Возмездие обреченных: без иллюстр. - Чарльз Буковски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, да ладно. В конце концов фильм объявился в Голливуде, в открытом кинотеатре на Мелрос. Телефон начал звонить. Надрываться. Но Беллини или Гарабалди не звонили, трезвонили кинопрокатчики или их друзья. Их была целая банда. Один парень, киножурналист Бенджи, все хотел взять у меня интервью. Он позвонил в восемь утра.
— Нет, Бенджи, никаких интервью…
— Но это сделает фильму рекламу!
— Я не рекламирую кино. Тем более, я слышал, что фильм говно.
— Нет, фильм блеск! Классное кино! Я задам вам всего несколько вопросов о книге «Песни суицидника», об истории ее написания. Это здорово поможет…
— Черт бы тебя побрал, Бенджи, я дважды говорил тебе, что работаю по ночам, и поэтому раньше двенадцати мне не звонить!
— Но к двенадцати вы уже на скачках!
— Я все сказал.
Отбой…
Я разобрался, как работает механизм кинопроката. По крайней мере, в моем случае. Кинопрокатчики покупают права, скажем, на показ в Англии — или в Америке, или в Европе — у кинопроизводителя. Затем они стараются распихать картину но кинотеатрам, чтобы отбить свои затраты. Все, что получается сверх вложенных денег — их выигрыш. И с него начисляется процентная ставка. Такая схема показалось мне слишком эксплуататорской и рискованной.
И вот как-то днем явился ко мне кинопрокатчик, с ним Бенджи и еще трое. Звали его Джордж Блэкман, он был из Нью-Йорка, а мне нравятся парни из Нью-Йорка, когда я встречаюсь с ними в Сан-Педро, вот в Нью-Йорке я перед ними тушуюсь. Блэкман был крупный мужик в сером костюме и при галстуке, и Бенджи тоже был в сером костюме и тоже при галстуке. Я знаю этот сорт людей, ботинки у них всегда слегка пошарпаны, а кончики воротничков топорщатся. Подружка Блэкмана была ангел, ангел с совершенно белыми волосами. Лицо ее выглядело на всю тысячу лет, зато все остальное тянуло годков на девятнадцать. Это называлось: «добиться успеха». Они все отлично справились с намеченной целью, и теперь обзавелись непробиваемым шармом, и я понятия не имел, что мне с ними делать. Они приволокли галлон дрянного пойла в кувшине с ручками, я убрал его в кладовку и выставил своего красненького. Сара у меня любознательная, она вывалила на гостей ворох вопросов, что было мне на руку, я мог оставаться в стороне и наблюдать. Всякие дела у этих деятелей сопровождаются выпивкой, обжираловкой, иногда наркотой и, как следствие, расслабухой, и несмотря на то, что где-то высоко над их головами всегда витает призрак страха и отчаяния, им кажется, что они здорово устроились, и теперь оттягиваются.
— Вы имеете проценты с этой картины? — спросил меня Блэкман.
— Разумеется, только не спрашивайте меня: проценты это с нетто или с брутто. Я не знаю.
— Хорошо, — согласился Блэкман, — я не спрашиваю.
Потом мы все загрузились в их автомобили и покатили на пристань, в местечко, где держали живых крабов и небольшую кухню. Мне понравилось это место, потому что там толклись рабочие с дока. К счастью, немногие яппи могут набивать брюхо, когда им заглядывают в рот. Мы разгуливали вдоль чанов и разглядывали крабов.
— Так, — толкнул я Блэкмана, — когда увидите самого хорошего краба, кликните парнишку, он отнесет его на кухню.
Каждый выбрал себе краба по вкусу, и мы уселись за стол, поджидая блюда и попивая пиво. Кто — то подсунул мне под нос диктофон. Это был Бенджи.
— Скажите что-нибудь, — скомандовал он.
— Окей, кто за все это платит?
— Блэкман.
— Отлично. Тогда слушайте: мы все в тисках обстоятельств, и, стараясь выкрутиться из них, мы становимся уродами.
— Вот как?
— Вот так. Всегда найдется какой-нибудь сукин сын, который попытается заставить вас пахать на него задарма, и ему наплевать — кто вы и что вы. Хуже того: он бы охотно прикончил вас.
— Да?
— Да. Это всеобщий заговор, и для отдельного человека ничего не значит. Такие глобальные вещи редко имеют значение…
— Да? А что же имеет значение?
— Что по-настоящему имеет значение, так это всякие мелочи, такие, как вода в радиаторе вашего авто, вовремя подстричь ногти на ногах, не оказаться без туалетной бумаги или запастись резервными лампочками, ну, и всякое такое.
— Ну, это не так уж и много.
— Этого достаточно. Устройте ваши тривиальные делишки — и все гигантские проблемы разрешатся сами собой. Все сразу встанет на свои места.
— И даже смерть?
— И даже смерть будет выглядеть совершенно логичной.
— Мне это нравится, — сказал Бенджи.
