ОЧЕРКИ ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКИХ ЕВРЕЕВ - ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ

2

Десятилетиями в русском обществе складывался образ еврея - презренного чужака, торгаша, шинкаря и посредника, странного видом своим и обычаями, который - по всеобщему мнению - спаивал и доводил до разорения православных крестьян черты оседлости, и которого, конечно же, нельзя было допускать во внутренние губернии России. Волей-неволей его приходилось терпеть до той желанной поры, пока этот еврей не отбросит свою веру и свои традиции и не растворится в окружающих народах. Подобный стереотип прочно держался до середины девятнадцатого века, а русские газеты и журналы только способствовали его живучести и проникновению в сознание тогдашнего общества. Усматривали и смаковали лишь случайное, наносное, привнесенное в еврейское общество невыносимыми условиями существования, и практически ни у кого не было желания и потребности понять, вникнуть в их жизнь и представить себе истинную картину существования гонимых и обездоленных. Изредка лишь появлялись статьи, авторы которых всерьез и непредубежденно обсуждали еврейскую проблему, и евреи, стремившиеся к сближению с русским обществом, восторгались тогда, что с ними "впервые заговорили таким языком". "Как сирота, повсюду толкаемый и униженный, при первом сострадательном слове в недоумении вперяет прослезившийся взор в своего благодетеля, - писал Осип Рабинович, - так и мы, привыкшие с давних пор в литературе русской встречать слово "еврей", "жид" нераздельно с фальшивой монетой, контрабандой, шинкарством, не верили собственным глазам при чтении статьи, в которой о нас рассуждают кротко, по-человечески".

В первые годы правления Александра II многие газеты и журналы проявили небывалый до этого интерес и сочувствие к еврейской проблеме и впервые, быть может, заговорили о той громадной пользе, которую могло бы получить государство от равноправных евреев. Одним из первых опубликовал восторженную статью в "Одесском вестнике" хирург Н. Пирогов, сравнив поразительные успехи учеников в одесской еврейской религиозной школе Талмуд-Тора с печальным положением дел в христианских приходских училищах. "Как можно сметь сравнивать, скажут, нравственные свойства, и еще чьи? - писал он, - семитического, отжившего племени с нашими! это неслыханная дерзость!" И тем не менее, он не побоялся поставить в пример русскому обществу традиционное стремление евреев к грамоте. "Еврей считает священнейшею обязанностью научить грамоте своего сына, едва научившегося лепетать, - писал Пирогов. - У него нет ни споров, ни журнальной полемики о том, нужна ли его народу грамотность. В его мыслях тот, кто отвергает грамотность, отвергает и закон… И эта тождественность, в глазах моих, есть самая высокая сторона еврея". На статью Пирогова откликнулись многие газеты и, в свою очередь, расширили эту тему., "Воображение не в силах представить никаких ужасов, никаких жестокостей, никаких казней, - писали в "Русском вестнике". - Все они в свое время перепробованы на этом отверженном племени… Нападать на евреев прошла пора, и прошла навеки…" А в газете "Русский инвалид" написали совсем уж однозначно: "Не позабудем врожденной способности евреев к наукам, искусствам и знаниям, и, дав им место среди нас, воспользуемся их энергиею, находчивостью, изворотливостью, как новым средством, чтобы удовлетворить ежедневно разрастающимся нуждам общества!"

В 1858 году петербургский журнал "Иллюстрация" в антисемитской статье оклеветал двух евреев-журналистов, презрительно назвав их "некие ребе Чацкий и ребе Горвиц". В прежние времена такая выходка осталась бы безнаказанной, но теперь за оскорбленных заступилась российская интеллигенция. Сто сорок человек опубликовали свой протест, и среди подписавших его были писатели : И.Тургенев, Н.Чернышевский, Н.Некрасов, Т.Шевченко, П.Мельни- • ков-Печерский, И.Аксаков, А.Станюкович, историки С.Соловьев и; Н.Костомаров, актер М.Щепкин. "В лице г.г. Горвица и Чацкина, ' - писали они, - оскорблено все общество, вся русская литература". Не все из подписавших протест одинаково терпимо относились к евреям, и некоторые из них очень скоро доказали это на практике своими антиеврейскими выступлениями. Но либеральные веяния были еще сильны в русском обществе и не позволяли проявить истинные чувства, да и намерения правительства отличались пока что гуманностью, - а кто мог себе позволить пойти против намерений правительства?

