Ведьма и тьма - Симона Вилар

Сомневалась, что этот мелкий шкодливый дух что-то знает, но он все же ответил: дескать, страшно ныне у людей, воюют они, города жгут. А кто с кем воюет – не ведал. А еще сообщил, что сорока прострекотала, будто там, где река Дунай в море впадает, упыри объявились, пьют людскую кровь, и край тот совсем опустел. Но это далеко-далеко, говорил он, закрывая глаза. Даже духи боялись пьющих кровь упырей.

Рассказывая это, караконджул не мог изменить своей привычке и потихоньку подталкивал ведьму к воде, норовил с бережка столкнуть. Маленький он, но сила в нем заметная ощущается. Пришлось ведьме забросить его в кусты, где он запищал жалобно.

Малфрида же прочь пошла. Но время от времени останавливалась, чтобы отдохнуть, – слаба еще была. Ах, где те источники живой и мертвой воды, которые она умела находить на Руси! Уже давно бы исцелилась и горя не знала.

Шла она в основном по ночам, днем же таилась в чащах, а как стемнеет, снова пускалась в путь. По-болгарски лес называется «гора», и Малфрида, спускаясь в заросшие ложбины и поднимаясь по лесистым склонам, понимала почему. Людей она избегала, но однажды все же вышла к широкой долине у богатого села, смотрела из зарослей, как местный люд пляшет, взявшись за руки, ведет веселое коло.

Малфрида не решалась к ним подойти, просто наблюдала со стороны. Мелодично звучала сопилка, гулко звенел бубен, слышалось веселое пение. Болгары принарядились в честь праздника, женщины надели блестящие мониста и яркие платки, мужчины подпоясались алыми кушаками, на головах – каракулевые шапки. И такие они радостные были, что казалось невероятным, что где-то идет война. Может, что-то напутал глупый караконджул? Однако же то, что в устье Дуная промышляют упыри, он верно сказал. Малфрида помнила, что Святослав оставил там воеводой Волка…

Веселая мелодия оживила душу. Ведьме вдруг захотелось выйти к людям, влиться в хоровод! От людей веяло радостью, они были переполнены ею – это не унылая нежить, не озлобленные колдуны. И все же Малфрида не осмелилась. Да и как ее, растрепанную и растерзанную, примут празднично возбужденные болгары? А потом и того хуже: углядела, что в центре коло на сопилке играет и приплясывает облаченный в черное священник. И еще двое священнослужителей беспечно шли в хороводе вместе с принарядившимися селянами. Ну уж нет, с попами ведьмам никаких дел иметь не следует!

И ушла. Снова кралась через заросли или, превратившись в зайца, проносилась через открытые луговины. Но после такой пробежки долго отдыхала. Чародейское умение ее не покидало, однако сама она была такой хворой, такой слабой…

Однажды под вечер Малфрида услышала тревожные крики и детский плач и решила разузнать, что происходит. И увидела столпившихся у падающего со скалы потока детей. Две девочки-подростка и маленький мальчуган стояли у образованной водопадом заводи и смотрели, как между камней покачивается в воде тело еще одного ребенка. Девочки плакали, малыш всхлипывал. Взрослых нигде поблизости не было.

Малфрида вышла из зарослей, и дети разом смолкли, глядя, как она вытаскивает из воды тело ребенка. Малыш сказал:

– Матушка ведь упреждала, чтобы Продан не прыгал со скал в заводь. А он прыгнул…

И заревел.

Малфрида осмотрела бесчувственного паренька. Тот был жив, но без сознания, возможно, повредил что-то или сильно ушибся. Да и воды нахлебался. Малфрида склонилась над ним, стала вытягивать из него воду дыханием. Сама не ведала, зачем спасает этого христианского ребенка, – на шее у него болтался маленький деревянный крестик. А звали его, как и на Руси порой мальчишек нарекали – Продан. То было имя-оберег от злых духов, которые будут знать, что ребенок уже кому-то отдан, и не отнимут его у отца-матери.

Малфриде пришлось приказать одной из девочек снять с Продана крестик – якобы тот мешает ему отдышаться. И в самом деле, Продан вскоре захрипел, стал кашлять, его выворачивало. Но ушибся он все же сильно – голова была рассечена, кровь текла из-под мокрых светлых волос. Малфрида долго ее заговаривала, пока не заметила, что рядом сидят только малыш и младшая из девочек, а та, что была постарше и сняла крестик, куда-то убежала.

Когда кровотечение унялось и мальчишка задышал ровнее, ведьма услышала позади грубый окрик:

– Ты что делаешь с моим сыном, бродяжка?

Рослый сильный мужчина схватил ее за волосы и оттащил прочь. А к ребенку кинулась женщина, склонилась над ним. Малфрида хотела вырваться и убежать, но женщина вдруг произнесла:

– Отпусти ее, Фичо. Наша Златка сказала, что это она спасла Продана.

