Свидетель или история поиска - Джон Годолфин Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На пике собственных исследований физических свойств угля мне предложили вступить в Клуб Угольных Исследований. Это была небольшая группа ученых, включая двух замечательных женщин, доктора Марию Стопе и доктора Маргарет Фишенден. Клуб был создан по инициативе докторов Лессинга, Вилера и Синната — все трое страстно увлеченные загадками химической природы угля. Мое избрание было признанием не меньшей загадочности его физической природы. Профессор Вилер был одним из немногих, кто без воодушевления отнесся к организации научно-исследовательской ассоциации, мотивируя свое недоверие тем, что угольные исследования себя исчерпали. Он был ярким, но разочарованным человеком. Я никогда не оставлял своим вниманием Клуб Угольных Исследований, несмотря на некоторую узость их взглядов, к сожалению, весьма распространенную в среде ученых. Заметное исключение представлял доктор Кларенс Сейлер, основатель Угольной Систематики, недавно умерший в возрасте девяноста двух лет. Его интересы простирались так же широко, как и мои, и вскоре мы стали близкими друзьями.
В период между 1936 годом и началом второй мировой войны изменились мои отношения с Успенским. Хотя я был постоянным гостем в его большом доме в Лайне, недалеко от озера Виржиния, он перестал дарить меня своим доверием. Но с мадам Успенской все осталось по-прежнему, и все эти годы я получал от нее безграничную помощь. Она убедила Успенского позволить выбранной группе изучать гурджиевские упражнения под руководством одного из его бывших учеников. Мне разрешили присоединиться к занятиям и возобновить работу, представлявшую для меня большую ценность в Prieure четырнадцатью годами ранее. Начавшись в октябре 1937 года, занятия продолжались около двух лет.
Эта возможность означала отсутствие дома в течение двух вечеров в неделю, один-два вечера занимали семинары Успенского, а каждое воскресенье я отправлялся в Лайн, так что моя жена оставалась совсем одна. Я поговорил с мадам Успенской, и она уверила меня, что жене в Лайне будут рады, и мы начали ездить туда и работать вместе.
Несмотря на это, жена стала изводить себя мыслями о том, что она стоит на моем пути. Несколько раз она пыталась уйти от меня под предлогом того, что я должен иметь молодую жену и детей. Я не воспринимал это всерьез, поскольку не сомневался, что мы останемся вместе вплоть до конца ее жизни. Быть с ней доставляло мне величайшее счастье, и, уверен, она разделяла мои чувства.
Я так и не смог понять того, что происходит в женском уме. Для меня реальностью было ощущение собственной несостоятельности перед лицом внутренних проблем. Когда жена говорила о своем ощущении несостоятельности, для меня это звучало нелепо. Она не была несостоятельной, и я полагал, что нужно только сказать ей об этом, и я пытался изо всех сил вернуть ей мужество. Я совершенно не понимал, что ее беспокойство не имело ничего общего с логической стороной нашего положения. Как-то раз она сказала мне: «С тобой я прожила чудесную жизнь. Мы встретились почти двадцать лет назад, и с тех пор я всегда была уверена, что ты найдешь свой путь и выполнишь великую задачу. Сейчас ты находишься на пути к успеху. Я больше тебе не понадоблюсь. Больше всего на свете тебя заботит работа с Успенским. Но для меня там нет места: они действительно во мне не нуждаются и не хотят меня видеть. Не хочу, чтобы меня приглашали только потому, что я твоя жена. Будет гораздо лучше, если я исчезну навсегда».
Мы несколько раз вели подобные беседы, и каждый раз я оставался в полной уверенности, что переубедил и успокоил ее. Как и многие другие мужчины, я полагал, что она беспокоится насчет других женщин, и чувствовал, что она должна знать, что она — единственная женщина, с которой я могу разделить свою жизнь настолько, насколько я могу ее разделить с другим человеческим существом. Ни на минуту я не подумал, что она говорит серьезно, и действительно чувствовала, что ей пришло время уйти из моей жизни. Только теперь, оглядываясь назад на двадцать лет, я понимаю, насколько чудовищно невнимателен я был к людям, особенно к женщинам. Когда моя жена сказала, что заботится о моем благополучии больше, чем о своей жизни, я принял это за выражение чувств, а не за факт. Поэтому я был полностью не подготовлен к тому, что случилось.
Тогда мы жили в Бэйсуотере. Двадцать четвертого января 1937 года я, как обычно, направился в свой офис на Виктория-стрит. Не знаю отчего, я беспокоился и позвонил домой около четырех часов пополудни. Не получив ответа, я встревожился и сразу же отправился домой. Войдя, я крикнул: «Полли, где ты?» Мне никто не ответил. Я бросился в спальню и нашел ее распростертой на кровати и тяжело дышащей. Увидев пустой пузырек из-под снотворных таблеток, я понял, в чем дело. Я выбежал из дома, нашел такси и отвез ее прямо в госпиталь Св. Марии.
Дежурный врач доктор Смитер сразу же пришел и, едва взглянув на нее, забрал ее в палату и велел мне подождать. По счастливой случайности Смитер как раз занимался исследованиями воздействия барбитуратов на нервную систему под руководством известного невропатолога. Это позволило ему предпринять очень рискованные меры. Он вышел и сказал: «Она умирает. Я сделаю ей спинномозговую пункцию, чтобы понизить давление. Лучше подождите».
Только тогда я вновь смог собраться с мыслями. Я осознал, насколько я игнорировал все ее душевные страдания. Только я был виноват в том, что она решилась на такой отчаянный шаг. Было совершенно немыслимо, чтобы мы, столь глубоко любившие друг друга и столь близкие друг другу, не смогли друг друга понять. Как только она вообразила, что я смогу жить без нее? Как только я вообразил, что, говоря, что пришло ее время уйти, она говорила несерьезно?
В 11 вечера мне разрешили войти в палату. Она была в глубокой коме. Я сел рядом и взял ее руку. Доктор Смитер сказал: «Если она шевельнется, поговорите с ней и попытайтесь поднять
