Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

В другом послании, помеченном той же датой, князь предупреждал Екатерину, что Фридрих-Вильгельм II не отказался от идеи войны с Россией. Однако, теперь, после столь ощутимого удара, нанесенного Турции, он намеревался осуществить вторжение руками одних поляков. «Я твердо полагаю, - писал князь, - что король прусской не сам, но Польшу понудит открывать действии на нас, поддерживая их своими войсками, которые до наших границ достигнуть не могут, или, дойдя, разбегутся у Риги, и делать нечего. В таком обстоятельстве о Польше думать надлежит и необходимо начать теперь же внушать им о благонамеренностях наших. Прусское дело состоит в отвлечение наших сил от турков, дабы дать им через то облегчение. Тут крайне наблюдать надлежит, чтоб не поставить большой части против его (прусского короля - O. E.) в недействии, а так размерить, чтоб было достаточно его оттолкнуть только. В случае же открытия действий нет лучшего плана, как тот секретной, что опробовать изволили, ибо движением против его от Украины закроется большая часть границ наших, и в случае оборотном скором можно отрезать турков, если бы поднялись они от Днестра» {615}.

План, разработанный берлинским кабинетом, был чрезвычайно соблазнителен для Пруссии: польские войска выходят за пределы своих земель, вторгнувшись на Украину, а на их место в Польше вступают, якобы для поддержки, прусские части, которые отрезают Данциг и Торн вместе с балтийским побережьем. В случае, если Пруссия приступит к осуществлению своего проекта, Потемкин предлагал употребить секретный план действий по возмущению Польской Украины. «Расположения такой важности должны быть проведены с крайней точностью. При устроении могут многие случиться объяснения, которых на бумаге расстояние должное не позволит в полной мере истолковать. - писал князь. - Нужно… мне предстать перед Вами на кратчайшее время. Сверх сей необходимости мое присутствие много произведет в дворах недоброхотных Вам» {616}.

Тем временем в Польше пропрусски настроенная «национальная» партия во главе с Игнатием Потоцким тайно составила проект новой конституции. Этот важный документ предусматривал: [132] отмену конфедерации и liberam veto, провозглашение польской короны наследственной, назначение саксонского курфюрста наследником Станислава Августа. Торжественное объявление новой конституции происходило 3 мая 1791 г. Подобная перемена в политической системе Польши, означавшая полный переход этой страны под контроль Пруссии, не могла удовлетворить Санкт-Петербург, так как еще больше увеличивала угрозу совместного прусско-польского вступления в войну. Однако позиции самой России в Польше казались еще достаточно сильны. Политическая реформа была принята меньшинством голосов, на одном воодушевлении зала: на сейме присутствовало 157 де-путатов, между тем как отсутствовало 327. Ни о каком кворуме речи идти не могло. Большинство шляхты не симпатизировало идеям конституции. В таких условиях Россия имела возможность создать свою конфедерацию и действовать по намеченному плану.

Весну - лето 1791 г. Потемкин провел в Петербурге, куда приехал после падения Измаила, чтобы начать негласные переговоры с европейскими покровителями Турции о разрешении Оттоманской Порте выйти из войны. Непосредственным откликом на события 3-го мая стал третий вариант проекта светлейшего князя по польским делам, представляющий собой пространную собственноручную записку Григория Александровича Екатерине. Она была подана вместе с запиской о планах прусского короля в возможной войне с Россией и проектом заключения русско-шведского союза. Из трех документов датирована лишь записка, посвященная Пруссии. Она была написана 23 июля 1791 г., но так как другие материалы входили с нею в один пакет, можно сделать предположение, что и они возникли около этого времени.

