Семь песков Хорезма - Валентин Рыбин

— Кумыш! Да это же Кумыш! О создатель, как ты мог превратить эту обезьяну в красавицу-пери! Поистине, это мог сотворить только Аллах!

Понимая, что до самой глубины души он потряс девушку своим внезапным появлением, Атамурад не стал дожидаться, пока она оденется и выйдет из камышей, а сел на коня и подался на кош. Здесь он, не переставая удивляться, на что способен Аллах, принялся помогать Карры-эдже готовить плов. Делал машинально, не ради помощи, а потому, что сам не ведал, что делал. Помешивая в казане железной лопаточкой мясо, он то и дело бросал взгляд в сторону оврагов и торопил время, чтобы поскорее появилась Кумыш, Он еще не понимал, что поражен ее красотой в самое сердце, но уже вел себя, как горячо влюбленный. Прошел, может быть, час, Кумыш не появлялась, и Атамурада охватил страх? «А если она утонула?!» Отбросив лопаточку, он побежал к озеру. Верблюдица стояла на месте... Атамурад бросился к берегу, Кумыш на прежнем месте не было, только следы босых ног на песке.

— Кумыш, отзовись, где ты?! — в страхе позвал Атамурад, в ответ ему лишь зашуршали камыша.

— Ку-у-мыш! — совсем уж растерявшись, громко закричал Атамурад и стал сбрасывать е себя халат, чтобы лезть в воду. Страшная мысль, что девушка утонула, овладела им целиком. В это время донесся до него радостный крик:

— Да это же наш дядя Атамурад!

Из камышей выскочили племянники Аман и Нуры, Они пасли овец неподалеку от озера, и когда услышали визг Кумыш, бросились на помощь.

— Вах-хов, как же она испугалась! — торопливо рассказывая, смеялся Аман, — Она подумала: налетел дэв или грабитель.

— Где же она теперь? — полюбопытствовал Атамурад, выдавливая из себя небрежную улыбку, ибо страх и боль за красавицу все еще не оставляли его сердце.

— Она сидит около отары, — подсказал младший племянник. — Мы ей скажем, что это ты напугал ее, и она придет сюда.

— Не надо ей идти сюда, — рассудил Атамурад. — Возьмите бурдюки, наполните водой и грузите на верблюда, да поживее — я привез вам гостинцы...

Кумыш пришла на кош лишь к ужину. К юртам приближалась нарочито расслабленной походкой, стараясь показать, что ничего страшного с ней не произошло. Однако она была не в силах поднять глаз и посмотреть на Атамурада. Он понимал ее и даже, как ему казалось, чувствовал каждое движение ее души, и делал так, как ей лучше. Пока что на людях не обмолвился ни словом, что произошло. Заглядывая украдкой девушке в глаза, он видел в них что-то большее, чем благодарность. Вручив еще днем племянникам подарки, он теперь горел от стыда, что купил для Кумыш такие дешевые и простенькие бусы. «Не такого подарка она достойна! — сокрушенно думал он. — Ах, если бы я знал, что это уже не та чумазая девчонка!» Не дарить ничего — значит для нее, что Атамурад вообще о ней н не помнил, и он решился. После ужина, когда Кумыш направилась в юрту, он решительно пошел за ней.

— Кумыш, тебе я привез... русские бусы...

— Не надо мне ничего, Атамурад-хан, — смущенно отказалась девушка, но он, надев бусы ей на шею, дрожащим голосом заговорил:

— Кумыш, Аллах видел к родители твои знали, какой красавицей ты станешь, когда нарекли тебя серебром... Я украшу тебя золотом... Я горю, Кумыш... Ты зажгла в моей груди огонь сладостной муки...

— Не надо, Атамурад-хан, я боюсь таких слов... Не надо...

Не в силах совладать с собой, он привлек ее к себе.

— Кумыш, ты мое счастье и боль... Я тебя никому не отдам... Ты будешь моей женой и матерью моих детей... Ты согласна?

— Ай, мой хан, о чем вы говорите... Мне стыдно такое слушать. Отпустите меня, сейчас войдет Карры-эдже...

— Не бойся, Кумыш, ты будешь чиста, как родник, пока мы справим той. Только скажи лишь одно слово, согласна ли?

— Согласна, — робко произнесла она и решительно оттолкнула его от себя. — Ой, уходите, сюда идет Карры эдже... Ну, уходите же скорее!

На следующий день Атамурад вел трудный разговор с отцом:

— Отец, лучшей девушки я не видел. Она красива и чиста, как алмаз.

— Ты еще не приглядывался ни к кому, — слабо возражал Рузмамед,— На белом свете много красоты, и вся заключена в женщинах. Красота же стоит дорого, не так ли?

— Говори понятнее, отец.

— Я хотел получить за Кумыш хороший калым. Мы сидим без хлеба. Когда ты угощался у Сатлык-хана на Челекене, мы тут обходились жареным кунжутом.

— Отец, близок тот день, когда и в наши кибитки придет достаток. Я же тебе рассказывал о замыслах русских. Если пойдут караваны ак-падишаха в Хиву, мы будем первыми караван-баши, а потом посмотрим.