Потом поклонилась Малфриде и поблагодарила за сына. Малфрида же сказала, что очень голодна. Сырая рыба и коренья надоели ей, а эти двое так сладко пахли свежеиспеченным хлебом!

В избушке у них и впрямь недавно пекли хлеб. Малфрида вгрызалась в него, как зверь, залпом выпила крынку кислого молока, даже заурчала от удовольствия. Потом ее стало клонить в сон – не совсем еще была здорова. Женщина, видя состояние гостьи, постелила ей на скамье под стеной. Неподалеку лежал уже пришедший в себя Продан. Оказалось, что у него еще и плечо вывихнуто.

– Я отдохну немного, а потом помогу ему, – сонно пробормотала Малфрида.

Но не спала, слушала, о чем толкуют крестьяне. Фичо, хозяин, ворчал, что они не ведают, кто эта бродяжка, по говору которой слышно, что она не местная, а его жена упрямо твердила, что они обязаны ей жизнью сына.

Похоже, главной в семье была именно она. И Малфриде разрешено было остаться.

Оказалось, что хозяйство у супругов немалое, есть поле и свой виноградник, из скотины – овцы, корова и пара волов, которых они запрягают, когда пашут или отправляются на рынок в Плиску. Правда, после того как опять началась война, они не решаются туда ехать. По хозяйству им помогает пара работников. На вопрос ведьмы, далеко ли до Плиски, женщина сказала, что целый день на волах надо добираться. Значит, на коне – всего несколько часов.

Тут Малфрида поняла, что вернулась туда, откуда бежала, – к старой столице Плиске, где некогда узнала, что не нужна Калокиру. Но о Калокире лучше не вспоминать, а вот то, что в Болгарии опять война, было важно.

Женщина – ее звали старым языческим именем Калина – толком ничего не могла разъяснить. Люди говорят, что в округе снова появились беженцы, повсюду разъезжают вооруженные люди. А кто такие, лучше и не знать. Война может пройти стороной, если тихо сидеть, – так и случилось, когда Святослав завоевал Болгарию. Крестьяне жили обособленно и, кто ими будет править, не интересовались, если, конечно, грабить не станут. При Святославе даже неплохо было – князь не велел трогать сельский люд, кормящий воинов. Правда, его степняки с этим наказом не особенно считались… Но их дальнее подворье даже эти лихие конники не обнаружили, может, и ныне обойдется. Хотя тревожно, ох, как тревожно, жаловалась гостье Калина. Похоже, она считала, что Малфрида обычная нищая знахарка, которая помогла ее сыну, оттого и предложила ведьме немного пожить у них, пока все вокруг не успокоится.

Малфриде это было на руку. Она стала понемногу набираться сил, со временем даже взялась помогать крестьянам по хозяйству. Только Фичо все еще поглядывал на нее с подозрением и твердил, что не зря же, как поведала их старшая дочь Златка, пришлая сперва велела с Продана снять крестик, а уже потом лечить его взялась. Но, видя, что знахарка и плечо сыну вправила, и не ленится на работе, хмуриться перестал. Пусть поживет, еще одни руки в хозяйстве не помеха.

Но потом случилась беда.

Малфрида как раз гнала с выпаса овец, когда услышала крики и еще издали заметила группу всадников у крестьянской усадьбы. Бросив стадо на пастушью собаку, она, укрываясь за кустами, пробралась к дому и выглянула из-за плетня. И сразу увидела лежавшего посреди двора Фичо и голосящую над ним Калину. Поодаль какие-то вооруженные люди отгоняли прочь работников, а один из воинов поймал и потащил за руку визжащую Златку. Девочка отбивалась, но разбойник ударил ее, а когда она упала, стал рвать на ней рубаху.

Малфрида почувствовала охватившую ее злость и сделала в ту сторону посыл. Хороший посыл получился – насильник так и покатился по земле, закричал, стал озираться. Другие разбойники, ничего не поняв, загоготали. Тут из дома вышел с крынкой молока их предводитель. Малфрида увидела его куртку, обшитую бляхами, бритую голову со свисающей с макушки косой – и вмиг узнала. Теперь она не боялась. Не таясь, перелезла через плетень.

– Что ж ты разбойничаешь и обираешь честных людей, Йовко из Кочмара?

Боярин оглянулся на нее, вроде узнал, но все еще не двигался с места, словно не веря глазам.

– Малфрида-чародейка?

Когда Йовко видел ее в последний раз при дворе в Преславе, она в шелках и золоте разгуливала, в дорогие меха плечи кутала, а тут как крестьянка болгарская – в домотканой рубахе, которую выдала гостье Калина вместо лохмотьев, и местного кроя темном сукмане[96] на бретелях. Только эти непокорные смоляные волосы, рассыпавшиеся по плечам, и напомнили Йовко, что перед ним та, кого русы называли ведьмой. Хотя почему, он так и не понял. Может, потому, что была она необычной: вроде и не красавица, а глаз не оторвать.