Мистификация - Клиффорд Ирвинг

– Джонсон сейчас – частное лицо, – объяснил мне Фостин Джеле, – он может подать иск.

– Вы бы стали подавать в суд, если бы вам было под семьдесят и кто-то сказал, что у вас был огромный техасский член?

Джеле признал мою правоту, но продолжал настаивать:

– В этой книге отличный материал. Изъятие некоторых спорных моментов ей не повредит. Давайте не будем создавать проблем там, где не нужно.

Я оспаривал каждое замечание, сражался за неприкосновенность своего детища, а не Ховарда, и это делало меня настолько упрямым, что Фостин зачастую поражался, зачем я с такой яростью выступаю против возможной редакции текста.

– Взгляни, – объяснял он, – Хьюз описывает, как он управлялся с акциями "Транс уорлд эйрлайнз" на Нью-йоркской фондовой бирже, чтобы снизить свои грядущие убытки. Теперь я уверен, что это правда, иначе он бы так не сказал, – но акционеры "Транс уорлд эйрлайнз" могут спокойно вчинить иск.

– Фостин, если я это выброшу, он меня убьет. Этот человек решил говорить всю правду. Ради бога, я же не могу ее обескровить.

– А что с тем делом, когда он выплатил сто тысяч долларов демократам, чтобы аннулировать обвинение? – Джеле говорил о мошенничестве, приписанном авиакомпании Хьюза в 1948 году, когда компания использовала льготы ветеранов и закупила несколько Си-47 подешевле, затем переоборудовав их в роскошные самолеты для бизнесменов. – Его собственная компания огребет проблем по полной за ту аферу.

– Это через двадцать-то лет?

– Вполне возможно. В любом случае, их репутация после этого не восстановится.

– Подозреваю, что ему это до лампочки, – настаивал я. – Человек просто честен.

– Я читал рукопись, – ответил Фостин. – А еще он чокнутый.

– Это твоя единственная мысль после прочтения?

– Это заключение, которого трудно избежать. Он устанавливает свинцовый экран напротив своего телевизора, отсекая гамма-лучи. Говорит, что все, включая его дядю, хотят его убить, а цена за его голову – полмиллиона долларов. По-твоему, это речи совершенно нормального человека?

Я обдумал эту фразу.

– Мне придется сократить эти части, не хочу, чтобы у читателя сложилось превратное представление. Я очень многим обязан Ховарду.

В то утро Джеле тоже остановился у конференц-зала, обеспокоенный последним истеричным письмом от Честера Дэвиса.

– Ты разве не сказал Беверли Лу, – спросил он, – что твой коллега случайно встретился с Хьюзом в Калифорнии?

Дик посмотрел с другой стороны стола, где корректировал и разбирал свежие анекдоты, которые я добавил в рукопись после своей последней флоридской поездки.

– Это был я, – сказал он. – Ховард угостил меня черносливом.

– Что Ховард сделал?

– Предложил мне чернослив.

– Понятно, – устало произнес Джеле. – Ты собираешься включить эту сцену в текст?

– Не полностью.

Фостин привел секретаря, и Дик надиктовал краткую версию инцидента, который мы выдумали в ту странную неделю в Палм-Спрингс. Секретарь напечатал и принес обратно три копии. Адвокат прочел одну, кивая головой, удивляясь и недоумевая одновременно, затем отдал их на подпись Дику.

– Все произошло не совсем так, – сказал Дик, нахмурившись по мере прочтения страницы. – Я не спрашивал его, чистый ли чернослив. Хьюз сам это сказал. И из целлофанового пакета он его не вытаскивал. Там был бумажный коричневый пакет.

– Нет, – пустился я в объяснения, – это был целлофановый пакет. Мы вечно об этом спорим и никак не придем к соглашению. Он говорит целлофановый, а я – бумажный.

– Только наоборот, – поправил меня Дик.

– Неважно, – сказал Джеле. Он унес все три подписанные копии к себе в офис и вернул их уже заверенными нотариусом. Кажется, после этого случая у него сложилось впечатление, что Хьюз заразил нас своим безумием и мы оба стали слегка сумасшедшими.

– Я уже вижу свое фото в "Тайм", – размечтался Дик, – с одним из тех вычурных заголовков вместо подписи: "Ему предложили чернослив". Как ты думаешь, может, я смогу сняться в рекламе для "Сансвит"? "Мы с Хьюзом предпочитаем экологически чистый чернослив. Но если вам не удастся найти таковой в соседней бакалее, вы можете найти не хуже в "Сансвит"". Что ты об этом думаешь?

– Вполне может быть, – сказал Фостин. Он вышел, все еще качая головой.

Остаток дня пролетел быстро, мы работали, пока часов в пять не зазвонил телефон. Это была Беверли Лу, звонившая с двадцатого этажа.

– Спустись сюда прямо сейчас, – сказала она отрывисто.

Такого мрачного голоса я у нее еще не слышал.

– Что происходит?

– Просто спустись вниз. Это срочно.

Мне стало нехорошо.

– Слушай, из юридического отдела все вышли, и я просто не могу оставить рукопись без присмотра. Это ведь все крайне секретно. Лучше просто объясни, что происходит.

