Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

— Святейший отец, — отвечал наш герой, — на мне есть грехи гораздо важнее этого. Я припадаю к стопам вашей святости и молю об отпущении их.

Папа благословил Казанову и милостиво спросил, что он может сделать полезного для него.

— Прошу вашего святейшего посредничества, чтобы мне позволено было вернуться на родину.

— Мы (папа всегда говорит от себя во множественном числе первого лица) поговорим с посланником, а затем дадим вам ответ. Вы часто посещаете кардинала Пассионеи?

— Я был у него три раза. Он подарил мне написанное им надгробное слово принцу Евгению, и я, в знак признательности, послал ему том Пандектов.

— Он уже получил этот том?

— Я полагаю, что получил, ваше святейшество! — Ну, коли получил, то пришлет вам деньги с Винкельманом.

— Это значило бы поступать со мною, как с букинистом; я не возьму с него платы за мой подарок.

— Так он вам пришлет обратно ваши Пандекты, можете быть уверены, мы его знаем!

— Если его преосвященство вернет мне Пандекты, то я ему верну его надгробное слово.

Папу так распотешила эта выходка, что он принялся хохотать, держась за бока. Он выразил желание знать конец этой истории с книгами, вновь благословил Казанову и отпустил его.

И вышло именно так, как предсказывал папа. В тот же день к Казанове пришел секретарь кардинала Пассионеи, Винкельман, и принес деньги за Пандекты, от которых он остался в восторге. Экземпляр был целый, свежий, лучше сохранявшегося в библиотеке Ватикана. Казанова отказался от платы, а Винкельман тотчас его предупредил, что кардинал пришлет книгу обратно. Так они и обменялись вновь своими подарками. Казанова получил обратно свои Пандекты, а Пассионеи — надгробное слово.

Через день после этого Казанова имел новое свидание с папою.

— Венецианский посланник, — возвестил папа, — сказал нам, что коли вы желаете вернуться в ваше отечество, то должны представиться секретарю Верховного суда.

— Ваше святейшество, я готов на этот шаг, если вы соблаговолите дать мне рекомендательное письмо, написанное вашею собственною рукою. Без этой мощной защиты я не рискну подвергнуть себя опасности нового заточения в такое место, откуда я вырвался только благодаря чуду промысла Божьего.

Потом папа сказал ему, что о развязке истории с книгами ему уже известно.

— Признайтесь, — добавил папа, — что вы потешили вашу гордость в этом деле.

— Да, но принизив гордость еще большую, чем моя. Папа развеселился от такого ответа, а Казанова, преклонив колено, просил у папы позволения пожертвовать свои Пандекты в библиотеку Ватикана. Папа своим благословением молча изъявил согласие на принятие этого дара; потом, отпуская Казанову, он сказал ему:

— Мы доставим вам знаки нашего особенного благоволения.

Эти знаки, которых Казанова с нетерпением ожидал, не зная, в чем они будут состоять, оказались золотым крестом ордена Шпоры и дипломом на звание «апостолического протонотариуса extra urbem». Казанова был чрезвычайно польщен папским знаком отличия; он в то время не знал, что все, получавшие этот крест (чаще всего дипломаты), обыкновенно передавали его своей прислуге.

Перед отъездом из Рима Казанова еще раз видел папу. В этот день было какое-то зрелище, на которое собрался весь Рим. Папа с удивлением спросил Казанову, отчего он не пошел туда, куда все так жадно устремлялись. Казанова ответил, что хотя он большой любитель удовольствий, но оставил себе удовольствие наиболее ценное для каждого христианина: засвидетельствовать свое почтение наместнику Христову. Папа был видимо польщен этою любезностью. Он целый час беседовал с Казановою, потом, благословляя его на прощанье, сказал ему:

— Любезное чадо наше, обратитесь к Господу, милость которого сильнее моих молитв.

Эти слова служили как бы ответом на повторенную Казановою просьбу насчет предстательства о возвращении его в отечество. Видно было, что папа не очень-то рассчитывает в такого рода делах на свое апостольское влияние.

На обратном пути из Рима Казанова проезжал через Флоренцию и вздумал, невзирая на свое недавнее изгнание из этого города, остановиться в нем, чтобы повидаться со знакомыми. Губернатор узнал о его прибытии и потребовал его к себе для объяснений, но Казанова тотчас уехал в Болонью.

Казанова мимоходом сообщает любопытные замечания об этом городе. В Италии найдется немало городов, где можно пользоваться такими же разнообразными удовольствиями, как в Болонье, но нигде в другом месте эти удовольствия не достаются так легко и не обходятся так дешево. Жизнь там дешева, город опрятный, дома хорошей постройки, на улицах много тени. Но в городе есть одна язва, весьма мучительная для приезжего, — это чесотка. Ее считают местною болезнью и приписывают происхождение воде, вину, воздуху, кому как вздумается. Сами болонцы привыкли к этому отвратительному недугу и любят почесываться; дамы даже кокетничают этим движением ручек, стараясь придавать ему особую грацию.

Из Болоньи Казанова пробрался в Модену. На другой же день явился посланный от губернатора, который рекомендовал Казанове немедленно продолжать свой путь, отнюдь не заживаясь в городе.

Из расспросов у хозяина гостиницы Казанова узнал, что к нему приходил простой городовой (сбир). Казанова обиделся. Неужели губернатор столь мало вежлив, что решается посылать со своими приказами к благородным путешественникам простых будочников? Далее оказалось, что городовой был прислан не губернатором, а bargello, т. е. начальником отряда сбиров. Казанова еще больше обиделся. Этот bargello знал о том, что Казанова бежал из тюрьмы, и, ревнуя о благочинии города, решил удалить из него такого сеятеля соблазна и бунта. Так или иначе, надо было уезжать. Между тем, узнав о затруднении Казановы, к нему заявился какой-то мужчина весьма дюжего сложения и решительного вида. Это был не кто иной, как наемный убийца, bravo. Он предложил Казанове укокошить bargello за весьма сходную плату — 50 цехинов.

— Спасибо, друг, — ответил Казанова. — Пускай это животное умирает своею смертью. Вот тебе скуди, выпей за мое здоровье.

Казанова откровенно признается, что если бы мог положиться на этого bravo, то воспользовался бы его услугами. Из Модены он пробрался в Парму. Здесь он прописался в гостинице под именем кавалера де Сенгаль и потом постоянно носил это имя, присвоив его себе раз и навсегда. По его глубокому убеждению, всякий честный человек может присвоить себе имя, никому другому не принадлежащее, и никто не может у него оспаривать этого права.

Из Пармы Казанова переехал в Турин. Здесь он довольно благополучно жуировал некоторое время, но в один прекрасный день и тут его пригласили в полицию.