Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах - Валентин Рунов

Из этого отказа Керенского, Савинкова, Филоненко от выступления, имевшего цель создания правительства нового состава, из факта отрешения Корнилова от должности вытекали, по мнению Михаила Васильевича, все затруднения, происшедшие 27–31 августа. Рушилось дело. Участники видимые были объявлены авантюристами, изменниками и мятежниками. Участники невидимые или являлись вершителями судеб и руководителями следствия, или отстранились от всего, отдав под суд около тридцати человек на позор, суд и казнь.

«Вы до известной степени знаете, – продолжал Алексеев, – что некоторые круги нашего общества не только жалели, не только сочувствовали идейно, но как могли, помогали Корнилову… Почему же ответить должны только тридцать генералов и офицеров, большая часть которых совсем не может быть ответственной? Пора начать кампанию в печати по этому вопиющему делу. Россия не может допустить готовящегося в самом скором времени преступления по отношению ее лучших доблестных сынов… К следствию привлечены члены Главного Комитета Офицерского союза, не принимавшие никакого участия в деле… Почему они заключены под стражу? Почему им грозят тоже военно-революционным судом?..

У меня есть еще одна просьба. Я не знаю адресов господ Вышнеградского, Путилова и других. Семьи заключенных офицеров начинают голодать. Для спасения их нужно собрать и дать комитету Союза офицеров до 300 000 рублей… В этом мы, офицеры, более чем заинтересованы.

Если честная печать, – заключал послание генерал Алексеев, – не начнет немедленно энергичного разъяснения дела, настойчивого требования правды и справедливости, то через пять-семь дней наши деятели доведут дело до военно-революционного суда, с тем чтобы в несовершенных формах его утопить истину и скрыть весь ход этого дела. Тогда генерал Корнилов вынужден будет широко развить перед судом всю подготовку, все переговоры с лицами и кругами, их участие, чтобы показать русскому народу, с кем он шел, какие истинные цели он преследовал и как в тяжкую минуту он, покинутый всеми, с малым числом офицеров предстал перед спешным судом, чтобы заплатить своею судьбою за гибнущую родину».

По поводу этого документа Керенский, спустя годы, писал следующее: «Я прочитал его (Алексеева) письмо уже после Октябрьской революции… Генерал Алексеев был не только видным и проницательным стратегом, но и хитрым политиком. Он понимал причины провала попытки Ленина захватить в июле власть и последовавшего через два месяца почти мгновенного поражения Корнилова…»

Утром 26 сентября, не дожидаясь приезда назначенного на должность начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала Духонина, Алексеев, теперь уже навсегда, покинул Ставку, где трудился более двух лет.

В Петрограде Михаил Васильевич занялся общественной деятельностью. Он принимал самое живое участие в работе «Совета республики», представляя свой авторитет и богатый опыт представителям либерально настроенного офицерства. Большое участие принял он и в деятельности благотворительного общества, оказывая помощь офицерам, юнкерам и кадетам, лишившимся крова и средств к дальнейшему существованию. Помощь оказывалась самая разнообразная: советом, деньгами, одеждой, железнодорожными билетами, рекомендательными письмами.

Приближалась Октябрьская революция.

«25 октября, – вспоминал А. И. Деникин, – характерную фигуру генерала Алексеева видели на улицах города, уже объятого восстанием. Видели, как он резко спорил с удивленным и несколько опешившим от неожиданности начальником караула, поставленного большевиками у Мариинского дворца с целью не допустить заседания «Совета республики». Видели его спокойно проходившего от Исаакия к Дворцовой площади сквозь цепи «войск революционного комитета» и с негодованием обрушившегося на какого-то руководителя дворцовой обороны за то, что воззвания приглашают офицеров к Зимнему дворцу «исполнить свой долг», а между тем для них не приготовлено ничего – ни оружия, ни патронов…

Вечером на конспиративную квартиру прибыл Б. Савинков в сопровождении какого-то лица и с холодным деланым пафосом, скрестив руки на груди, обратился к генералу Алексееву:

– Итак, генерал, я вас призываю исполнить свой долг перед Родиной. Вы должны сейчас же ехать со мной к донским казакам, властно приказать им седлать коней, стать во главе их и идти на выручку Временному правительству. Этого требует от вас Родина.

Присутствующий при разговоре ротмистр Шапрон стал горячо доказывать, что это – бессмысленная и непонятная авантюра. Казаки сплошь охвачены большевизмом или желанием «нейтралитета», и появление генерала, не пользующегося к тому же особенным их расположением, приведет только к выдаче его большевикам. Шапрон подчеркнул, что если кому-нибудь можно повлиять на казаков, то, вероятно, скорее всего «выборному казаку» Савинкову.

– Где же ваши большие силы, организация и средства, о которых так много было всюду разговоров? – закончил он, обращаясь к Савинкову.

Генерал Алексеев отклонил предложение Савинкова, как совершенно безнадежное. Опять последовала патетическая фраза Савинкова:

– Если русский генерал не исполняет своего долга, то я, штатский человек, исполню за него!

И в эту же ночь он уехал. Правда, – подчеркнул А. И. Деникин, не к полкам, а в Гатчину, под защиту Керенского…»

30 октября генерал Алексеев, не перестававший еще надеяться на перемену политической обстановки в столице, с большим трудом согласился, наконец, на уговоры окружавших его лиц уехать на Дон. Начинался новый этап его военно-политической деятельности, связанной с организацией вооруженной силы, которой судьбой суждено было сыграть весьма значительную роль в истории русской смуты.

Первым, как известно, вызвался на бой с большевиками атаман Войска Донского А. М. Каледин. Уже 25 октября, получив сообщение о свержении Временного правительства, он стал рассылать по стране, в том числе и в Ставку, телеграммы о поддержке Временного правительства, о том, что донской атаман принимает «на себя всю полноту исполнительной государственной власти в Донской области». Выступая в этот день на заседании Войскового правительства, он выразил надежду на то, что общая цель для всех присутствующих – «борьба с большевизмом», и она будет «объединяющим началом».

Генерал же Алексеев прибыл в Новочеркасск накануне своего шестидесятилетия, 2 ноября. Он преисполнен был самых деловых намерений. О его устремлениях свидетельствует разговор при встрече на станции в вагоне, предоставленном Алексееву, когда Каледин стал жаловаться на сложность положения и недостаток сил.