Древние китайцы: проблемы этногенеза - Михаил Крюков

Этноразличительными признаками были, далее, религиозные обряды, различия в которых также хорошо известны древним китайцам.

Моцзы сообщает о том, что «к югу от Чу есть царство людей Янь. Когда у них умирает родственник, они ждут, пока тело разложится, и выбрасывают его, после чего хоронят кости. Поступивший так считается выполнившим свой сыновний долг. С другой стороны, к западу от Цинь есть царство Ицюй. Когда у них умирает родственник, они собирают хворост и сжигают его… Только после этого человек считается выполнившим свой сыновний долг» [Моцзы иньдэ, 39]. Сообщая об обычае кремировать умерших, распространенном у племени дицян, Сюньцзы отмечает, что они больше всего «боятся не того, что попадут в плен, а того, что после смерти их трупы не будут преданы огню» [Сюньцзы иньдэ, 98] [22].

Наконец, большое значение придавалось древними китайцами формам хозяйства и связанному с ними образу жизни.

Так, древним китайцам казалось необъяснимым, почему «северные варвары» ценят не землю, а захваченную добычу [Legge, т. VIII, 422]. Занятие земледелием казалось им единственно правильным способом добывания средств к жизни[23].

Выше речь шла преимущественно о том, каким образом общность «хуася» осмыслялась самими членами этой общности. Попытаемся теперь выяснить, какие реальные процессы явились предпосылкой ее возникновения и трансформации.

В основе общности «хуася» в VII–VI вв. до н. э. лежало, как мы видели, представление о родстве и единстве происхождения. Для того чтобы понять, какой конкретный смысл вкладывался в это утверждение, необходимо установить, что вообще понималось в эпоху Чжоу под узами родства.

Система родства представляет собой совокупность принципов, согласно которым в том или ином обществе осуществляется классификация родственников. Система родства, как правило, более консервативна, чем породившие ее социальные отношения. В силу этого чжоуская система родства, функционировавшая в VII–VI вв. до н. э., не соответствовала уже реальным отношениям того времени. Она отражала социальные связи, существовавшие в гораздо более раннее время.

Чжоуская система в принципе аналогична иньской. В ней нет противопоставления прямых и боковых родственников (в частности, отец и братья отца обозначались в ней одним термином). Не различаются в чжоуское время также кровные родственники и свойственники (брат матери терминологически совпадает с отцом жены и т. д.). Но зато очень четко и последовательно проводится различие родственников по отцу и по матери, составлявших две «половины». Первоначально эти «половины» были связаны правилом обязательного брака, что и определяло всю структуру системы родства [Крюков, 1972, 153–162].

Признаком принадлежности человека к одной из этих двух «половин» было родовое имя («син»). Вплоть до конца периода Чуньцю строго соблюдалась родовая экзогамия, в силу которой собственно чжоусцы, носившие родовое имя Цзи, могли вступать в брак только с людьми, носившими другое родовое имя.

В терминах этой системы мыслились в чжоуское время и отношения между отдельными наследственными владениями чжу-хоу. Те из них, которые имели родовое имя Цзи, считались «сюн-ди» («старшими и младшими братьями»). Соответственно чжу-хоу, носившие иные родовые имена, но связанные с чжоусцами матримониальными отношениями, назывались «шэн-цзю» («братья матери и их сыновья»).

Это значит, что среди «родственников» в начале I тысячелетия до н. э. были не только чжоусцы в узком смысле этого слова, но и представители других племен. Понятие «хуася», таким образом, по своему содержанию не совпадало с понятием «собственно чжоусцы» (карта 10).

Но реальная картина в первых веках I тысячелетия до н. э. была еще более сложной. Во многих владениях (если не в большинстве их), правители которых были сородичами чжоуского вана, основная масса населения отнюдь не была связана с ними узами родства. Наследственное владение Лу, например, было пожаловано сыну Чжоу-гуна и считалось поэтому принадлежащим роду Цзи, но его население состояло первоначально из шести иньских кланов [Legge, т. VIII, 750]. По преданию, Бо Цинь, первый правитель Лу, прибыл в чжоускую столицу для отчета лишь через три года после пожалования ему владения. «Почему же так поздно?» — спросил его Чжоу-гун. «Я изменял обычаи населения моего царства, поэтому и задержался», — отвечал Бо Цинь [Такигава Камэтаро, т. 5, 2187]. Хотя это сообщение нельзя понимать буквально, все же несомненно, что формированию этнической общности «хуася» предшествовало сглаживание культурной неоднородности царств, правители которых принадлежали к чжоускому роду. Во второй четверти I тысячелетия до н. э. этнические различия между элитой и основной массой населения этих царств уже не ощущались.

