Избранное - Борис Сергеевич Гусев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава VI
«МЫ БЫЛИ МАЛЬЧИШКАМИ…»
В Киев я прилетел в солнечный полдень. По дороге с аэродрома к городу я, впервые приехавший в столицу Украины, был поражен открывшимся видом на Киево-Печерскую лавру. Золотые купола ее как бы плыли над Киевом. А город надвигался, вставал на крутых склонах Днепра. Тепло. В лицо бьет южный июньский ветер. Вот и Крещатик.
Расположенный на высоких холмах, Киев как бы покачивался, переливался и с каждой улицы, с каждого поворота открывал приезжему новую свою грань. Еще четверть века назад, когда по Крещатику прогуливался Кузьма Гнедаш, кругом были руины…
Остановившись в гостинице, я отправился на поиски авторов письма в редакцию, под которым стояли две подписи — Виктор Алексеев и Алексей Булавин — и приписка: «Нам выпала тяжелая судьба пережить своего командира и отдать последнюю почесть у могилы Кима и Клары». Оба они значились в списке членов центра Нового. Алексеев шел под кличкой «Цыган», он же «Знаток», Булавин — «Мордвин». И опять, кроме них, никто этого знать не мог.
Я поехал к Алексееву. Дверь отворила еще молодая женщина и, узнав в чем дело, сказала:
— Как же!.. Мы вместе писали то письмо, и Леня Булавин был… Муж не спал целую ночь. Ходил. Курил… То ж у него вся жизнь!.. Молодость… Похудел даже за эти дни.
— Его нет дома?
— На работе. Он на заводе «Медаппаратура» работает… Часов в шесть будет.
— Он… кто? В том смысле, очень ли он занят?..
— Рабочий он. Токарь. У станка…
И вновь странное беспокойство овладело мной. Через два-три часа я увижу человека, который провел последние дни с легендарным Гнедашем и ушел от него «за три часа до рассвета». А вдруг он задержится на заводе или какое-то совещание… Нет, надо ехать туда, и немедленно.
— Я позвоню ему сейчас, и он выйдет из проходной. Виктор на сдельщине, может, отпустят… — сказала женщина.
И вот тихая немощеная улочка. Маленький заводик с тонкой трубой. Проходная. Опять задача — как я узнаю Алексеева. И вот выходит невысокий худой мужчина. Без шапки. Руки засунуты в карманы плаща. И человек этот идет прямо ко мне. Он. Знаток.
— Вы освободились уже?
— Отпустили. Потом отработаю.
Виктор Владимирович Алексеев сначала был как-то озадачен, потом предложил:
— Может, позовем и Булавина?.. Чтоб уж вместе, а?
— Конечно. Спешить нам некуда… Четверть века прошло, час-другой роли не играют.
Знаток был рядом, и беспокойство мое улеглось.
— Как сказать?.. Иной раз и час роль играет бо́льшую, чем четверть века, — отвечал Алексеев. — Те документы, что описаны в вашей статье, подлинные?
— Да.
— И эта радиограмма: «Оставить меня и Кедра одних, а самим идти на прорыв, — ни Смирная, ни другие не соглашаются»? — прочел он на память.
— И эта. Еще была одна, о том, что принятое им, Гнедашем, решение — единственный выход.
Алексеев вздохнул облегченно:
— Да, человек был… Словно знал, что через двадцать пять лет всплывет это дело. Из могилы об нас позаботился…
— Виктор Владимирович, вас никто и не думает упрекать.
— А сам себя?
…Мы отправились на Киевский рынок, где работал Булавин — Мордвин. Спутник мои тревожился, найдем ли мы на месте Булавина. Он все повторял:
— Только б застать, а то уйдет на базу — пиши пропало.
Булавина мы нашли в «катакомбах», под рынком, он стоял у амбарных весов. И как будто ждал нас… Оба они, и Булавин, и Алексеев, как бы отрешились от всего окружающего. Юность. Война. Гнедаш. Вот что волновало сейчас их, словно не было этих двадцати пяти лет.
…Мы сидим на окраине Киева в квартире Алексеева. На столе лежат ордена, медали.
— Когда смотришь на них, как-то лучше вспоминаешь, — почему-то виновато говорит хозяин. Рассказывал Алексеев, а Булавин больше молчал, лишь изредка поправляя рассказчика. И тот всякий раз соглашался с товарищем.
— Так вы были его соратниками? — спросил я.
Пауза.
— Мы были мальчишками, — отвечал Алексеев, думая о чем-то своем. — Да… Мы в киевском подполье связными были. Все слышим: «Ким… Ким… Ким прислал. Ким поручил…» Мы сперва сомневались — человек или, может, комитет какой. Потом все же прослышали — человек. Вроде высшая власть — от Москвы. От него мы получали листовки, взрывчатку, а ему передавали сведения о наличии немецких войск в Киеве. Каждый день посыльный к нему ходил. Связных, которые приходили от Кима, мы спрашивали, какой он — старый, молодой, ну, чином интересовались — полковник или, может, генерал, где помещается. Пожимают плечами. «Да сами вы видели Кима?» — «Не знаем».
— Кто постарше нас был — знали, — сказал Булавин.
— Знали, — согласился рассказчик. — Но и мы скоро узнали, кто такой Ким.
Мы получили от Кима же план взрыва моста. Точно, так было. Киевские подпольщики представили свой план, но Ким не принял его — мол, ненадежный… Потом, говорили, он сам приходил в Киев, осматривал мост… И каким-то образом убедил немцев через своих агентов, что мост нуждается в срочном ремонте. Вот этого я точно не знаю. Мы исполнители были. Рабочие, А кто-то направлял. Понятно кто — он.
— Это он через Сенкевича действовал, что в магистрате служил, — вставил Булавин.
— А адрес Сенкевича есть? — спросил я.
— На том свете. Помер он. Одним словом, немцы согнали население ремонтировать мост, — продолжал Алексеев. — И мы туда затесались. Ким прислал взрывчатки два ящика. Мы в карманах приносили пакеты с толом.