Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

Герда покорно позволила слуге накинуть ей на плечи теплую шубейку. Фрост, поклонившись, распахнул дверь, ведущую в сад.

Девушка ступила на крыльцо, и ее ослепило сияние солнца. Солнце искрилось в заиндевевших кустах, на обледеневших прутьях ограды, и семь украшающих сад статуй весело лучились под солнцем. В этом торжествующем блеске лицо Гордыни утратило обычную надменность и стало просто гордым, Алчность скромно потупила глаза, а Чревоугодие казалось добродушным толстяком, хлебнувшим лишнего на деревенской ярмарке.

Приглядевшись, Герда поняла, что к семи статуям прибавилась восьмая. Правда, эта восьмая была не изо льда, а из свежего снега. Пожилой мужчина с военной выправкой, в мундире, при треуголке. Статуя была почти закончена, и скульптор – точнее, скульпторша – наносила последние штрихи.

Госпожа W нынче утром была в шелковой, распахнутой на шее рубашке – явно с чужого плеча, потому что подол доходил юной особе до колен, а рукава пришлось подвернуть. Кроме рубашки и здоровенных черных ботфортов, из одежды на Госпоже ничего не было, зато во рту торчала нераскуренная черная трубка. Прикусив чубук белыми зубками, Госпожа украшала мундир статуи пышными эполетами. Снег, мелкий и крошащийся, в пальцах Госпожи легко таял и слипался плотными комьями.

Герда нерешительно приблизилась и остановилась за спиной художницы.

– Здравствуйте.

Госпожа обернулась, вытащила изо рта трубку и хмуро ответила:

– И тебе не хворать.

– Очень красиво, – вежливо сказала Герда. – Это какой грех?

Госпожа W усмехнулась:

– Да всех понемногу, наверное. Хороший был старикан. Граф Роган фон Вольфенштауэр, проживший достойную жизнь и получивший в награду глупую смерть. Конечно, весной мы над его могилой поставим курган. Все ветераны бросят по камню и все такое. А пока пусть здесь стоит.

По саду пронесся ветерок, взметнув поземку. Герда поежилась и только тут обратила внимание на легкий наряд собеседницы.

– Ой, вам, наверное, холодно. Возьмите. – Девушка потянула шубейку с плеч.

Госпожа посмотрела на нее как-то странно:

– Мне никогда не бывает холодно.

Герда завистливо вздохнула:

– Это хорошо.

– Как сказать… А ты чего ревела? По Иенсу своему, что ли?

– Вы знаете Иенса?

Взгляд Госпожи стал еще более изумленным:

– Так. А я, по-твоему, кто?

Герда задумалась.

– Н-не знаю. Но я вас где-то видела. Вы знакомая Кея?

Госпожа W вылупила глаза, после чего широко ухмыльнулась:

– Офелия, о нимфа, ты ли это? Ты что, окончательно с катушек съехала?

Герда не совсем поняла последнее высказывание, но общий смысл уловила.

– Нет. Просто Кей показал мне Джейкоба. В зеркале. И сказал, что он умер. Он, конечно, пошутил, но я расстроилась… я ведь очень давно его ищу.

Черные очи Госпожи вспыхнули дьявольским весельем.

– Джейкоб? Умер? Такой умрет, как же. Таких только дверью давить, да и то вряд ли… А теперь, когда мы окончательно обсудили этот вопрос, давай-ка утри сопли и расскажи мне подробней насчет зеркал. Где ты их видела и, главное, сколько?

Герда стерла дорожки слез на щеках и честно рассказала про содержимое кладовой. По мере рассказа угольки черных глаз разгорались все ярче.

– Так. Значит, здесь он их и хранит, проказник. Забавно. И всего два? Негусто.

– Для чего негусто?

Госпожа склонила голову к плечу и энергично взмахнула трубкой:

– Твой Кей, с его деревенской незамутненностью, считает, что может обставить Аримана. Очень просто, раз-раз: там две буквы убавить, там прибавить. Он уже почти убедил меня, но только с двумя зеркалами перспективы выглядят, как бы это сказать, туманно. Особенно когда объявилась R…

Госпожа нахмурилась. Герда ничего не поняла – точнее, ей показалось, что собеседница говорит совсем не с ней, а спорит с кем-то еще и этот кто-то проигрывает в споре.

– Я могу позвать Кея…

– Не надо никого звать!

От возгласа Госпожи с куста спорхнула стайка синиц и, взволнованно щебеча, полетела к ограде.

– Скажи мне лучше… Ты ведь знаешь Джейкоба с раннего детства?

– Да.

– Вы практически как брат и сестра, верно?

Герда кивнула.

– Отлично. А что там у него приключилось с отцом?

– С отцом?

– Да. Почему дурацкая фраза «Когда отец напоит кровью сына» так его всполошила?

Герда нахмурилась, а затем качнула головой:

– Нет, это не про папу Джейкоба. Это строчка из Пророчества Святого Пустынника. Нам реверент Фрол объяснял…

– Какого еще пророчества?

Девушка напрягла память.

– «Когда осколки неба падут на твердь. Когда Трое сменят Одну. Когда отец напоит кровью сына. Когда сын напоит кровью отца…»

– Что-о?

