История костюма и гендерные сюжеты моды - Марина Борисовна Романовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Литературное свидетельство
ОДИН ДЕНЬ ЖЕНЩИНЫ
Шесть часов, а время нынче летнее…
Шесть пятнадцать, что ж я все лежу…
Полседьмого — плитка, чай с котлетами…
Семь часов — родимого бужу…
Семь ноль пять — родимый добривается…
Полвосьмого — я уже лечу…
Без пяти — в троллейбусе толкаются…
Восемь — я сижу, кручу, черчу…
Десять десять — Маша в новом платьице…
Десять двадцать — платье сладкий сон…
Десять тридцать — а зарплата в пятницу…
Десять пятьдесят — не мой фасон…
Час, второй, верчу, кручу, печатаю,
Третий, пятый — все еще кручу.
Восемнадцать — за картошкой пятая…
Девятнадцать — выбила, плачу…
Двадцать десять — Штирлиц и мгновения…
Двадцать двадцать — мусор на полу…
Двадцать тридцать — сын и геометрия…
Двадцать пятьдесят — зову к столу…
Двадцать два — белье уже полощется…
Двадцать два пятнадцать — сонный взгляд
Двадцать три — чего-то в отпуск хочется…
Двадцать. Тридцать. Сорок. Пятьдесят…
Леонид Сергеев
Читатели 70-х годов не без оснований ассоциировали повесть с названием фильма американского режиссера С. Поллака «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?», ставшего известным в то же время. Многие женщины именно с «Недели…» повели отсчет новой жизненной позиции: «Так жить нельзя!» В библиотеках очередь желающих получить номер «Нового мира» с «Неделей…» не уменьшалась в течение нескольких лет, по всей стране шли читательские конференции. Ее экранизация была весьма оперативно запрещена, а набор отдельного издания рассыпан.
Предложения Рижского дома быта домашним хозяйкам, 1978: платья-передники не сшитые по бокам из джинсовой или другой одноцветной ткани с кантами из яркого ситца или сатина, уютные стеганые жилеты для детей и взрослых, домашние халаты
Контраст с западным обществом состоял в том, что одним из тезисов феминистского движения была борьба за право работать полный рабочий день. Во многих странах рабочий день женщин был сокращенным. Нашим же соотечественницам впору было добиваться как раз обратного. На самом деле позиция западных женщин была вполне объяснима. Дело в том, что во многих странах детские учреждения работали только в первую половину дня. Поэтому забирать детей домой надо были рано, и, соответственно, возможности самореализации в профессиональной сфере у матерей были ограничены. Феминистки считали, что женщина должна иметь право выбора и работать, по своему усмотрению, полный либо не полный день. Они отстаивали право самим выбирать свою судьбу, то есть право личного выбора.
* * *
Еще одним новым и характерным явлением 60–70-х годов было возникновение в СССР диссидентского движения (которое просуществует целых тридцать лет) и участие в нем женщин. Надо сразу оговориться, что их число было невелико, но это явление было настолько социально значимым, что его невозможно обойти молчанием. Идейная суть диссидентства заключалась в неприятии закрытого советского общества, где нарушались гражданские права, ориентация на борьбу за права человека в целом, а прежде всего, за свободу чтения, дискуссий для себя лично и издание независимой прессы. Целью движения было прежде всего восполнение информационного вакуума в гуманитарных областях и открытие для свободной дискуссии произведений неизвестных западных и русских авторов и исторических документов, публикуемых лишь в самиздате.
Среди главных мотивов участия женщин в диссидентском движении ученые называют знакомство и близкие дружеские отношения с оппозиционно настроенными «значимыми другими». Как правило, это были знакомые, обладавшие авторитетом. Социализация в их кругу, идентификация с ними, а затем желание принять участие в общем деле и помочь им способствовали раскрепощению и перерастанию пассивного инакомыслия в готовность к инакодействию. Также для женщин было очень характерно вовлечение в диссидентское движение через любовно-романтические отношения и замужество[93]. Здесь напрашивается аналогия с женами декабристов, но в отличие от последних у женщин в 60–70-х была идейная основа участия в диссидентском движении.
В диссидентском движении особенно важную роль играли «открытые дома» — частные квартиры, ставшие местами встреч участников. Хотя происходившее в их стенах должно было остаться тайной для посторонних, возникший там стиль жизни воспроизводил некоторые элементы публичной сферы открытого общества. Перенесение «публичной» сферы в дом было единственной возможностью ее существования в условиях закрытой общественной системы. Роль хозяек «открытых домов» можно обобщить так: это создание среды, создание почвы для произрастания мыслей, идей, и в конечном счете общественного мнения и общественной жизни. Именно кухня, традиционное царство женщины, стала местом, где выкристаллизовывался новый гуманитарный стандарт свободомыслия. Окружающие ценили этих женщин за рассудительность, проницательность, способность высказать свое мнение, помочь и создать атмосферу соучастия в любой ситуации. В одном из таких домов содержался, например, «хламо-фонд» — склад детской одежды, где жены политзаключенных могли найти одежду для своих детей.
Мода в диссидентской среде никогда не являлась главным и вообще значимым в системе ценностей. Одежда могла быть любая. Единственное, что было практически не принято, — официальный костюм, ассоциировавшийся с одеждой советского функционера. Мужчина-диссидент в костюме-тройке и с галстуком — нонсенс! Скорее уж брюки и свитер — функциональная демократичная одежда для всех. Но, повторимся, это было не главное. Главное — ителлектуальная среда.
Литературное свидетельство
Я вошла в этот дом, меня впервые привела туда моя подруга… Кухня… Кухня метров десять, обычная кухня в старом петербургском доме, достаточно, я бы сказала, несветлая, не очень чистая. На кухне сидела женщина. Седая, мне она показалась достаточно пожилым человеком, и, так сказать, не из тех женщин, которые следят за собой, независимо от возраста. Никакой прически у нее не было, какой-то халат на ней был, перед ней стояла рюмка водки и она говорила: «Мать твою!.. Гады!» Ее выражение, эта вот мать, имела конкретный адрес.
Так вот, я сразу, увидев эту женщину, почувствовала неизъяснимую симпатию к этому человеку, я почувствовала все, что, вообще говоря, чувствовали
