Вершина Крыма. Крым в русской истории и крымская самоидентификация России. От античности до наших дней - Юлия Черняховская

Три фактора определяют отношения США и СССР/России: общие цели и интересы, личность лидеров, в первую очередь лидера США, сила и слабость партнеров.

Почему личность именно их лидера: общий вектор отношения СССР к США никогда не носил собственно антиамериканский характер. При всем глобальном противостоянии сверхдержав, даже официальная политика разводила отношение к «американскому империализму» – и американскому народу, «реакционным кругам монополистического капитала» – и «трудящимся Америки».

Как минимум дважды, на рубеже 1960-1970-х гг. и в середине 1980-х СССР имел возможность нанести конкуренту сокрушительное поражение – и оба раза не доводил противостояние до конца, делая шаг назад и предлагая сотрудничество, которое оппонент использовал для усиления своих позиций и перехода в наступление.

Сегодня может не вериться – но к моменту, когда Горбачев практически повторил Петра Третьего, отказавшегося от всех побед, завоеванных армией Елизаветы в войне с Пруссией, и пошел на изумляющие даже американских экспертов уступки в отношениях с США, последние стояли на грани национальной катастрофы, не выдерживая ни противостояния с СССР, ни перегрузок «рейганомики».

Американская революция в принятой концепции истории рассматривалась как одна из ступеней восхождения человечества к ключевому историческому событию, Октябрьской революции: 1) Английская революция, 2) Американская революция и война за освобождение, 3) Великая Французская революция. И, главное и итоговое – Великая Октябрьская социалистическая революция, рождение Нового мира. Отсюда США всегда рассматривались как своего рода предшественник, один из тех, кто пролагал дорогу Советской цивилизации.

Другое дело, что США далеко не всегда отвечали на это доброжелательной взаимностью.

В США всегда были группы, ориентированные на сотрудничество с Россией, – и были группы, ориентированные на вражду с ней. В свое время к первым относили группы интересов гражданско-промышленного сектора, ко вторым – военно-промышленного.

В США всегда были группы, с симпатией относившиеся к попыткам СССР построить новый мир, – и были группы, видевшие в этой попытке вызов их миру, который они считали лучшим из возможных.

И были те, для кого более важным было прагматичное сотрудничество с СССР – и те, для кого более важным были идеализированные конструкции наподобие «прав человека».

У одних постсоветская Россия вызвала раздражение тем, что не оправдала их надежды и поставила их в положение наивных прожектеров. У других – вызвала пренебрежение тем, что проиграла. У третьих – разочарование в надеждах на сильного партнера, у четвертых – тем, что снизила потребность в производстве вооружений. У пятых – тем, что приняв, казалось бы, пропагандируемые ими идеализированные схемы, показала, что они не ведут к утверждению провозглашаемых ими идеалов.

В постсоветской современной России сознание США видит некое подобие того, как если бы в середине XIX века они разделились на части, провозгласили превосходство индейского образа жизни над американским, стали организовывать жизнь в американских городах по советам индейских старейшин, детей американских плантаторов отдали бы в обучение «скво», а племена расселили в своих городах.

Отношения СССР и США и времен 40-х, и даже времен разрядки – это отношения сильных. И отношение США в ту эпоху к СССР – было отношением к сильному, а в 70-е годы – как к более сильному.

После разрушения СССР, США всегда относились к России как к слабому: в 1990-е годы, как слабому – но заискивающему, в 2000-е – как к слабому, но дерзящему. Со слабыми могут соблюдать снисходительную вежливость, но с ними не разговаривают и не ведут себя, как с сильным.

Американская ментальность в силу своей истории и условий своего формирования всегда была ориентирована на уважение силы, веры в себя и «свою мечту».

СССР (Россия), отказавшиеся от борьбы, своих идеалов и своей мечты, – уже этим вызывали пренебрежение.

Для американского сознания осмысление другого как возможного друга начинается со щелчка взведенного курка «кольта», приставленного к голове. Не потому, что они способны дружить только из страха (смелости и безрассудства у них не меньше, чем у нас) – просто потому, что человек, не способный приставить револьвер к их голове, не воспринимается как равный и достойный уважения.