– «Когда сын напоит кровью отца». Там еще три строчки: «Когда любовь станет льдом, лед – любовью, а поражение – победой…»

– А дальше?

– Дальше реверент Фрол не говорил.

– Та-ак, – протянула Госпожа, разгребая носком сапога снег. – Очень интересно. И это точно не имеет отношения к отцу Джейкоба?

– У Джейкоба вообще отца не было.

– Не знала, что в Долине практикуют непорочное зачатие, – хмыкнула Госпожа.

– Зря вы так. Мама говорила, что тетя Эрин – это мать Джейкоба – понесла от Старьевщика. Но это неправда. Просто мама злилась из-за дяди Родрика. И нам с Джейкобом играть вместе запрещала, но мы все равно…

– Подожди. Твоего дядю звали Родриком?

– Да. Родрик О’Сулливон. В честь одного нашего предка.

– И что же с ним приключилось? Не с предком, в смысле, а с дядей.

– Его застрелил дядя Поджер… дядя Джейкоба. У нас с ними вендетта. Вендетта – это когда…

– Я знаю, что такое вендетта, – перебила Госпожа. – Да. Чертовски волнительная история. Вы прям Ромео и Джульетта…

– Кто?

– Не важно. – Госпожа задумчиво почесывала чубуком трубки за ухом, что-то, видимо, соображая. – «Когда осколки неба падут…» – бормотала она. – Ну, это, допустим, про Химмэльсфэльзен. «Когда Трое сменят Одну» – это понятно. «Когда отец сына… А сын отца…» Кровосмешение какое-то. «Когда любовь станет льдом…»

При этих словах Госпожа уставилась на Герду, и было в ее взгляде что-то такое, от чего девушка беспокойно поежилась. Чтобы справиться с неловкостью, Герда спросила:

– Как вы думаете, Пророчество – это про что?

Госпожа сморщила точеный носик.

– Ариман его знает… может, еще Маяк, но он нам вряд ли уже что-то расскажет. Василиски считали это важным… Даже стенку изукрасили… – Присев на корточки, Госпожа W чубуком трубки вывела на снегу несколько букв.

Герда присмотрелась: «PWRFL».

– Powerful?

Госпожа рассеянно на нее оглянулась:

– Имя Аримана. Могущественный. Пять букв. А у Кея, даже если он напряжется, всего четыре. Пять кроет четверку, как страус воробьиху… Понятно, что Кей хочет союза. Но последней буквы у него нет. У нас, впрочем, тоже… – На губах Госпожи появилась неприятная улыбка: – Он говорит, что в захваченных Ариманом Кругах нет ничего живого. Только огонь.

Герда взволнованно сжала руки.

– Тогда надо ему… Ариману этому… помешать!

Улыбка сделалась еще неприятнее:

– Кей и пытается… из чистого альтруизма, надо полагать. Впрочем, без последней буквы ни мы, ни он ничего не сделаем. Статус кво. Видимо, до тех пор, пока любовь не станет льдом.

– Разве любовь может стать льдом? – удивилась Герда.

Госпожа вскочила, стерла подошвой буквы и непонятно ответила:

– Тебе лучше знать. – Задрав голову, она взглянула на солнце и сощурилась: – Но уже не в этом году. Оттепель. Скоро совсем теплынь настанет. Весна – время для любви и революций. Самое жаркое времечко!

Выдав эту загадочную фразу, Госпожа W воткнула трубку в уголок скорбно поджатых губ статуи, с удовлетворением обозрела свой шедевр и направилась в дом. Герда осталась стоять одна в ярком искрящемся свете. «Когда любовь станет льдом»? Она снова поежилась, хотя Госпожа была права: начиналась оттепель, и с сосулек на крыше особняка уже срывались тяжелые звонкие капли.

Госпожа W нынче утром была не в духе. Это объяснялось тем, что весело начавшаяся ночка кончилась довольно паскудно.

Когда они с Кеем покинули зоопарк, Госпоже вздумалось порадовать возлюбленного похабными армейскими частушками. Хотя частушки она распевала с некоторыми купюрами, текст отчего-то звучал еще похабнее:

Как-то раз легионерПрищемил щитом свой… НОС!И с тех пор легионераВсе зовут Герой-без-НОСА!

Карфагенец ГаннибалМного баб… ПЕРЕВИДАЛ!Но однажды ГаннибалуСципион обрил… ЛИЦО!

Исполнение пользовалось большим успехом. Голос Госпожи в теперешнем ее состоянии походил на резкий мальчишеский дискант. Слова дробно отскакивали от стен. Распахивались окна и форточки. Разбуженные обыватели в знак восхищения швыряли парочке цветы (как правило, вместе с вазонами), а один раз отметили выступление даже полным ночным горшком. Кей ловко уворачивался, до тех пор пока ночной горшок не грянулся о мостовую и не расплескал по снегу свое содержимое. Тут Госпожа решила оживить процесс. Забыв о поврежденной ноге, она спрыгнула на землю и принялась выворачивать из мостовой булыжники. Вывернутые булыжники Госпожа отправляла в окна, и к мелодичным частушкам (пения исполнительница так и не прервала) добавился звон бьющихся стекол. В общем, сплошная веселуха!