Величайшие загадки аномальных явлений - Николай Непомнящий

Игумен Илларион, очень притеснявший Авеля, отписал в столицу, что‑де "ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною". Тогда Александр 1 послал Синоду указ, чтобы Авеля из Соловецкого монастыря выпустить, дать ему паспорт во все российские города и монастыри, снабдить деньгами и одеждой. Пришлось игумену Иллариону этот указ исполнить, и наконец 1 июня 1813 года Авель вышел из стен Соловецкого монастыря.

Он приехал в Петербург, был хорошо принят князем А. Н. Голицыным (царь в то время был в заграничном походе). Но Авеля снова потянуло странствовать. Он отправился к святым местам, посетил греческий Афон, Иерусалим, Стамбул и Святую Софию. От этого времени сохранились письма Авеля к графине П. А. Потемкиной, помогавшей монаху материально. В одном из писем она просит его сообщить что‑либо из его пророчеств. Ответ его, относящийся к 1815—1816 годам, очень характерен: "Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет (арест), и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или в острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах ли лутче быть или на воле, сего ради раз мысли… Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать".

В 1820 году Авель объявился в Москве. Известно, что московские барыни не раз спрашивали у него совета касательно будущих женихов для своих дочерей. Он обычно отвечал, что не провидец и только тогда предсказывает, когда велит ему высшая сила.

Авель прожил еще четверть века, но об этих годах мало что известно. "Житие и страдание отца и монаха Авеля" написано им вскоре после его путешествия по святым местам, и последующие годы в нем не отражены. Сохранились, однако, кое–какие официальные документы. В отношении от 2 ноября 18 года князь А. Н. Голицын сообщает, что монах Авель по случаю потери паспорта просит снабдить его новым документом для свободного в Москве или ином городе проживания, а также содействовать в помещении его в Шереметевский странноприимный дом. Александр I, узнав об этом, нашел неприличным, чтобы монах продолжал скитаться по России, и повелел объявить Авелю, чтобы тот непременно избрал себе монастырь и там поселился. Авелю предложили Пешношский монастырь в Димитровском уезде Московской губернии, но он в этот монастырь не явился и скрылся из Москвы.

6 октября 1823 года митрополит Московский Филарет распорядился определить Авеля в Высотский монастырь под Серпуховом. Однако через три года митрополиту донесли, что "монах Авель, забравши все свои пожитки, самовольно из монастыря отлучился неизвестно куда и не является". Об этом доложили и императору, уже Николаю I, и он повелел беглеца "заточить для смирения" в Суздальский Спасо–Евфимьевский монастырь, главную церковную тюрьму того времени. Полиция нашла Авеля в Тульской губернии, в родной деревне Акулово, и "водворила" в эту последнюю его тюрьму. Там он прожил еще пятнадцать лет, но об этих годах нам ничего не известно.

В "Житии" Авеля много удивительного. Есть там и следующая поразительная вещь (на нее первым обратил внимание историк Ю. В. Росциус). В начале "Жития" говорится: "Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года, и четыре месяца…". Мы теперь знаем, что ошибся он меньше чем на полгода, то есть на каких‑нибудь полпроцента. Удивительная точность самопредсказания!

Помнили об Авеле и в царской семье. Сохранилось интересное мемуарное свидетельство М. Ф. Герингер, обер–камерфрау последней российской императрицы. В Гатчинском дворце была небольшая зала, посредине нее на пьедестале стоял довольно большой ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках был протянут красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ. Было известно, что в этом ларце хранятся бумаги, которые были положены туда вдовой Павла I императрицей Марией Федоровной. Было завещано открыть ларец и прочитать бумаги только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Павла I, и только тому, кто в этом году будет в России царствовать. Жребий вскрыть этот таинственный ларец достался Николаю II.

"В утро 12 марта 1901 года, — рассказывала М. Ф. Герингер, — и Государь, и Государыня были очень оживлены и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной веселой прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что они обрели в этом ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что Государь стал вспоминать о 1918 годе как о роковом для него лично и для династии".