Но впереди были уже иные времена и иной подход не к абстрактной теперь проблеме, а к конкретным представителям этого народа, которые - после некоторого расширения прав - поселились в столице и во внутренних губерниях России. Благие намерения и желание помочь обездоленным не всегда выдерживают испытания на практике, особенно когда эти обездоленные появляются вдруг неподалеку и требуют хотя бы немного потесниться. Многие интеллигенты, готовые прежде на расстоянии посочувствовать "отверженному племени", неожиданно обнаружили детей и юношей этого "племени" в гимназиях и университетах, еврейских банкиров, купцов и промышленников во главе банков и крупнейших компаний Москвы и Петербурга, еврейских инженеров - на строительстве железных дорог, еврейских журналистов - в лучших русских газетах, адвокатов - в судах, врачей - в больницах, общественных деятелей - в земских учреждениях, а представительниц прекрасного пола этого "отверженного племени" - в роскошных нарядах из Парижа - на балах, в гостиных дворцов и в ложах императорских театров. Уже восхищались скульптурами Марка Антокольского; аплодировали на концертах скрипачу Генриху Венявскому и виолончелисту Карлу Давыдову; посылали своих детей в Петербургскую и Московскую консерватории, которые основали Антон и Николай Рубинштейны; с почтением говорили о скрипичной школе профессора Петербургской консерватории Леопольда Ауэра, откуда выходили прославившиеся на весь мир музыканты.

А внедрение в русское общество продолжалось. "Все стали сознавать себя гражданами своей родины, все получили новое отечество, - писал еврей-современник с преувеличением, естественным для восторженного состояния. - Каждый молодой человек был преисполнен самых светлых надежд и подготовлялся самоотверженно служить той родине, которая так матерински протянула руки своим пасынкам. Все набросились на изучение русского языка и русской литературы; каждый думал только о том, чтобы поскорее породниться и совершенно слиться с окружающей средой…" В этом стремлении к скорейшему "слиянию" многие не очень-то заботились о своем национальном самосохранении, а самые прыткие, как обычно, уже забегали вперед и даже предлагали брать грудным детям только русских кормилиц, чтобы таким образом "еврейские семейства теснее примкнули бы к русскому элементу".

Евреи-ассимиляторы заговорили уже о том, что "евреев, как нации, не существует", и что они давно "считают себя русскими Моисеева вероисповедания". "Правительство стремится к тому, чтобы, не нарушая нашей веры, облагородить и обрусить нас, то есть сделать нас истинно счастливыми гражданами, - уверяли друг друга очередные оптимисты. - А через самое малое время религиозная вражда потеряет свое жало и водворится исподволь мир, братство и любовь". В еврейской газете "День" писали о необходимости "проникнуться русским национальным духом и русскими формами жизни", а еврейский поэт Йегуда Лейб Гордон выдвинул популярный по тем временам призыв: "Будь евреем у себя дома и человеком на улице".

Интересное дело: многие десятилетия до этого призывы к слиянию шли только со стороны русского общества, и теперь, вроде бы, оно должно было раскрыть свои объятья навстречу долгожданным пришельцам. Но "слияния" не получалось. Велико было прежде расстояние между русским дворянином и местечковым евреем, и вдруг этот еще вчера презираемый чужак объявился поблизости - удачливый выскочка, который благодаря своему богатству и способностям попал в закрытое для него прежде общество и вызвал там немедленно всеобщее раздражение. Менялся со временем его облик, менялись и манеры, но время от времени проглядывал все тот же местечковый еврей, которого прежде всего выдавало плохое знание русского языка. Эту характерную особенность тут же отметили многие русские писатели. У М.Салтыкова-Щедрина еврей-откупщик провозглашает с энтузиазмом при виде новобранцев: "По царке (по чарке)! По две царки на каздого ратника зертвую! За веру!" У Н.Некрасова хор евреев-финансистов поет: "Денежки - добрый товар. Вы поселяйтесь на жительство, Где не достанет правительство, И поживайте, как царрр!"

Объявившись во внутренних губерниях, еврейские купцы, банкиры и промышленники усиливали конкуренцию в торговле, фабричном производстве и банковском деле, а евреи-интеллигенты, выпускники российских университетов, успешно конкурировали с христианами в сфере свободных профессий. Выяснилось вдруг, что мост между народами нельзя строить с одной только стороны. В этом деле всегда нужны два партнера, один из которых желал бы раствориться без остатка в другом народе, отбросив с облегчением свои национальные отличия, - а другой, как минимум, не возражал бы против того, чтобы в его народе кто-то растворялся, и не отпихивал бы от себя нежелательных пришельцев. Конечно, каждый отдельный еврей мог в душе считать себя русским по воспитанию и культуре и благополучно прожить жизнь с таким комфортным ощущением, но в какой-то момент количество этих пришельцев превысило некую критическую величину, и общество тут же стало реагировать на это неожиданное вторжение "восторжествовавших жидов и жидишек". "На бирже, в банках, на железных дорогах, в учебных заведениях, в судах, в конторах надзирателей, за прилавками, в ночлежных домах - то сановитые евреи, то грязные жиды, - писали в русской газете в 1873 году. - Москва провоняла чесноком. Поезд привозит новые и новые толпы жалких, оборванных, грязных и вонючих еврейских женщин, детей и их не менее оборванных отцов и братьев. Неужели все они ремесленники или имеют высшее образование, что находятся в Москве?"