История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей

Глава 34

Везение Стингрей

«Мы считаем очень важным, чтобы Джоанна Стингрей оказалась на борту отправляющегося в Москву в 7:00 30 июня чартерного рейса», – с таким письмом обратился к известному концертному промоутеру Биллу Грэму[127] вице-губернатор Калифорнии Лео Маккарти.

Широчайшие связи Грэма по всему миру позволили ему организовать рок-концерт в завершение намеченного в СССР Похода за мир. Участвовать в этом концерте пригласили и меня. Билл был убежден, что я просто должна сесть в самолет с ним, Джеймсом Тейлором[128], Бонни Рэйтт[129] и Doobie Brothers[130] и лететь вместе с ними в Москву безо всякой визы. Лео Маккарти со своей стороны пообещал сделать все возможное, чтобы разрешить ситуацию, но Билл заверил нас, что в самом крайнем случае он уладит все уже при посадке. И по сей день я не устаю поражаться его желанию и готовности помочь совершенно незнакомому человеку. Вся эта затея казалась лучшей возможностью для меня приехать-таки в Россию. Это было огромное предприятие, на осуществление которого компьютерный магнат Стив Возняк[131] пожертвовал 580 тысяч долларов. Если что и могло побудить Советы закрыть глаза и посмотреть сквозь пальцы на какие-то прегрешения, то это были деньги. 580 тысяч долларов оказались, впрочем, недостаточной суммой, чтобы смягчить сердца советских бюрократов, так как из Москвы пришло сообщение, что если на борту будет Стингрей, то самолету не дадут разрешение на посадку и никому из находящихся в нем людей не будет разрешен въезд в страну. И вот, спустя 24 часа после столь обнадеживающего предложения Билла, я стою с чемоданом в руке, с уже знакомым ощущением отверженной и нарастающим чувством паники в душе, и смотрю на взмывающий в небо без меня самолет.[132]

Именно в такие моменты надежда покидала меня и казалась уже исключительно плодом воображения. Прошло уже почти полгода с первого отказа в визе. Дни, унылые и безрадостные, шаркали по жизни, как старые дырявые носки по усыпанному занозами щербатому полу. Россия казалась все более далекой. Пришло сообщение, что я пропустила совершенно феноменальный концерт «Поп-Механики», в котором прямо на сцене двух девиц постригали наголо, что Африка снимается в новом фильме известного режиссера Сергея Соловьева и что в фильме будет звучать музыка «Аквариума» и «Кино»[133]. Перемены к лучшему в России нарастали с огромной скоростью, и сердце у меня разрывалось от невозможности быть там и стать частью этих перемен. Ощущение было такое, будто меня забросили в одиночестве на другую планету и позволяют лишь издалека наблюдать, как на моей кипит жизнь.

В такие тяжелые минуты Виктор каким-то волшебным чутьем понимал, что мне нужно. «С днем рождения, Джо! 3 июля. Р-р-р-р-р-р-р!!!» – подписал он собственноручно нарисованную и присланную мне по почте свою смешную рожицу. Осознание того, что я не забыта, вдувало дополнительный воздух в тот спасательный жилет, благодаря которому я продолжала удерживаться на плаву.

Сенатор Крэнстон сообщил отчиму, что он не оставит попытки помочь мне, несмотря на казавшуюся непробиваемой стену, в которую мы все уперлись. У матери, однако, были другие идеи.

– Может быть, это знак, Джоанна, – завела она как-то осторожный разговор. – Мы испробовали практически все… Не знаю, может, настала пора оставить Россию как пройденный этап и начать строить свою жизнь здесь?

Я просто взвилась от ярости.

– Я не могу жить без России! – кричала я в истерике. – Она у меня в крови! Я лучше буду сидеть в русской тюрьме, чем в твоем огромном роскошном доме! И не смей больше НИКОГДА говорить мне, что я должна оставить свой дом как пройденный этап! – Всю свою злость, все страхи, все ощущение одиночества и весь адреналин бессонных ночей я выплеснула на нее.

Солнце по-прежнему каждое утро всходило над горизонтом. Я совершенно не понимала зачем.

Меня постоянно преследовали воспоминания о нашей с Юрием последней встрече. Вновь и вновь я корила себя за то, что не нашла минуты, чтобы крепко обнять его и, глядя прямо в его точеное светлое лицо, еще и еще раз сказать ему о своей любви. Это ведь было так просто, а я повела себя так легкомысленно. Тот момент навсегда изменил меня. Я стала другим человеком: всякий раз теперь, когда дела идут особенно хорошо, я начинаю нервничать и бояться, что если буду невнимательна и неосторожна, непременно случится что-то плохое. Я никогда не ложусь в постель, не уладив ссору или размолвку с членами семьи или близкими друзьями; и когда родители чувствуют себя сильными и здоровыми, я по ночам все равно молюсь за их здоровье. Мне нравится моя нынешняя жизнь, но даже когда дела идут еще лучше, я могу проверить имеющийся в доме набор вещей, необходимых на случай землетрясения, или уровень загрязненности воды в кране. Все постоянно держать под контролем невозможно, как невозможно и полностью застраховать себя от беды, но внимательность и осторожность, по крайней мере, могут уберечь тебя от некоторых неприятностей, которые могут проскользнуть сквозь щели.

«Везенье Стингрей», – шептала я сама себе одинокими вечерами или проснувшись утром, чувствуя себя особенно далеко от своих друзей в этом городе пустынного смога[134]. Таким образом я напоминала себе, как мне повезло, что на меня свалились все мои приключения в России. Ведь ничего этого предвидеть было невозможно, и я заставляла себя верить, что везение мое может и обязательно должно ко мне вернуться.

Конец июля и правда принес с собой две удачи. Во-первых, сенатор Крэнстон написал отчиму, что во время встречи с советским послом попросил его обратить особое внимание на мое дело. Он сумел выяснить, что наш с Юрием брак был одним из двух в списке «заблокированных» подобными проблемами, и спросил у посла, как вообще такой список может существовать в «новой России Горбачева». Ну а во-вторых, мои тогдашние менеджеры Харриет Стейнберг и Кен Краген, с которыми я познакомилась еще на проекте We Are The World и которые помогали мне в борьбе за визу, где-то услышали, что есть круизный рейс на теплоходе из Хельсинки в Ленинград с остановкой в городе на семь часов. И что для такой краткосрочной визы не нужно представлять все данные паспорта – имя, фото и так далее. Достаточно только номера.

– Если я официально сменю имя, – объясняла я матери, – то получу новый паспорт с новым номером!

Мать, уже примирившаяся с тем, что мой роман с Россией слишком глубок и серьезен, чтобы его можно было так просто, как прядь волос, отрезать, подключила свои контакты, и