— Ладно, Аташ, — согласился Рузмамед. — Я распоряжусь, чтобы начинали готовиться к тою.

Через несколько дней Кумыш увезли в Ашак к женщинам, и те начали готовить ее к свадьбе. Мужчины вместе с Рузмамедом обговаривали свои обязанности. Нужен был мусаиб — распорядитель свадебного тоя, и Рузмамед предложил:

— Хорошо бы Кара-келя отыскать. Он мой старый друг.

Никто из ашакцев не знал, что Кара-кель вновь переметнулся к хивинскому хану. Не знал об этом и Ата мурад, не бывший дома целый год.

— Отец, я сам поеду в Газават и приглашу его! — вызвался Атамурад.

Сборы были недолгими. Захватил с собой сердар полсотни ашакских джигитов, всегда легких на подъем. Собрались они у кибитки Рузмамеда, благословил их сердар в дорогу, и залылили их кони по долине Узбоя в сторону Куня-Ургенча. В город приехали на другой день под вечер. Удивился Атамурад, сколько туркменских кибиток появилось на северной окраине. Вроде бы совсем недавно, всего год назад, бежали отсюда иомуды, а вот опять здесь. И никаких тревог у них нет, никакой опасности ниоткуда не ждут. Всюду дымят тамдыры, женщины доят верблюдиц, мужчины и дети — на огородах. Джугара, клевер кругом зеленеют. Атамурада узнали сразу. Понеслись приветствия:

— Салам алейкум, сердар!

— Салам, Атамурад, значит, и ты решил вернуться к старому очагу!

Заглянул Атамурад в свой двор. Пусто в нем бея кибиток. Под навесом на айване воробьи пируют, размножилась без хозяев целая стая. Увидев въезжающих во двор джигитов, разлетелись прочь. Развели джигиты огонь в тамдыре, позвали соседских женщин — те испекли чуреки, вскипятили чай. Поужинали, заночевала ашакцы, и утром двинулись дальше. На землях Ильялы и Ташауза тоже увидели туркменские юрты. И опять приветствовали Атамурада переселенцы:

— Слава Аллаху, Атамурад, значит и ты вернулся!

— С тобой спокойнее будет, Атамурад-сердар!

— А земли тут у нас жирные, грех такие бросать!

После ночевок в Ильялы и Ташаузе Атамурад наконец-то добрался до Газавата и остановился возле подворья Кара-келя. Не узнал Атамурад старого двора, когда-то заставленного четырьмя драными юртами, да еще помнились ему черные сожженные скелеты домов, агила и каюков. Теперь на этом месте был не двор, а крепость, построенная на хивинский лад. Да и самого Кара-келя слуги называли бием, что нимало удивило Атамурада. Не сразу он въехал во двор, пришлось ждать, пока пришло разрешение впустить гостя. И впустили во двор только одного Атамурада, а джигитам велели остаться на дороге. Кара-кель встретил Атамурада на верхнем айване. Стоял подбоченясь, а другой рукой опирался на голубую резную колонну.

— Заходи, заходи, сердар! — высокомерно пригласил он старого друга и, повернувшись к стоявшим за его спиной слугам, улыбнулся: — Приспичило наконец-то и бедному Атамураду... Сам приехал.

Атамурад поднялся, поздоровался с Кара-келем и его людьми, понимая, что это его верные слуги и помощники: «Пасутся возле него, как жалкие шакалы около льва. Самого же льва распирает от власти и гордыни. Встретил так, словно милостыню вниз с айвана бросил. Ну, ничего, посмотрим, что будет дальше!»

— Значит, и ты с нами? — спросил Кара-кель.— Похоже, твои куня-ургенчцы поведали тебе о милостивом и мудром решении нового хана, и ты поспешил ко мне, чтобы не упустить самый жирный кусок!

— Пока что не пойму, о чем говоришь, — отозвался Атамурад. — Меня долго не было в Хорезме, ездил на Челекен к русским. Вот вернулся и решил навестить тебя, посмотреть, хорошо ли живешь. Не съел ли тебя новый хивинский маградит?

— Значит, правду говорили люди, что ты к русским уехал,— с сожалением произнес Кара-кель. — Ну что же, тем приятнее тебе будет узнать радостную весть, Сеид-Мухаммед-хан, как только сел на трон, сразу пошел на уступки туркменам. Сначала, конечно, хотел взять нас силой: прислал главного диванбеги Рамакаюз-баши. Тот говорит: «Пусть туркмены вернут все награбленное!» Наши аксакалы в ответ ему: «Нет на свете страны без воров и разбойников. За отдельных гнусных людей мы отвечать не можем!» Уехал Рамак ни с чем, а теперь сам хан согласился с нами, сказал: «Можете награбленное не возвращать, но чтобы впредь не было между хивинцами и туркменами распрей, — переселяйтесь поближе к Хиве. Даю вам лучшие земли по Хазараспской дороге, на Беш-арыке. Будете жить там и служить у меня самыми почетными воинами-мех ремами, никаких налогов с вас брать не буду». Вот так, Атамурад-сердар... Мы добились того, что хотели. Ты боялся, что Хива сделает нас рабами, но, как видишь, за нами остается полная свобода. Соглашайся, Аташ, поскорее на переселение, а то будет поздно!