— Мне тоже, — согласился я, — даже если это и неправда.
Тут подоспели наши крабы, и мы взяли еще пива. Нам так понравилось наше блюдо, что мы заказали еще крабов и еще пива. Довольные и обожравшиеся, мы загрузились в машины и вернулись ко мне.
После этого мы еще встречались все вместе. Блэкман пришел и запек огромную белую рыбу с луком, затем подтянулись остальные и принесли хорошего красного вина. Мы проговорили всю ночь и все утро, ну, чем-то нужно было заняться, пока шла подготовка показа. Наконец фильм был готов. НОЧЬ ПРЕМЬЕРЫ…
Сара и я решили поужинать в ресторанчике напротив кинотеатра. Афиши на кинотеатре сияли: «Песни суицидника». Мы попивали вино и поджидали, пока приготовят наш ужин. Одну бутылку мы припасли для просмотра. Я чуял, что она нам обязательно потребуется. Зачастую нечто очень важное отфильтровывается во время процесса трансформации книги в кино. Обычно виной тому — большое самомнение тех, кто за это берется, ведь они интерпретируют книгу в соответствии со своим видением вещей, а их видение не очень хорошее, иначе они не были бы настолько глупы, чтобы растрачивать себя в кинобизнесе.
Мы закончили наш ужин и посеменили к кинотеатру. Перед входом собралась большая толпа. Мы протиснулись в вестибюль, и тут меня окружили люди с «Суицидником» в руках. Они хотели автограф. Я и понятия не имел, что распродано так много экземпляров.
Где же тогда мои авторские гонорары? Было жарко, а они все совали и совали мне свои экземпляры. Сару прижали ко мне, она никак не могла вырваться.
— Это хуже, чем поэтические чтения, — заявила она.
— Нет ничего хуже поэтических чтений! — возразил я.
Какой-то парень протянул мне пинту виски, и я хорошенько приложился.
— Оставь себе, — сказал парень, — я вволю посмеялся над твоей лабудой.
Я сделал еще глоток и продолжил раздавать автографы. Сколько молоденьких девушек читает мою писанину. Я представил себе, что они на ночь суют мои книжки себе под подушку. Так я пил виски и подписывал, пил и подписывал. Виски отлично смешивается с вином: крайнее отупение.
Тут рядом возник Бенджи, он схватил меня за руку:
— Они не могут начать показ, пока вы не закончите.
— ЭТО ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА! — проорал я.
Вырвавшись из окружения, мы отыскали наши места, уселись и, шурша пакетом, извлекли бутылочку вина. Свет погас, и кино началось.
Бен Гарабалди был на поэтических чтениях. Он читал стихи. Все было в темных тонах. Плохое начало. Кино оказалось даже хуже, чем я ожидал. Гарабалди играл свою роль вяло и ужасно здраво — этого я больше всего и боялся. Сцена за сценой кино становилось все хуже и хуже. Гарабалди отсасывал из своей бутылки, но видно было, что это ему не необходимо, и он никогда не пьянел. Смысл вина в опьянении, чтобы вы могли забыться. Ну, Гарабалди и забылся: он забыл действовать. Затем он встретил Еву Муттон в баре. Я бывал в сотнях баров, но никогда не встречал такую женщину. Она была просто не тот тип. Скорее, она смахивала на задумчивую манекенщицу, для которой открыть рот — проблема.
Кино стало настолько дрянным, что я должен был взбодриться. Я стал кричать, давая актерам указания. Но они не слушались. Я продолжал орать.
В конце концов какой-то парень не выдержал и крикнул мне:
— Может, ты заткнешься, мужик?
— Я Чинаски! — заорал я в ответ. — Если кто и имеет право хаять это кино, так это я!
Кино крутилось дальше, а Гарабалди все не пьянел. Под конец он оказался на пляже с молоденькой хиппующей бабенкой. Она была в купальнике, и он обнял ее ноги. На заднем плане пенился прибой, ветер ворошил волосы на голове Гарабалди. Он начал декламировать стихотворение об атомной бомбе, которое я написал пару десятков лет назад. Оно поясняло нам, насколько мы были безжалостны и глупы, создав атомного монстра. Гарабалди выдвинул предположение, что когда-то в далеком прошлом мы уже совершали такую ошибку, что однажды мы уже просрали свой шанс, и разве это нас научило чему-нибудь, и научит ли? Затем он оторвался от ног своей подружки и уставился на волны и кружащих над ними чаек.
— ВЗОРВАТЬ ЭТО ДЕРЬМО К ЧЕРТУ! — проорал я, и фильм закончился под шелест аплодисментов.
Мы вышли из зала и оказались в баре вместе с Блэкманом, Бенджи, и в окружении толпы. Мы сидели за столиком, и Сара настоятельно советовала мне заткнуться. Почему-то, стараясь быть учтивым, я оскорбил официанта. Люди утомляют меня, они постоянно оскорбляются; если ты говоришь не то, чего бы они хотели слышать, они воспринимают это как оскорбление.