Пурпурное Древо Порфирия - Лариса Чурбанова

Носком сапога князь разворошил пожухлую прошлогоднюю траву. Запах прелой проснувшейся земли тут же распространился вокруг. Ольгерд нагнулся и широкой пятерней загреб жирный чернозем, с наслаждением поднес его к лицу.

- Вот она, землица-то наша, - с чувством выдохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом оборотился к Шкирняку:

- Я тебя ее беречь оставил. А ты на бабу мою приступом полез?!

Боярин попятился, отступая. Толпа раздалась, не желая соприкоснуться с тем, кто раньше вел ее за собой. Нога его скользнула на подтаявшем суглинке и предательски поехала в сторону. Потеряв равновесие, Шкирняк опрокинулся навзничь. Его нарядный прикид тут же изгваздался брызгами грязи. Теперь он уже был не страшен. Люди никогда не пойдут за тем, кто так принародно облажался. Ольгерд дал сражение и выиграл его без единого удара мечом. Русичи снова шли за ним, снова безоговорочно признав его своим господином.

Дубовые монастырские ворота распахнулись, и князь на мгновение будто ослеп. Через растворившуюся щель выскользнула Домогара и, как красногрудый корабль под всеми парусами, устремилась к мужу. За ней разноцветными колобочками выкатились дети.

"Только бы простила!" - молнией полыхнуло в мозгу у Ольгерда. - "Пусть ругается, орет прилюдно, пусть..." Но тут теплые крепкие руки обвились вокруг его шеи.

- Любый мой воротился, - шептали горячие уста, и князь вдруг внезапно осознал, что жизнь-то, оказывается, чудо как хороша!

- Папа, папа вернулся! - верещали восторженные детские голоса. Кий, Щек, Хорив окружили Ольгерда, от счастья забыв все свои потуги вести себя по-взрослому. Они наперегонки старались притиснуться к отцу, и даже взобраться по нему, поближе к лицу, таким родным голубым глазам. Ольгерд счастливо захохотал, подхватил на руки пухленькую Лыбедь, которую буйные братья совершенно оттерли назад.

Ради этого стоило уезжать за тридевять земель, бродяжить чуть ли не целый год вдали от своего, родного. Для того, чтобы вернуться и понять, что счастье, оно вот тут, рядом. Твоя семья, твоя земля и люди, которые верят в тебя и ждут твоей защиты.

***

Старец Порфирий все ускорял шаг, мало не переходя на бег, но где ему было поспеть за несущимся стрелой князем.

- Охолони чуть, - задыхающимся голосом воззвал отец-настоятель. - Лета мои уж не те, чтобы с тобой в догонялки играть. Лучше послушай, что скажу.

Ольгерд сбавил темп и вопросительно взглянул на монаха.

- На рубежах неспокойно нынче, - выдал Порфирий, настигая наконец быстроногого князя. Они торопились на Святовитово судилище. Наглый Шкирняк на голубом глазу утверждал, что отъезжая в дальние страны, владетельный князь будучи в здравом уме и твердой памяти самолично передал ему всю полноту власти. Да не на время, а навсегда. Мол, и бог и люди слыхали. Говорил, говорил князюшка, что по приезду его волен возвернуть ему боярин все, что пожелает. Стало быть, и вины никакой на Шкирняке вовсе и нет. Все он под свою руку прибрал по прямому княжьему указу. А касаемо того, чтобы назад возвращать, так нет на то его, Шкирняка, никакого желания. Так-то вот!

Можно было бы, конечно, просто располовинить паскуду, никто б и слова поперек не сказал, да только Ольгерд не захотел. На удивленные вопросы домочадцев, князь нехотя пояснил, что во всем порядок должен быть. Надо, мол, людям привыкать не по силе свою правоту доказывать. А то, что это поведется? Я сильнее, стало быть, могу и пашню твою заграбастать, и корову-кормилицу увесть? Не дело это. А как увидит народишко, что и князь по закону поступает, так, поди, и сам пообвыкнет так дела вершить. Вот и настанет в городе жизнь правильная, не самовольная.

Печенеги, однако, такую точку зрения князя совсем разделяли. Как прослышали, что в стольном граде русичей безвластие, что владетеля грозного нет, и неизвестно, когда будет, враз быстренько орду сбили-сколотили. Говорят, уже на самом Клове, исконно словенской реке, лагерем стали. Именно об этом и пытался поведать Ольгерду старец Порфирий:

- Не сегодня-завтра степь на нас нагрянет. Спору нет, и со Шкирняком разобраться надо, да только не опоздать бы с войною.

Ольгерд хищно шмыгнул носом и холодно бросил:

- А что, печенеги уж и позабыли, как мы им надысь задницы понадрали? Я думал, лет пять точно не заявятся. Что осмелели- то так?

- Царьградское золото им глаза замылило, вот что. Сказывали мне, что на Константинопольский стол новый базилевс сел. Вот он и расстарался вельможам печенегским деньжишек на поход подкинуть. Да еще слова всякие нужные послы ромейские кому надо нашептали. А степняки, они как дети малые: пыхнули и на коней- бей-убивай!

- Хороши детишки! - хмыкнул Ольгерд. - Вечно ты, отче, всех оправдываешь. Эти ребятишки, дай им волю, земли русские кровью зальют по шейку. Чем же мы, грешные, так ромейского цесаря так изобидели, что он на нас орду натравить решился?

- А ты вспомни, вспомни, княже, - насмешливо молвил старец. - Жену твою венчанную, первую, княжну византийскую.

Князь помрачнел. Многие годы он настойчиво изгонял из своей памяти любое воспоминание о Несмеяне. Прекрасной белолицей царевне, оказавшейся потом банальной упырихой. Ольгерд неловко повертел шеей. Как он выжил тогда, один бог ведает. Порфирий помог, выручил. Неуверенно, словно побитая собака, князь глянул в лицо старца. Медленно, с натугой, выплюнул слова:

- Я тебя никогда не спрашивал, что с ней сталось. Теперь, видно, пришло время.

Старец кивнул.

- До сих пор жива. Если только можно сказать так. Помнишь же, она только чужой силой дышала. А в монастыре у сестер, где ж ей подпитываться? Так и лежит себе в келье неподвижная, холодная. Али заскучал по любушке своей нареченной?

- Тьфу ты, скажешь тоже. Только не дело это, что с живыми людьми она так близко. Неровен час, беда стрясется! Кроме себя винить некого будет.

- Брось, монахиням хорошо такие ведомы. Получше нас знают, что и как.

- Все ж, знаешь, отче, как с делами разделаемся, нужно ее будет понадежней запрятать, подале куда.

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем. Порфирий дивился, как причудливо отражаются деяния прошлого в настоящем и грядущем, в который уж раз изумляясь, сколь дивно устроен мир. В который раз убеждался он, как воздаяние даже за вынужденную жестокость настигнет пусть даже и через много лет. Вот ведь, необдуманная женитьба Ольгерда и нарушение, хоть и по уважительной причине, супружеского обета, обернулось через десяток лет грозным нашествием кровожадных степняков!

А князь размышлял, куда бы подальше с глаз убрать коматозную Несмеяну, да по тихому, чтобы дело это до Домогары не дошло. С одной стороны- кол осиновый в спину и никаких лишних хлопот, так ведь жена. Неладно как-то!