Сказанное, впрочем, справедливо отнюдь не для всех царств «старших и младших братьев». Отмеченный процесс характерен в это время для таких наследственных владений, как Цзинь, Лу, Вэй, Цай и некоторых других. К их числу относились и царства, созданные в конце эпохи Западного Чжоу, например Чжэн (основано в 806 г. до н. э.).

Иначе складывалась ситуация в некоторых других царствах, пожалованных в начале I тысячелетия до н. э. сородичам чжоуского Сына Неба. Мы уже говорили о том, что сомнения некоторых ученых в достоверности сообщений источников о пожаловании наследственных владений Янь и У родственникам Вэнь-вана можно считать необоснованными. Однако территория этих царств находилась слишком далеко от чжоуской столицы, поэтому фактические их связи с Чжоу были затруднены. В этих условиях существование значительных различий в этнической принадлежности правящей элиты и основного населения привело к прямо противоположному результату, чем тот, который можно отметить для Лу, Вэй и других царств. Здесь правители и их ближайшее окружение вынуждены были постепенно перенять обычаи своих подданных. В частности, уже первый правитель царства У, Тай-бо, а также его младший брат и преемник Юн-чжун стали татуироваться, подобно местным жителям, и коротко стричь волосы [Legge, т. VIII, 812; Такигава Камэтаро, 1955, т. 5, 2062].

Мы располагаем сейчас прямыми указаниями на то, что сходные события происходили в Янь. Это царство в VII–VI вв. до н. э. также не входило в сферу «хуася».

Формирование этнической общности «хуася» и политические события начала периода Чуньцю спосрбствовали тому, что эта общность начинает оказывать культурное воздействие на соседние раннегосударственные образования «варваров». К числу последних относились, например, царства Чжу, Цзюй, Цзи, расположенные в юго-западной части Шаньдунекого полуострова и граничащие с Ци и Лу. Когда весной 631 г. до н. э. Хуань-гун, правитель царства Цзи, прибыл на аудиенцию к Сыну Неба, он следовал «варварскому ритуалу» [Legge, т. VII, 200]. Его отец, Чэн-гун, также назван в «Цзочжуане» «варваром» [там же, 184], «Варварскими» считает Чжу и Цзюй сановник царства Цзинь [там же, т. 8, 645]. О том, что Чжу — «варварское» государство, упоминается и в другом месте «Цзочжуаня» [там же, 695]. Между тем до нас дошли ритуальные бронзовые сосуды, изготовленные в VI в. до н. э. в царствах Чжу и Цзи. Как по своему внешнему виду, так и по характеру иероглифических надписей они не отличаются сколько-нибудь существенно от аналогичных изделий из царств Лу и Цзинь.

Неоспоримо сильное культурное влияние древнекитайских царств в VII–VI вв. до н. э. на Чу, возникшее на местной этнической основе и практически никогда не признавшее политической власти Чжоу. По свидетельству Сыма Цяня, в период правления чжоуского И-вана (середина IX в. до н. э.) Сюн Цюй, царь Чу, заявлял о том, что он «варвар и поэтому не носит титулов, принятых в Срединных царствах» [Такигава Камэтаро, т. 5, 2479] [24]. Но фактически на протяжении периода Чуньцю царство Чу в значительной мере восприняло культуру «хуася», прежде всего древнекитайскую письменность. В чуском орнаменте своеобразно сочетались местные традиции и элементы, заимствованные у населения «Срединных царств».

Существенное воздействие на формирование общности «хуася» оказало, в свою очередь, вторжение на Среднекитайскую равнину кочевников ди. Более столетия они, обосновавшись на территории царства Вэй, в самом центре территории царств «хуася», совершали нападения на Ци, Лу, Цзинь, Чжэн и чжоуский домен. Примерно к тому же времени относятся попытки горных жунов продвинуться на юг, на Хэбэйскую равнину.

«Срединные царства»

Изучение реальной этнополитической ситуации эпохи Восточного Чжоу показывает, между прочим, что понятия «хуася» и «чжунго» не могли возникнуть одновременно.