Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И именно у них так тщательно проверялись паспорта и именно их при малейшем подозрении отправляли в милицию под конвоем. Иной раз, правда, повод для задержания был откровенно смехотворным: странная, с немецким звучанием фамилия, новый чемодан, мягкая шляпа, пенсне.
Так что люди, понимавшие, что паспорт у них «не в порядке», и заведомо знавшие, что им через КПП не пройти, предпочитали не рисковать.
Итак, с одной стороны – постановление о «контингенте, подлежащем эвакуации», и эвакоталоны, с другой – указ о запрещении ухода с работы и КПП.
Одесса превратилась в Мышеловку.
Советская власть по своему желанию с помощью эвакоталонов открывала дверцу, а с помощью проверки на КПП – захлопывала.
Ну чем не Автоматическая Система Управления?
«АСУ-Мышеловка».
Оговоримся, речь здесь идет конкретно об Одессе.
И хотя постановление о «контингенте, подлежащем эвакуации», и указ о запрещении самовольного ухода с работы касались всей страны, не станем делать обобщений.
В каждом городе, видимо, было по-разному, в зависимости от конкретных условий: географического положения, состава населения, возможных сроков и путей эвакуации…
Но в Одессе это было так.
«АСУ-Мышеловка» сыграла свою роковую роль в судьбе евреев Одессы и в нашей личной судьбе.
Ложь по умолчанию
Между тем эвакуация «контингента, подлежащего эвакуации», шла уже полным ходом, хотя после нескольких бомб, упавших на гавань в первые дни войны, нас почему-то не бомбили и слово «война» имело все еще несколько абстрактный характер.
Стоял жаркий июль – время летних отпусков. В эти дни одесские пляжи и базары обычно переполнены приезжими, жаждущими сразу вкусить все радости жизни – от раскаленных плит Ланжерона и песка Аркадии до налитых оранжевым соком абрикос и знаменитых жареных одесских бычков.
Все так и сегодня.
Почти что так.
Ланжерон и Аркадия, абрикосы, бычки.
Но что-то уже изменилось.
Исчезли улыбки с лиц. Потухли глаза.
В безоблачном светло-голубом небе светит блеклое и почему-то кажущееся жестоким солнце. Мужчин почти не видно, а те, которые попадаются, уже в военной форме.
Огромные очереди с утра выстраиваются у сберегательных касс, не меньшие – у хлебных и продуктовых магазинов, хотя все полки уже практически пусты: рефрижератор «Кубань» еще 2 июля 1941-го вывез из городского холодильника 1500 тонн продовольствия.
Все побережье объявлено запретной зоной.
Одесситы перебрались со своих дач в город.
А приезжие как раз всеми силами стараются из этого города выбраться.
Но рейсовые самолеты отменены, пассажирские поезда не ходят, а пассажирские суда уже перекрашены в свинцово-серый цвет и используются только для эвакуации. И даже телеграмму невозможно «отбить» – телеграммы от частных лиц не принимаются и частным лицам не передаются.
По ночам по темным безлюдным улицам печатают шаг бойцы истребительных батальонов, так что проверка паспортов идет не только на КПП, но и на улицах. То и дело тишину ночи нарушают окрики: «Гражданин, куда это вы так спешите?», «Предъявите ваш паспорт!», «Ваш паспорт!», «Ваш паспорт!»…
А с 26 июня, в соответствии с директивой НКВД, за № 148, суду Военного трибунала подлежат не только шпионы и диверсанты, но и «распространители ложных панических слухов».
В директиве, к сожалению, не указывалось, какую именно информацию следует считать «ложными паническими слухами». И теперь каждая испуганная женщина, каждый позволивший себе лишнее слово мужчина могут быть обвинены в распространении слухов и наказаны по законам военного времени.
Для Одессы эта директива имеет особое значение.
Прежде всего потому, что Одесса с самого ее рождения, как мы уже говорили, была «Королевой слухов». А еще потому, что именно в эти дни здесь появились беженцы из Бессарабии.
Вспоминает профессор Саул Боровой:
«На улицах стали появляться тележки, нагруженные жалким скарбом, за ними плелись владельцы этих тележек. Это были бессарабские евреи…
И в глазах постоянных жителей города, тех же евреев, они – эти беженцы – представлялись людьми второго сорта, чем-то жалким и ненужным, и так хотелось отогнать от себя мысль, что и тебе, возможно, придется стать такими, как они…»[51]
Но бессарабские евреи, как бы жалко они ни выглядели, имели одно бесспорное преимущество перед одесскими – они знали ПРАВДУ,
Они знали о том, жестоком еврейском погроме, который прошел в январе 1941-го в Бухаресте. Знали о вырванных языках, выколотых глазах, вспоротых животах. Знали о городской скотобойне, где на крюке, как мясная туша, висела пятилетняя еврейская девочка, на груди которой красовалась табличка с надписью: «Кошерное мясо».
Бессарабские евреи знали, чтó может ждать евреев Одессы, если они попадут в лапы «Красной Собаки». Знали и могли рассказать.
И тогда…
И тогда евреи Одессы сделали бы все возможное и невозможное для того, чтобы спастись, чтобы спасти своих детей, своих стариков. Сделали бы все возможное и невозможное, чтобы выбраться из города, который вскоре превратится в «Город Антонеску».
Они бы ушли, уползли.
С тележками и без тележек, с вещами и без вещей, не важно, как, и не важно, куда, хоть к черту…
В городе могла начаться паника.
А это никак не входило в планы властей.
И поэтому ПРАВДА тщательно скрывалась.
Никакая ПРАВДА не должна была проникнуть в Мышеловку, снабженную маленькой дверцей – открытой для одних и захлопнутой для других.
Основная задача сокрытия ПРАВДЫ была возложена на средства массовой информации, священным долгом которых было, как будто бы, служить рупором этой ПРАВДЫ,
В Одессе в эти дни выходили две ежедневные газеты: «Большевистское знамя» на русском языке и «Черноморська комуна» на украинском. При желании можно было достать и центральные – «Правду» и «Известия».
Но содержание всех газет, пропущенное через жестокую цензуру, было практически одинаковым. Кроме скупых и более или менее правдивых сводок о положении на фронтах газеты были полны фанфарных статей о героизме фронтовиков и самоотверженности тружеников тыла.
И нигде ни одного слова о злодеяниях немцев и румын.
Аналогичными были и радиопередачи. Они содержали лишь сводки от Советского Информбюро и репортажи об откликах мировой общественности на историческую речь товарища Сталина 3 июля 1941-го.
Нет, вы поймите нас правильно, мы вовсе не против газетных статей и радиопередач, воодушевляющих население во время войны.
Мы просто констатируем факт: в те дни средства массовой информации в Одессе, да и по всей стране, преднамеренно утаивали от населения информацию о страшной судьбе евреев, попавших в руки нацистов.
Сегодня, когда заходит речь об этом вопиющем факте, сразу находятся правдолюбцы, вспоминающие о выпущенных перед войной двух антифашистских фильмах: «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм».
Да, действительно, в 1938 году вышел на экраны фильм «Профессор Мамлок» по сценарию
