Приключения бравого солдата Швейка в русском плену - Карел Ванек

Лежали день, лежали два, инженер не приходил, полковник был сердит на него по-прежнему, и пленные начали разбредаться по соседним деревням.

Там пленных ещё не видали, они были новостью, поэтому их встречали с радостью. Жители, русские и поляки, спрашивали их, какого они вероисповедания, и когда выяснилось, что многие из пленных католики, это способствовало сближению, главным образом с женщинами.

– Вот бы куда Гудечка, – заявил однажды пискун, возвращаясь из деревни.

– А в какой деревне ты был? – спросили его сразу несколько голосов.

Пискун махнул рукой в сторону леса:

– Вон за лесом в Глинищах. Там много солдаток.

В течение двух недель полковника видели непрестанно ругающим инженера, потом он неожиданно изменился и стал с ним спокойно разговаривать. А в понедельник он уже принялся опять выгонять на работу:

– А ну-ка, дети, выходи на работу! Инженер пообещал платить за работу прямо. Я его научил, сукина сына.

В ответ на это Смочек, грустно осмотрев свой порожний мешок, сказал:

– Сговорились, наверное, с этим инженером, теперь будут обворовывать нас вместе, черт бы вас побрал обоих!

Работать пошли на другую сторону, в городишко, где нужно было исправлять дорогу. Это подняло настроение, а особенно развеселились пленные, когда узнали, что бабы будут возить песок.

Рота разделилась. Одна половина насыпала песок, другая рассыпала его равномерно по дороге. Бабы понукали лошадей, пленные щипали девок, и те пищали. