Задевая плечами стенки, он поднялся по темной лестнице на второй этаж и взялся за набалдашник ее двери. Она была закрыта. Он постучал ногтем. Ответом было молчание. Между тем тело его все вздыбилось, предчувствую дело с дружеским телом. Постучал еще раз костяшками кисти. Полная тишина. «Это я», — произнес он и хмыкнул правой щекой. Ноль. Неужели это правда и она проводит ночи с Юстой? Между прочим, ты заметил, что вы с ним почти перестали дружить? Надо пойти прямо сейчас к нему, застать их вдвоем, выпить втроем и поговорить, чтобы не развалилась дружба.

Зады Дома Волошина в результате многочисленных за десятилетия пристроек стали напоминать «Воронью слободку». К одной из таких пристроек он подошел босиком, чтобы не скрипнула деревянная конструкция. Там за открытым окном и за тюлевой занавеской тлел ночной огонек. Глаза Роберта адаптировались к смешанному свету Луны и ночника, и он увидел в постели обнаженный торс своего друга, к которому любовно лепилось девичье тело. Ну вот вам, пожалуйста, и Ралиска! Свирепая ревность вцепилась в пузо. Стряхни скорпиона! В чем дело? Вы никаких обязательств друг другу не давали. Вы просто были на «ты».

Он хотел было уже постучать по окну, но в это время в постели произошло некоторое счастливое потягивающееся движение, изменение позиций, и он вместо Ралиски узнал Милку Колокольцеву. О боги! Моя любовь незавершенная с моим другом безукоризненным! Его вдруг посетила странная мысль. Расставшись с Милкой, он как бы вычеркнул ее из кислородного обихода, как будто она отлетела куда-то в непостижимые веси. И даже вынырнув прямо перед ним из воды во время спасения детей, она не вернулась. Она вернулась только сейчас, в объятиях друга.

Он грянул вниз с этой голубятни, забыв на лестнице сандалии. Промчался тенью по белой стене столовского корпуса, перемахнул барьер, загремел галькой пляжа, сел у самой воды. Вокруг никого не было. Можно заплакать. Можно даже разрыдаться. Давай, сотрясайся! Отлетела твоя любовь. Рухнула дружба. Вцепись хотя бы в стихи. Держись хотя бы за них, пока не сдуло!

Вдруг нежностью повеяло сзади, прямо из-за правого уха. Анка там сидела, положив подбородок ему на плечо. Мальчик мой несчастный, я с тобой. Никому не отдам, ни Венере, ни Кикиморе.

1968, ночь с 20 до 21 августа

Акция

Пограничный катер «Кречет» с двумя скорострельными пушками медленно приближался к Львиной бухте. В двух кабельтовых от него мористее двигался однотипный «Сыч». На «Кречете» группа захвата сидела на палубе, смолила табак. Старлей Пахом, стоя в рубке, слышал, как матросы переговаривались с нехорошими, прямо скажем, с говенными улыбками. Тема была основная — бабы. Тут, у этих антисоветчиков, кадры — уссаться мало! Надо будет мужиков загнать в трюм, а девок — в «Тронный зал» и всех там уебать. Начали ржать и даже катались от смеха по палубе. Да у нас штыков на этих кадров не хватит! Придется Челюсту во внештатном режиме поработать. Челюст, твой прибор-то тебя не подведет? Пацаны, а я вчерась на набережной их принцессу, ну, Миску-то, видел; вот это девка, прям стюардесса! Пришлось своего кочета через карман держать, чтобы не выскочил. Значит так, эту Миску, если возьмем, пропустим через всю команду и экипаж; понятно, салаки? А может, Челюста на нее выпустим? Он и сам ее заебет за всю команду. Тут опять все покатились.

Какого черта, сморщился старлей Пахомов. Какую еще Миску они нашли? Вдруг осенило: это они Мисс Карадаг, Милочку Колокольцеву так называют; «Мисс» для этих говнюков — это «Миска». Вышел из рубки, гаркнул: «Всем встать! Разобраться! Смирно!»

С большим презрением он наблюдал построение вдоль борта этой неполной дюжины говнюков: Грешнев, Сосыгин, Шуриленко, Глдянский, Кустинов, Рахимов, Дропов, Пернус, Тришин, Шерненко, кто сутулый, кто узкогрудый, кто длиннолапый, кто коротконогий, все с порочными мордами, и наконец Челюст, узколобый недомерок с диким от постоянных издевательств взором; словом, настоящий десант.

«Значит так. По высадке занимаем оборону. Ждем подхода „Сыча“. После их высадки продвигаемся в глубину бухты. Всех обнаруженных обитателей концентрируем на пляже для дальнейшей эвакуации. Еще раз повторяю: никого не бить, никого не насиловать, категорически не стрелять. Все нарушители этого приказа предстанут перед трибуналом».

«Кречет» на самых малых оборотах приближался к бухте. Слабенькая розоватость уже поднималась на восточном склоне небес. Мрак постепенно переходил в темно-синий полумрак. Львиная с ее скалами и отвесами вставала перед носом сторожевика словно фантастический чертог. Старлей Пахомов связался по радиотелефону с отрядом ментовки в горах. Оттуда сообщили, что никаких людей над отвесами пока не обнаружено.