Что же было в этом ларце? Проникнуть в эту тайну в какой‑то мере может помочь одна публикация в церковном эмигрантском журнале "Хлеб небесный", который издавался в Харбине в конце 1920–х годов. Там была напечатана такая легенда: "Предсказание "о судьбах Державы Российской" сделал Павлу I монах–прозорливец Авель из Александро–Невской лавры: "Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. На венец терновый сменит Он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война, мировая… По воздуху люди как птицы летать будут, под водою как рыбы плавать, серою зловонною друг друга испепелять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. Кровь и слезы напоят сырую землю…".

Если данное пророчество действительно принадлежит Авелю, пишет Ю. В. Росциус, то оно поразительно точно описывает события, которые произойдут лишь через три четверти века после его смерти. Поражает упоминание конкретного царя — Николая II, "Иову Многострадальному подобного". Николай II родился 6 мая 1868 года, в день Св. Иова Многострадального.

О книгах же Авеля мы почти ничего не знаем. Трудно, однако, предположить, что в XIX веке они были уничтожены. Скорее всего, лежат где‑нибудь среди бумаг романовской династии, и никто их не ищет. А ведь там говорится не только о судьбах российских государей…

ПРЕДСКАЗАНИЯ ШАРЛОТТЫ КИРХГОФ

В 1810 году в Петербурге появилась и быстро приобрела известность немка Кирхгоф, по профессии модистка, промышлявшая ворожбой и гаданиями. Популярность ее была необычайно велика.

П. П. Каратыгин в историческом романе "Дела давно минувших дней", вышедшем в 1888 году, так описал знаменитую гадальщицу: "Шарлотта Федоровна Кирхгоф, вдова пастора, высокая ростом старуха лет 60–ти, наружностью менее всего походила на колдунью. Довольно свежее лицо напоминало старушек Рембрандта. Черное шерстяное платье и такая же шаль с узенькой блестящей каймой составляли ее постоянный неизменный костюм. В знатные дома барыни приглашали ее к себе, посылая за нею свои кареты. На ее квартире Кирхгоф посещали преимущественно мужчины, молодые и пожилые, и не только статские, но и гвардейцы. Многие шли к ней, посмеиваясь, но выходили серьезные и угрюмые: предсказаниям не верили, называя их вздором, враньем, — а между тем этот вздор фиксировался у них в памяти, а предсказание было дамокловым мечом, добровольно навешенным над их собственными головами".

В конце 1811 или в начале 1812 года царь Александр I, предчувствуя неизбежность войны с Наполеоном и не желая этой войны, находился в затруднительном положении. Царь обратился за помощью к прорицательнице. Молодой в то время офицер К. Мартене, ставший невольным свидетелем визита императора к гадалке, описал этот эпизод в своих воспоминаниях: "Однажды вечером я находился у этой дамы, когда у дверей ее квартиры раздался звонок а затем в комнату вбежала служанка и прошептала: "Император!" "Ради Бога, спрячьтесь в этом кабинете, — сказала мне вполголоса г–жа Кирхгоф — если император увидит вас со мною, то вы погибли".

Я исполнил ее совет, но через отверстия, проделанные в дверях, вероятно, нарочно, мог видеть все, что происходило в зале. Император вошел в комнату в сопровождении генерал–адъютанта Уварова. Они были оба в статском платье, и по тому, как император поздоровался, можно было понять, что он надеялся быть неузнанным. Г–жа Кирхгоф стала гадать ему.

"Вы не то, чем вы кажетесь, — сказала она, — но я не вижу по картам, кто вы такой. Вы находитесь в двусмысленном, очень трудном, даже опасном положении. Вы не знаете, на что решиться. Ваши дела пойдут блестяще, если вы будете действовать смело и энергично. Вначале вы испытаете большое несчастье, но, вооружившись твердостью и решимостью, преодолеете бедствие. Вам предстоит блестящее будущее".

Император сидел, склонив голову на руку, и пристально смотрел в карты. При последних словах он вскочил и воскликнул: "Пойдем, брат!" — и уехал вместе с ним в санях".