Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Может быть, намного позже? Скажем, месяцев через десять…
Октавий махнул рукой:
– Не стоит. Во-первых, ребенка видели и в Риме, а, что ни говори, трехлетний малыш здорово отличается от двухлетнего. Во-вторых, не надо унижаться до открытой лжи. Все, что надо, народ додумает и сам.
– А что делать с детьми от Антония?
Губы Цезаря Октавиана скривились, как будто он собирался заплакать:
– Детей отвези в Рим и отдай моей сестре.
– Но следует ли… – осторожно начал Метелл.
– Ты хочешь знать, не больно ли будет моей сестре заниматься детьми, которых от ее мужа родила другая женщина? Думаю, ей больнее будет не знать, что с ними. Видишь ли, Октавия любила Марка Антония. И Октавия – прирожденная мать. Она воспитает из этих детей настоящих римлян.
Клеопатра и Антоний были похоронены в одной гробнице.
Несколько дней спустя к гробнице пришел толстый безбородый мужчина; он не молился, не выполнял никаких ритуалов – просто сидел с закрытыми глазами.
Сперва местные жители специально подходили, чтобы посмотреть на него: в конце концов такую диковинку увидишь не каждый день – чтобы человек вот так просто сел и сидел, не шевелясь, возле чьей-то гробницы.
На второй день какая-то сердобольная женщина принесла ему баклажку с пивом и лепешку. Он не отказывался. И даже поел.
На следующий день ему снова принесли еды. И на следующий. Он ел, но при этом выглядел все хуже и хуже. Тело его, толстое, но тугое, постепенно как-то оседало, обвисало. Щеки, на которых за это время так и не пробилась щетина, приобрели нездоровый серый оттенок.
А на десятый день женщина, которая регулярно приносила толстому еду, обнаружила его мертвым. В пальцах он сжимал золотую монету с отчеканенным профилем недавно умершей царицы. Пытался ли он что-то у кого-то купить прямо перед смертью или его кто-то хотел ограбить? Выяснять никто не стал. А монету вытащить из окоченевших пальцев толстяка так и не смогли, вместе с ней и похоронили.
Цезарион, сын Цезаря и Клеопатры, спустя некоторое время был казнен; его тело еще не успело остыть, как кто-то усомнился в том, что он являлся сыном божественного Юлия.
– Еще бы – не сомневаться, – говорили в народе. – При такой-то мамаше.
– Да у нее знаешь сколько народу перебывало? На ложе-то? Несколько тысяч человек! – кипятился на базаре покупатель с целой корзиной лука.
– Да сколько тысяч? – удивлялся второй, худой и жилистый; он выбирал товар на прилавке рядом, но, услышав знакомую тему, забыл, зачем пришел на базар. – На наших же глазах она с Антонием сошлась. Когда бы успела?
– Так до него еще! – с азартом отвечал третий, одноглазый толстяк. – Она же лет с одиннадцати начала мужиков обслуживать. Там что-то еще такое со старшей сестрой было, не зря Береника покойная приказала сестрицу остричь налысо.
– Точно-точно!
– Ну пускай даже с одиннадцати. Но несколько тысяч…
– А ты не сомневайся! У нее каждый день новый был!
– И что интересно – людям жизни не жаль было!
– А что, верно, что ее любовников потом казнили?
– Верно, верно! Всех до одного!
– Неужели никто не понравился? – удивленно поинтересовался продавец винограда; он приехал в Александрию из провинции, и все толкущиеся рядом покупатели – местные жители – решили немедленно просветить непосвященного.
Они загомонили наперебой:
– Каждую ночь – новый!
– А утром беднягу ждала казнь!
– Говорят, очередь выстраивалась!
– Да, говорят, ее стародавний приятель, евнух один дворцовый, этим занимался.
– Чем – этим?! Он же евнух…
– Да нет, просто подбирал ей новых любовников…
– Да, говорят, она и с евнухом… того…
– Чего – того?! Ты в своем уме?! Он же ничего не может…
– Говорят, евнухи кое-что все же могут…
– Ой, да зачем ей евнух-то?! Когда вокруг полно нормальных мужиков было, и каждый готов…
– Да так уж и каждый!
– Ну, каждый второй…
– Я бы лично не пошел. Жить-то все-таки хочется!
– А может, каждый из этих… надеялся, что сумеет ублажить царицу так, что она его в живых оставит?
– Да и красавица она, конечно, была. На редкость просто.
– Да, к такому возрасту бабы жухнут. А она – ну, прямо как молоденькая. У меня двоюродный брат мужа старшей сестры во дворце прислуживает; говорит, как померла, лежала – красивая такая, как будто прилегла поспать.
– Странно – столько мужиков, а красивая… Шлюхи обычно быстрее старятся.
– Колдунья она была. Вот потому и не старилась.
– Да старилась, старилась. Нет такого колдовства, чтобы время удержать. Просто медленно.
– Она ванну принимала. С молоком диких ослиц. Потому и не старела!
– Ничего и не с молоком! Из крови ванна! Из крови молоденьких девственниц!
– Ну, это ты уже загнул. Не было у нас такого, чтобы девственницы пропадали. Да еще в таких количествах.
– Точно, не было. И ты… того… Царица-то наша была… распутная, но не убийца же! Помолчал бы!
– Но колдунья!
– Евнуха, говорят, приворожила. Предан ей был, как пес.
– А евнух-то говорят, того… помер. Возле гробницы уселся и через пару дней помер…
– От голода?
– Да от какого голода! Ему еду приносили, и он даже ее ел! С тоски помер! Я ж говорю, как пес!
– Ну вот, а ты говоришь – «ничего не было»; если ничего, он бы и не помер!
– Да приворожила же!
– А может…
– А говорят, их вовсе и не казнили, – вклинился в разговор еще один покупатель; свою корзину, прикрытую тряпкой, он поставил на землю, утер пот со лба и повторил: – Говорят, они сами помирали… Не выдерживали просто.
– До смерти залюбливала? – гулко захохотал одноглазый толстяк.
– Да ну… – жилистый с недоверием скривился. – Если у царицы было столько мужиков, она в них толк знала, верно?
Все согласились.
– А если знала, то уж наверняка могла выбрать себе такого, кто… выдюжит, – он прибавил короткое словцо. Все загоготали.
– Странно, что у нее деток столько. Говорят, у шлюх детей не бывает…
– Это потому, что они сперва плод травят. Как вытравят, так и не бывает потом. А она-то родила! От Цезаря.
– Да от какого Цезаря! Может, она и сама не знала, от кого!
– Но Цезарь-то признал…
– А чего б ему и не признать? Красивая баба – она кого хошь на что угодно уговорить может. Особливо ночью…
Снова гогот.
– И потом, Цезарю тоже выгодно было Цезаренка признать. Раз дитё родилось – значит, он еще мужик. В завещании-то все равно другим все отписано…