Беверли объяснила, я выслушал. Повесил трубку, повернулся к явно напуганному Дику. Пока Беверли говорила, он уже успел закинуть в рот таблетку успокоительного.

– Не думаю, что хочу это знать, – пробормотал он. – Я улетаю в Мадрид ночным рейсом.

– Нет, ты пойдешь со мной. Ты мне нужен. Это дерьмо может испортить нам все веселье.

– Тогда давай сбежим, пока это еще возможно.

– Мы не можем, – хрипло проговорил я. – Нужно набраться наглости. Послушаем.

Около десяти минут назад Ральф Грейвз позвонил Альберту Левенталю и сказал, что Честер Дэвис, официальный голос Хьюза, позвонил за час до того Дону Вилсону, рекламному директору "Тайм". Дэвис сообщил, что наш миллиардер хочет поговорить с Фрэнком Маккалохом, главой нью-йоркского отделения "Тайм". Тот был последним, кто брал интервью у Хьюза – где-то в конце пятидесятых годов, – и с тех пор несколько раз разговаривал с ним по телефону. По словам Честера Дэвиса, Ховард хотел обсудить семь вопросов: шесть, касающихся ситуации в Неваде, и седьмой – о книге, которую собиралось публиковать "Макгро-Хилл". Дэвис позвонит сам из здания "Тайм-Лайф" где-то с половины шестого до шести часов. Грейвз сказал Левенталю:

– Думаю, вам лучше быстро приехать туда и взять с собой Ирвинга. Руководство согласилось рассмотреть этот вопрос.

Мы с Диком заперли материалы в сейф и спустились вниз. Альберт, Беверли и Роберт Стюарт ждали лифта, уже в пальто и куртках. До того как кто-нибудь из них успел заговорить, я ринулся в атаку.

– Какого черта Грейвз и Вилсон на это согласились? Это просто один из приемов Дэвиса. Парень хочет потянуть время. Он собирается звонить Хьюзу не больше, чем я. Боже мой, да он даже никогда в жизни не встречался с Хьюзом. Это ловушка, – бубнил я, – уловка, а дураки из "Лайф" так глупо в нее попались.

Это не было блефом с моей стороны; я в это поверил, еще когда мы были на двадцать девятом этаже, и к тому времени, как лифт спустился на двадцатый, успел полностью себя убедить.

– Согласна, – сердито сказала Беверли. – Почему они лезут в наш бизнес? Это наша книга, а не их. Надо отменить все предприятие.

– Мы опаздываем, – проворчал Левенталь уже на стоянке рядом со зданием "Макгро-Хилл", нащупывая ключи от своей машины.

С тех пор, как я видел радостного Альберта на банкете несколько часов назад, у бедняги, похоже, успел развиться нервный тик. Он постоянно морщился, будто вставные зубы натирали десны. Втиснувшись на заднее сиденье между мной и Диком, Роберт Стюарт болтал без умолку, а Левенталь маневрировал в потоке машин, раз десять чудом избежав аварии.

– Не правда ли, это самое большое... Я имею в виду, нет, и в самом деле!.. О чем они вообще думают?.. Это не может быть Хьюз, и если это... Я хочу сказать, Клифф, почему ты думаешь, что это розыгрыш?

– Он никогда до него не дозвонится, – сказал я. – Мы будем ждать до полуночи, пока Дэвис будет пыжиться у телефона.

Никогда и не думал, что Беверли может так себя вести. Обычно в ее круглом, открытом, приятном лице не отражались никакие тайны мадридского двора, и она была даже более разговорчивой, чем сам Роберт. Однако сейчас она молча смотрела на дорогу, сидя на переднем сиденье рядом с Левенталем.

Грейвз, Мэнесс, Вилсон, юрист "Тайм" по имени Джек Доуд и еще один неизвестный мне человек ждали нас в роскошном кабинете Вилсона. Я пришел, как обычно, небритый, в накинутом на одно плечо пальто. Ральф, бледный и молчаливый, вдруг сказал мне:

– Клифф, это Фрэнк Маккалох.

Немного испуганный, я протянул руку и произнес:

– Здравствуйте, Фрэнк.

– Мистер Ирвинг... – Маккалох кивнул и пожал мне руку. Хватка у него была что надо. Ему было под пятьдесят, высокий, стройный; глаза такие же твердые, как и рукопожатие, голова гладко выбрита. Шишковатый череп мягко блестел, и по нему изредка пробегали волны, словно под кожей не было ничего, кроме мышц. Он холодно взглянул на меня. Фрэнк знать меня не хотел, и сказать ему было нечего. Я вдруг осознал, что тоже не слишком жажду разводить беседы с этим человеком. Он говорил с другими; как я понял, Маккалох приехал с юга или юго-запада, типичный акцент, речь быстрая, резкая, с характерными металлическими нотками. Он был грубым, и еще он был врагом. До этого времени все наши противники были вежливыми, симпатичными, доверчивыми, и оружие против них само ложилось мне в руки. Но Маккалох не верил мне, и у меня не было оружия. В таких условиях я чувствовал себя слабым и уязвимым, любителем среди профессионалов. Дон Вилсон присоединял записывающее устройство к телефону.