В записке о Пруссии Потемкин намечал возможный ход военных действий на следующую кампанию, если берлинский кабинет все-таки решит реально вступить в войну. Особое внимание князь уделял союзнице Пруссии - Польше. «По всем соображениям не вижу я возможности, чтобы прусакам идти против нас наступательно. - рассуждал Потемкин. - Первое, потому что сие будет в нашу ползу. Удаление их от своих границ затруднит во многом всякого рода доставлении и при том много разбежится войск вербованных. Второе дело, стремиться на Ригу безрассудно, потому что тут самый сильной наш пункт и крепость такая, для которой много будет потребно осадной артиллерии и время, а к тому переправа большой реки». Для князя было очевидно, что прусская сторона стремится лишь подтолкнуть поляков к конфликту. «Я сужу, что прусаки двинутся для возбуждения поляков и, пустя их на нас, станут делать оказателства к Риге. В таком случае обеспечить Ригу довольной защитой, но не излишней, а войскам стать для закрытия границ от впадения по сухой границе». Таким образом, наиболее опасное нападение мыслилось именно со стороны Польши по «сухому пути». «От армии, мне вверенной, поставится небольшой корпус на границе могилевской, к Малороссии прилегшей, - описывал князь дислокацию войск. - Другой соберется у Киева. Главный же кордарме{+1} по границе расположится Днестровской к Польше от Бендер, дабы не отвлекать всего для одной демонстрации прусской… Все корпусы, соединясь как от Киева, так и от белорусской границы, составят с Кордарме армию. Сия, вступя в Польшу, займет, выгнав поляков, по черту, назначенную на присланной карте, умножит силы свои казаками польскими и схватится руками уже тогда с Двинской армией» {617}.

Так могла развиваться война дальше, если б русской стороне не удалось отвести угрозу прусского вторжения. Польша пала бы первой жертвой противостояния России и «лиги», фактически выставленная союзниками, как таран, на западной границе империи, куда Потемкин и стягивал основные силы. Но был еще шанс избежать подобного оборота дел. Позицию самой Варшавы можно было поколебать, что и предлагал сделать Григорий Александрович в записке, посвященной собственно польским делам.

«Обстоятельства и по сие время в рассуждении войны требуют быть нам в готовности, наипаче противу пруссаков, - писал князь. - А как они выгодою большею для себя имеют обращение на нас поляков нежели открыть действии прямо собою, то сии последние быть первыми в наших соображениях должны. Хорошо, если бы мы могли отвлечь поляков от Пруссии, и тем бы уничтожить все вредные замыслы. По моему мнению, есть возможность, во-первых, преклонением короля на свою сторону, обещанием нации не входить в их дела внутренние, заключением союза наступательного и оборонительного с ручательством за крепость их владений и уступку Молдавии на условиях о Законе».

Как видим, конституция 3-го мая не вызывала у светлейшего князя, в отличие от императрицы, жестко державшейся за возможность посредством liberam veto и конфедераций вмешиваться в управление Польшей, никакого негодования. Потемкин предлагал оставить внутреннюю жизнь [133] Польши самим полякам, всерьез его беспокоила только возможность военного столкновения. Новой в проекте является оговорка о передаче Молдавии Польше «на условиях сохранения Закона», т. е. православия за переходящим в подданство Речи Посполитой населением. Если раньше земельные приращения предлагались Варшаве как плата за участие в войне с Турцией на стороне России, то теперь Польша, не сделав ни одного выстрела, могла получить целое воеводство только за то, чтобы отказаться от нападения вместе с Пруссией на русские границы.

Если же подобными предложениями не удастся умиротворить поляков, то Потемкин предлагал, «не мешкая, начать в Польше известный план», т. е. возмущение православных областей и создание «реконфедерации» силами великого гетмана Бриницкого и Потоцкого на коронных землях, на Волыни - Пулавского, в Литве - Косаковского. «Тут уже король нужен не будет, - рассуждал Потемкин, - а нация его принудит ко всему». Со своей стороны, принявший «название великого Гетмана» Потемкин силами Черноморского и Донского казачьего войск должен был войти на полыхающие восстанием православные земли Украины. Светлейший князь предлагал действовать быстро. «Ежели Вашему Императорскому Величеству угодно, то и начать тотчас». - писал он.

Григорий Александрович советовал как можно скорее открыть переговоры с австрийским императором Леопольдом II по польским делам и попытаться привлечь его к русско-польскому союзу, а также заинтересовать саксонского курфюрста, назначенного наследником польского престола, вступлением в подобный альянс и признанием его прав. «Я не знаю, что бы препятствовало к допущению саксонского курфюрста в наследники короны польской? Польша вся того желает, и мы бы приобрели еще третьего в союз». - рассуждал Потемкин. Эти строки показывают, что светлейший князь в 1791 г. не имел на польскую корону никаких видов, иначе он столь спокойно не отнесся бы к вопросу о правах саксонского курфюрста.