Когда-то США воспринимали СССР в образе «смелого парня». Потом – «сильного парня». При Рейгане – в образе «плохого парня». При Горбачеве – в образе «глупого парня». Затем – в первую очередь, «слабого парня».

Постсоветская Россия для элитного, и не только элитного, сознания США – это страна:

• первое, отказавшаяся от борьбы, сдавшаяся;

• второе, отказавшаяся от борьбы и сдавшаяся в тот момент, когда для этого не было ровно никаких оснований;

• третье, позволяющая себе всерьез рассчитывать на то, что в мире существуют какие-либо иные нормы отношений, кроме отношений «по силе»;

• четвертое, отказавшаяся от своих идеалов, выбранного ею пути;

• пятое, предавшая Свою Мечту.

Еще – страна, в отличие от США, не сумевшая отстоять свою целостность. Не решившаяся и не умеющая подавлять мятежи, позволяющая унижать свое прошлое.

То есть страна, способная делать то, что ментальность США всегда презирала. И то, чего США никогда бы не сделали.

Сильная, пусть даже и враждебная США Россия всегда будет вызывать у них больше уважения и симпатии, чем слабая, пусть и просящая о дружбе.

Одна из основных проблем Соединенных Штатов в отношениях с Россией – это то, что они слишком всерьез относятся к тем самым пропагандистским стереотипам, которые создавали во времена Холодной войны.

Они так долго твердили, что Советский Союз – это империя, поработившая десятки народов, – что сами в это поверили.

С точки зрения борьбы против СССР, как штамп противостояния, как обоснование настраивания против России тех или иных меньшинств в союзных республиках, – это некий инструментальный смысл имело. Но что на деле это отношения к реальности не имело – это более или менее очевидно: потому что никто не сможет указать, в чем конкретном проявлялось на практике порабощение или угнетение скажем, грузин, или туркмен, казахов или латышей.

Потому и тогда, когда этот стереотип для разрушения СССР использовать удалось, – в самопровозглашенных на его территории государствах на деле сохранились массовые пророссийские настроения. Где-то они меньше, где-то они больше – но значимым фактором они остаются даже в республиках Прибалтики.

Точно так же и для массового политического сознания России, утратившей эти территории, они остаются не «потерянными колониями», не «отобранными плодами завоеваний» – а огромными массивами родной земли, отобранной и отторгнутой на абсолютно непонятных основаниях.

Даже осенью 2008 года и даже в Грузии, как оказалось, по данным Гэллапа, «41 % жителей Грузии заявили, что для их страны важнее поддерживать хорошие отношения с Россией, даже в случае если это повредит отношениям Тбилиси и Вашингтона. Ровно столько же уверены, что Грузия должна поддерживать ровные отношения со всеми членами международного сообщества, не давая предпочтения никому. 11 % считают, что Грузия должна опираться на дружбу с США, даже если это будет вызывать негативную реакцию Москвы».

Причем особо стоит отметить, что пророссийские взгляды наиболее часто выражают беднейшие жители Грузии, а проамериканские – богатейшие.

И уже после Августовской войны 2008 года 64 % грузин считали, что их страна должна невзирая ни на что, поддерживать добрые отношения с Россией. В 2007 году аналогичные взгляды выражали 59 % респондентов, в 2006-м – 53 %.

Да и уважением, как оказывается, наибольшим среди стран СНГ в Грузии пользуется Россия – 40 % жителей республики. А вот поставлявшую Грузии оружие и наемников «братскую Украину» уважали лишь 29 %. На третьем месте находился Азербайджан с 5 %[6].

Поэтому и США, и Запад в целом, осуществляя противостояние тем или иным достаточно робким попыткам России даже не то чтобы восстановить свою территориальную целостность, а просто сохранить свое влияние на пространстве СССР – не понимают, что в глазах российского сознания выступают не конкурентами страны, борющимися за перераспределение зон влияния, а агрессором, покушающимся на исконно родную для граждан СССР территорию.

При этом они чуть ли не всерьез утверждают, что борются за независимость «новых демократий» и сохраняют суверенитет и территориальную целостность «новых государств». Самое забавное, что они сами отчасти в это верят. Это действительно странно и может вызывать искреннее недоверие, но действительно, значительная часть американского политического класса верит в эту нелепость: причем подчас именно тех, кто в целом выступает за развитие американо-российского сотрудничества.