Сладкая боль - Татьяна Истомина

Амир вошел к Тамаре, благоухая ее некогда любимой туалетной водой, не зная, что теперь она ненавидит этот запах, душистой бородкой прижался к ее щеке, и тут же яростное желание застлало ему глаза. Он с жадностью впился в губы молодой женщины, трепеща от прикосновения к ее телу. Направляясь к Тамаре, Амир хотел выказать ей свое презрение и безразличие, но едва только он дотронулся до ее восхитительной плоти, как обезумел и в один миг забыл свои намерения. Эта женщина обладала странной магической силой, которая лишала его разума, всех чувств и желаний, кроме желания овладеть ею. Тамара принялась яростно вырываться из его объятий.

— Пусти, Амир! Пусти! — кричала она, выворачиваясь из его рук. — Нам надо поговорить!

Но он, словно бык, увидевший красный цвет, ничего другого не замечал и не слышал.

С большим трудом выскользнув из его противных, сумасшедших объятий, порвав шелковую блузу, Тамара отскочила в сторону.

— Сядь, нам надо поговорить! — опять крикнула она.

Но Муфарек, будто разбуженный медведь, уставившись в одну точку, тяжело ступая, шел прямо на нее.

«Может быть, лучше стерпеть его монстровские ласки, чтобы он успокоился, а потом поговорить?» — отступая к стене, думала Тамара.

Но когда она представила, что он коснется ее тела и долго будет сопеть, стонать от восторга, в то время как она будет задыхаться от бессильного гнева, неожиданное решение тут же подоспело к ней на помощь. Тамара схватила большой бокал с минеральной водой, стоявший на столике у окна, и выплеснула ему в лицо. Муфарек замер; он стоял с чуть растопыренными руками, а пузырьки минеральной воды, шаловливо лопаясь, стекали по его лицу и серебристыми струйками путались в черных зарослях бородки.

Тамара метнулась к комоду, достала полотенце и хотела промокнуть ему лицо, но он выхватил его из ее рук.

— Амир, послушай… прости, но я не нашла другого способа, чтобы успокоить тебя и поговорить, — торопливо подыскивала она нужные слова.

Он молча опустился на шелковый диван, вытирая лицо, рубашку, галстук… Словно молния сверкнула в комнате… Тамара увидела тот самый галстук, который она купила и послала ему в Ливан. Этот галстук золотистой змейкой обвивал его могучую шею. Молодая женщина уставилась на сверкающий кусок шелка, моля его поскорее свести счеты с хозяином.

— Амир, я тебя прошу, давай поговорим спокойно! — начала Тамара мягко, стараясь придать своему голосу твердость. — Мне кажется, что нам надо расстаться. У нас были прекрасные отношения, сказочные дни, но мы уже подошли к концу и вряд ли найдем что-то новое.

Помутневшие от гнева глаза уставились на Тамару, заставив ее вздрогнуть. Амира как будто не было, были только бешеные глаза, которые не мигая смотрели на молодую женщину, словно хотели затянуть ее в свой кровавый омут. Голос Тамары пресекся:

— По… слушай, неужели мы не можем просто расстаться… как все… Зачем эти никому не понятные мучения, когда все и так ясно?

Амир смотрел и не видел ее, словно перед ним было что-то микроскопическое и ужасное.

Тамаре стало страшно под его взглядом, и она заволновалась, смолкнув на полуслове, давая понять, что сказала все, что считала нужным, и, собрав всю силу воли в кулак, села на стул и спокойно посмотрела в его безумные глаза. Пауза повисла в воздухе мрачной грозовой тучей… Тамара закурила сигарету и, полностью овладев собой, произнесла:

— Ну что ж, я думаю, мы договорились, и больше между нами не будет недоразумений.

Амир встал, кривя свои полные губы в жуткой улыбке, метнул на нее испепеляющий взгляд и веско, словно выкладывая золотые слитки на стол, сказал:

— Ты пожалеешь обо всем, глупая женщина!

Он ушел, а Тамара осталась, словно окруженная невидимыми врагами, витавшими в воздушных потоках. Смятение и страх холодными щупальцами опутали ее сердце.

«Глупости, — начала рассуждать она сама с собой, пытаясь прогнать навязчивое чувство страха. — Что он мне может сделать? Не убьет же меня. Зачем ему такие неприятности, в конце концов, он же не дикарь. И это даже смешно: убийство на почве ревности в Париже в конце XX века… Абсурд какой-то».

Тамара сняла с себя розовую шелковую блузку, которую порвал Амир, и с сожалением бросила на стул.

«Придурок… мне она так нравилась… И как все опять некстати… Сейчас, когда я познакомилась с Реми, я должна быть свободна, а не решать какие-то средневековые проблемы с кретином, уверенным, что он — единственный мужчина на земле…»

Тамара подошла к комоду, вынула из него серое одеяние и в сердцах бросила на диван.

«Как мне надоел этот маскарад! — А затем, вздохнув, принялась облачаться в непорочную монашескую одежду. — Нет-нет, я очень люблю карнавальные наряды, но только когда их надеваешь по собственной воле… А может быть, он сейчас так разозлился, что и в самом деле решит оставить меня? — неожиданная радостная мысль осветила лицо Тамары. — Может быть… — с сомнением произнесла она. — В любом случае я не могу рисковать. Он не должен знать о Реми, он не должен мне мешать встречаться с ним, даже если уже знает о нем».

Монашенка в серой рясе юркой мышкой вынырнула из подъезда и быстро засеменила к метро.

Тамара торопилась на прощальное свидание с Реми, который уезжал по делам своей фирмы. Скинув в туалете галереи «Кларидж» на Елисейских Полях свой маскарадный наряд, она в элегантном темно-синем костюме появилась в ресторане, где ее ждал Реми. После изысканного обеда они отправились в аэропорт. С грустью глядя на Реми, стоящего на медленно ползущем эскалаторе, заключенном в прозрачную трубу, Тамара еле сдерживала слезы расставания. Ей так хотелось крикнуть: «Любимый, не оставляй меня. Возьми с собой!»

Реми же весело помахал ей рукой и исчез в прозрачном лабиринте.

Тамара остановила такси, села на мягкое сиденье, и тревожные мысли неистовым вихрем налетели на нее…

— Мадам, мадам, мы приехали, — обратился к ней шофер.

— Ах, простите, я задумалась, — вернулась в действительность Тамара и протянула деньги. — Спасибо.

Она устало поднялась к себе в квартиру и легла на кровать, накрытую леопардовым покрывалом. Ей нравилась ее комната, ей нравился искусно созданный интерьер, но теперь все неожиданно стало ужасно противным и безвкусным, кричащим о непроходимой тупости хозяйки, которая так же глупо построила и так же нелепо разукрасила свою жизнь. Тамара резко вскочила, сдернула покрывало, к которому прикасалось обнаженное тело Амира, и бросила его в угол. Оглядевшись с бессильной злобой вокруг, что бы еще уничтожить, она даже вскрикнула от радости: деревянная фигурка какого-то африканского божка, подаренная Муфареком, смотрела на нее безжизненными глазами. Тамара, схватив нож, подлетела к ней и с садистским удовольствием искромсала ее, насколько позволили силы. На глаза ей попалась шкатулка с драгоценностями, тоже подаренными ненавистным Муфареком.