Рынок удобных животных - Катя Крылова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В современной культуре место агнца занимает кошка, самое распространенное в интернете животное. Как отмечает Берланд, скорость производства фото, видео и графики с кошками уступает только порнографии424. Этот многоликий надгрупповой тотем существует в форме вечно активного мерцающего ассамбляжа кошек, экранов и людей, которые загружают изображения животных в сеть. Любопытно, что цифровые кошки охраняют стабильность неолиберальной системы непрерывной продуктивности, используя те же рычаги, что и агнец. Они поощряют готовность людей работать на износ в стремлении к совершенной жизни (на этот раз на земле, а не на небе). При этом архитектура влияния надгруппового тотема на отношение людей к труду радикально изменилась в процессе эволюции медиатехнологий. В отличие от прямой вертикальной пропаганды, цифровые кошки как механизм утешения и мотивации функционируют в плоскости горизонтальных отношений. Этот надгрупповой тотем не насаждается церковью или официальными СМИ, а распространяется от работника к работнику. Авторы мемов с кошками не стремятся манипулировать сознанием людей через принуждение к отказу от естественных желаний. Кошкам не нужны концепции греха и ада, они регулируют трудовое и потребительское поведение людей на уровне автоматических реакций. Мы помним, что фотографии и видео с трогательными животными стимулируют выработку окситоцина – такие гормональные всплески поддерживают психические ресурсы, которые в контексте интеллектуально емкого и эмоционально затратного труда эксплуатируются на пределе.
Горизонтальное распространение тотема, обслуживающего неолиберальный режим, отражает тот факт, что страдания работника становятся добровольными и уже не воспринимаются как жертва или наказание за грехи. Берланд подчеркивает, что кошки, живущие с людьми, на фото и видео в соцсетях не выглядят угнетенными425. Напротив, их аристократическая отрешенность создает иллюзию независимости и контроля – обладания теми преимуществами, которые, казалось бы, приобретают фрилансеры. В отличие от агнца-альтруиста, «скромного из скромнейших», кошка очень точно отражает парадокс самозамкнутого индивидуализма. Она всецело зависит от человека, а потому крайне уязвима, при этом выглядит самодостаточной и самоуверенной. В этом они похожи на своих опекунов. Карьерные успехи одиночек в условиях жесткой конкуренции создают видимость контроля над собственной жизнью, но рано или поздно почти каждый профессионал сталкивается со структурными проблемами, решение которых требует организованного коллективного усилия (среди таких проблем – дискриминация по возрасту и полу, вопросы теневых зарплат и регулярной сверхурочной работы без компенсаций).
Нельзя сказать, что современный прекариат интеллектуального и творческого труда устает сильнее, чем пролетариат времен публикации «Капитала», но именно в эпоху позднего капитализма круглосуточный режим производства и потребления стал нормой для многих предприятий и институций. Сегодня многие из нас время от времени вынуждены работать ради работы и соглашаться на срочные заказы, жертвуя сном ради соблюдения дедлайнов. Неограниченный доступ к матрице аудиовизуальных стимулов также поощряет людей откладывать сон и нарушать собственные биологические ритмы. Изучив тенденцию снижения продолжительности сна в США на протяжении XX века, культуролог Джонатан Крэри пришел к выводу, что девиз «сон для слабаков» стал глобальной неолиберальной парадигмой426. Жестокий оптимизм, страх упущенных возможностей и безлимитный поток цифровых удовольствий привели к сокращению средней продолжительности сна до 6,5 часа (вместо 10 часов в начале столетия):
Круглосуточная среда похожа на социальный мир, но на самом деле это антисоциальная модель машинной производительности и приостановки жизни, которая скрывает реальные человеческие затраты, необходимые для поддержания ее эффективности427.
Преодоление собственной природы в пользу работы приводит к истощению биокапитала. Хотя культ агнца и побуждал эксплуатируемый класс мириться с систематическим недоеданием и бытовым дискомфортом в ожидании рая, он исправно выполнял свою биополитическую функцию – способствовал воспроизводству трудового ресурса, организуя сон и репродуктивное поведение людей в соответствии с христианскими ценностями. Сегодня жители развитых регионов мира и экономических центров развивающихся стран окружены комфортом и в любой момент могут подключиться к сети. В то же время, страдая от дефицита времени и уверенности в будущем, они вынуждены откладывать сон и рождение детей, замещая их удобными животными.
Современное изобилие товаров, услуг и контента постоянно корректирует фантазии о рае – они становятся скромнее и получают привязку к индивидуальному профессиональному успеху, а потому кажутся достижимыми при жизни. В рассказе «Сон» Джулиан Барнс описывает новый рай как потребительский – здесь для каждого открыт безлимитный кредит, который не нужно выплачивать, свободное время ничем не ограничено, печень не страдает от алкоголя и копченостей, а усталость бывает только приятной:
Я купил фруктов, названий которых не знал, и овощей, которых никогда раньше не видел; набрал необычных по форме кусков мяса, принадлежащего известным мне животным, и знакомых на вид вырезок из туш животных, которых никогда прежде не ел. В австралийской секции я нашел отбивную из крокодильего хвоста, филе буйвола, паштет из кенгуру. Все это я купил…428
Через несколько веков или тысячелетий шопинга, игры в гольф, занятий сексом и встреч со знаменитостями персонаж Барнса начал испытывать тревожность и интересоваться устройством рая. Спросив, какого рая обычно хотят люди, он узнал, что их желания очень похожи: «Ну, обычно хотят продолжения жизни… Только… лучше, сами понимаете»429. Рай ученых в редакции Барнса выглядит более скромным – они тысячелетиями читают книги, а потому используют опцию окончательной смерти позже остальных.
В его фантазии свободное время и деньги – два райских компонента, сочетания которых мы стремимся достичь при жизни, зная, что некоторым это удалось. Но по факту снижение внимания к своим биологическим потребностям и разложение института семьи, в том числе расширенной, приводят к тому, что достичь такого рая успевают единицы (в основном те, кто успешно инвестирует). Семья поддерживала заботу людей о своем здоровье, в том числе за счет надзора женщин за питанием, сном, гигиеной детей и мужчин. Неолиберальные режимы оказались не способны к реализации биополитической повестки – стабильному воспроизводству человеческого капитала, а потому безусловный базовый доход и другие механизмы государственной поддержки социального благополучия обсуждаются все чаще. В условиях финансовой нестабильности трудовое множество (за исключением редких историй успеха) выходит из строя за десять–пятнадцать лет корпоративного и предпринимательского марафона. К тому же миллионам работающих на износ женщин к 35–40 годам так и не удается создать условия, благоприятные для рождения детей. Репродуктивный тупик – ситуация, в которой теперь все чаще оказываются не только кошки, но и люди. И хотя животные-компаньоны теряют возможность размножиться по
