«Фрам» в полярном море - Фритьоф Нансен

«Воскресенье, 5 ноября. На сегодня назначены большие состязания в беге по льду. Дистанция отмерена, дорожка подметена, размечена вехами, украшена флагами, повар заготовил призы – пирожные, перенумерованные соответственно их величине. Напряженное ожидание. Когда же дело дошло до самого бега, оказалось, что молодцы наши слишком усердно тренировались последние дни и ноги у них прямо одеревенели, так что никто не мог двинуться с места. Пришлось распределять призы «вслепую»: одному завязали глаза, и он назначал, кому преподнести пирожное, на которое другой указывал пальцем. Этот нелицеприятный способ распределения вызвал общее одобрение; все нашли, что куда удобнее получать призы таким способом, нежели бежать за ними целый километр.

Итак, снова воскресенье. Как медленно все же проходят дни! Я работаю, читаю, пишу, мечтаю. Иногда завожу орган, совершаю прогулки во мраке по льду. Низ горизонта на юго-западе залит темным, густым и горячим багрянцем, в нем как будто воплотились все тайные вожделения жизни, а сам отблеск солнца такой далекий, уходящий вглубь, как страна грез раннего детства. Повыше багрянец переходит в оранжевый цвет, затем, постепенно бледнея, становится зеленовато-голубым; повыше сгущается в глубокую, усыпанную звездами синеву и, наконец, исчезает, как глубокая загадка жизни, в бесконечном пространстве, которого никогда не озарит никакой рассвет. На севере дрожат дуги слабого северного сияния, еще неуверенно трепетные, словно пробуждающиеся влечения, которые затем внезапно, по мановению волшебного жезла, прорвутся, хлынут по темной синеве неба сверкающими снопами лучей – безустанно движущимися, вечно мятущимися, подобно духу человеческому.

Я могу сидеть и смотреть, смотреть без конца, не в силах оторвать взор от этого сказочного горения на западе, где бледный и тонкий серебристый серп луны погружает свой нижний край в кровавый отблеск. Мысли рвутся сквозь этот отблеск к солнцу, которое так далеко-далеко, и к ней, единственной, к нашей будущей встрече… Мне чудится, что, выполнив свою задачу, полным ходом, под всеми парусами, мчится «Фрам» по родному фьорду, приветствуемый народом, раскинувшимися по обеим берегам улыбающимися, залитыми солнцем горными лугами, лесами и жилищами… А затем… О, тысячи часов и дней лишений растают в беспредельном восторге одного мига свидания…

Брр… Леденящий порыв ветра. Я прихожу в себя, вскакиваю и начинаю ходить взад и вперед. Да, мечты, мечты! А цель еще так далеко, сотни и сотни миль между нами, лед и земля, и снова лед. А нас носит здесь вдобавок, как по заколдованному кругу, и ничего еще мы не достигли. Остается лишь ждать, ждать. Чего?

Мне пастбище горное снилось,Играл со мной солнечный луч;Проснулся – на острове голом,Под пологом черным из туч.

Еще взгляд на звезду родины, на ту самую, что сияла тогда вечером над мысом Челюскина, и я взбираюсь на судно, где ветряная мельница машет крыльями на холодном ветру и электрический свет льется через иллюминаторы в ледяную ночь полярной пустыни».

«Среда, 8 ноября. Буря, свирепствовавшая последние два дня, совершенно стихла. Сегодня– ни ветерка; остановилось даже наше ветряное колесо. Прошлой ночью попробовали не брать собак на борт, как делали до сих пор, и оставили их на льду. В результате опять одна собака ночью растерзана другими. На этот раз поплатился жизнью Улябранд, старый, беззубый бурый пес. Той же участи подверглись еще раньше Иов и Моисей.

Наблюдения за вчерашний вечер показали, что находимся на 77°43 северной широты и 138°8 восточной долготы, следовательно, еще южнее, чем раньше. Ничего не поделаешь, но дело дрянь. Мало утешает даже то, что мы теперь восточнее, чем когда-либо.

Опять новолуние, и надо, значит, ожидать сжатия; подвижки льда уже начались; он стал вскрываться еще в субботу и с каждым днем дробится все больше. Полыньи довольно крупные, и подвижки все ощутительнее. Вчера наблюдали первые признаки сжатия; утром, в 5 ч, оно было еще заметнее. Сегодня лед вскрылся вдоль всего судна, и «Фрам» почти наплаву.

…Вот сижу в тихую полярную ночь на плавучей льдине и вижу лишь звезды над головой. Где-то далеко нити жизни переплетаются в замысловатую ткань, которая тянется непрерывно от нежной утренней зари жизни до ледяного безмолвия смерти. Мысли следуют одна за другой, целое расщепляется на части и становится таким мелким, мелким. Над всем этим господствует один вопрос: «Зачем ты уехал?» Да разве мог я иначе? Разве может поток остановить свой бег или побежать вверх по склону?

Мой план рухнул. Построенный из теорий дворец, который я гордо и самоуверенно воздвигал, свысока относясь ко всем вздорным возражениям, при первом же дуновении ветра рассыпался, словно карточный домик. Можно строить самые остроумные гипотезы – будьте уверены, действительность над ними посмеется. Верил ли я сам в них твердо? О да, временами, чаще всего верил. Но то был самообман, дурман какой-то. За всеми доводами рассудка таилось внутреннее сомнение. Кажется, чем дольше и горячее я отстаивал свои теории, тем сильнее росли сомнения. И все же… Нет, нет. Нельзя отбросить такие, например, доказательства, как сибирский плавник. Но если мы все-таки на ложном пути, что тогда? Чьи-то надежды будут обмануты – вот и все. Если мы даже погибнем, – что значит наша гибель в бесконечном круговороте вечности?».

«Четверг, 9 ноября. Сделал сегодня серию измерений температуры и брал пробы морской воды через каждые 10 м, до самого дна. Глубина всего 53 м, причем во всех слоях температура удивительно ровная, около -1,5°. То же самое я наблюдал раньше, южнее. Так вот они – полярные воды. Замечается легкий напор льда; слабые признаки сжатия отмечены утром и небольшое сжатие в 8 часов вечера; кроме того, несколько легких толчков поздно вечером, когда мы играли в карты».

«Пятница, 10 ноября. Возился все утро со вчерашними пробами воды, исследуя их с помощью электрического аппарата Торнё,[143] требующего, ко всеобщему ужасу, соблюдения абсолютной тишины на борту. Люди ходили на цыпочках, разговаривали тишайшим шепотом. Забыться, однако, нетрудно; нет-нет, да кто-нибудь начнет колотить по палубе или вздумает подпиливать что-то в машинном отделении. Однако тотчас же властный голос командира водворял тишину. Дело в том, что измерения эти производятся с помощью телефона, в который слышится чрезвычайно слабый, медленно замирающий звук; момент, когда он совсем затихнет, надо точно заметить. Соленость во всех слоях, вплоть до самого дна, оказалась поразительно небольшой; должно быть, морская вода перемешана здесь с пресной сибирских рек.