Злато в крови - Татьяна Мудрая

— Насчет медицины, — продолжает Зальфи. — Главная задача — как следует обеспечить специфику вашего существования. Дневное кормление. Персональные энзимы. Переливания крови. Иные наработки наших бессмертных коллег.

— Фу, что за казенный язык! — перебивает Салих. — В общем, не волнуйтесь, господин хороший: укокошить вас — далеко не самая насущная проблема. Это уже вам присуждено, то есть суждено и вообще ваш личный рок, о коем русский поэтический гений не зря изрек, что «Fatum non penis, in manus non recipis». Вот обеспечить достойный уровень проживания в затворе — это нечто, я вам скажу. Альди на днях принесет вам лично манускрипт из двух сотен страниц, извольте изучить на досуге. Пропуск на все горизонты, кроме тех, где своды пошатнулись. Апартаменты величиной с нехилый гарем. Пергамены, манускрипты и инкунабулы — без ограничений. Лучшее железо в мировой практике. Ну и достойное одевание и пропитание. Большой-пребольшой мешок пряников от фирмы «Санта и Компания».

— Братцы, а не пора ли вам двоим погреть свои кости на солнышке? — прерывает его Зульфия не так чтоб в шутку. — Вы явно нуждетесь в дневном свете не менее, чем Ролан-ини во тьме ночной.

Так выпроводив своих мужчин, обе старшие дамы подхватили меня из-за столика с недопитым кумысом (дрянь, как и прежде, но хотя бы в нечто огнедышащее не обращает) и повлекли в прежнюю камору.

— Ваше сегоднящнее активное время явно истекло, а нам еще нужно успеть кое-что в вас вложить, — говорит Альда, присев рядом с молодой легенессой на парчовый стульчик. Я уже в полусне обрушился внутрь своего ложа. — Нас обеих вы, по всей вероятности, больше не увидите. Вместе с хартией ваших вольностей я пришлю серебряное колечко, не очень травматичное, извольте его носить. Мы наблюдаем за вашей эволюцией.

— И примите на веру то, что сказал Пастырь, — со властью, но не очень связно продолжает Зульфия. — Убить вас — вопрос не техники, а психологии. Тогда, когда вы сами раскроетесь навстречу смерти — и единственно по той причине, что без нее станет невозможна вся полнота жизни. Да, верно: вы в любой момент можете выйти из пространства Игры. Но только не тогда, когда уже определен финал, что должен придать ей окончательный смысл. Я так думаю, это не будет трудно: истый монах привычен к житию внутри ограниченного и предсказуемого пространства. Это его скорлупа…

Всё на сегодня.

Вообще всё.

В этом мире по-прежнему вдосталь напрасных смертей и зря проливаемой крови. Это служит весомой гарантией моего теперешнего существования — или несуществования. Как угодно.

У меня нет никаких сторожей и вообще никаких спутников помимо тех, кого захочу я сам. Все препоны и перепонки между уровнями и их частями раскрываются передо мной, как если бы сама моя каменно-жесткая плоть была закодированным или заколдованным ключом.

Описывать роскошества Братской Цитадели тем, кто их знает, — бессмысленно. Тем, кто с ними не знаком, — запрещено. Скажу только, что я имею от них куда больше, чем хочу. В самом начале меня всё это забавляло.

Спешно обставлять очередной апартамент слегка обветшавшим антиквариатом; малевать с прежней увлеченностью и раздаривать с еще большей щедростью, чем прежде; принуждать моих добровольных служителей отыскивать в библиотеках мира или кунсткамерах тайных обществ некий раритет, считающийся пропавшим или несуществующим, и держать при себе, пока не наскучит. Пробовать самые изысканные блюда и напитки, сперва по крошке и по капле, позже — уставляя низкий столик мисочками и плошками, как в старинной японской харчевне. Совершать вместе с двумя моими «задушевными детьми», Сивиллой и Бенни, полулегальные охотничьи вылазки наружу, которые кажутся им захватывающим приключением, а мне, унылому прозорливцу, — дозволенной рутиной. Очаровывать смертных одним взглядом наивных карих очей, понуждая их то к лесбийскому (своеобразно трактуемому), то к содомскому греху, а немного погодя обнаруживать, что тебе всего лишь положили грошик в твою дырявую нищенскую плошку. Собирать коллекцию всевозможного колющего, режущего и рубящего оружия и проверять его остроту на себе. По временам испытывать на прочность свое огнеупорное бессмертие. Даже подвергаться совершенно непонятным, временами болезненным, иногда попросту нудным исследованиям и экспериментам на Медицинском Горизонте. Такие вот дозволенные игры…

Воистину мои судьи оказались умны не по моему разуму и коварны не по моему простодушию; здесь принято говорить, что Бог — первейший из ухищряющихся, но Странники — первейшие хитрецы после Господа Бога. Они заложили в свое тотальное решение и свои приватно даваемые советы элементарную провокацию: понудить меня выйти из Игры до срока. Но не учли одного и самого главного: терпение и тоска Темного Народа бездонны, а мои, выстраданные и отстоявшиеся в течение пяти с лишним веков, — тем паче».

Предполагаемое завершение истории было выведено на старый принтер формата А4 и отражено на стандартной белой бумаге для печати, свернуто поперек и небрежно засунуто в обширный карман, приклеенный к обложке рукописи с внутренней стороны.

«…обычный поход в медицинский спецотсек, сооруженный и укомплектованный в расчете на таких, как я, невольников чести и узников совести. Не понимаю и не понимал никогда, что за навар тут с меня поимели. Кровопийцы как старого, так и новейшего замеса уже отдали Зеркалу всё, чем обладают, до последнего волоска и кожной чешуйки, и притом как истинные люди доброй воли, о которых пишет Евангелие. (Ситуация, которую предвидели все и с восторгом авантюриста приветствовал — в качестве неопределенной будущности — наш Принц.) Некоторые из них сильнее меня, очень многие куда лучше овладели Даром Света, отчего, я полагаю, спят теперь лишь урывками, и практически все железно уверены в сохранении Главной Вампирской тайны и невынесении ее за пределы. А если Братство боится, что при случае не сможет уничтожить особо мощного и зловредного ренегата… Да никогда оно ничего не страшилось и устрашаться так вот прямо с ходу не начнет.

Ну хорошо. Мой эскулап глубоко поинтересовался некоей аномалией косметического характера, заключившейся в том, что подмышками и в паху у меня появились веснушки, немного похожие на старческую пигментацию. (Не иначе зловредный джинн Умар ибн Хаттаб наворожил.) По причине этого мы засиделись у него в кабинете, пробуя на прочих деталях моего тела небольшую кварцевую лампу и спешно залечивая получившиеся ожоги первой степени. Оттого я и вышел на волю в часы, когда медики перестают заниматься рутиной и набрасываются на экстренные случаи.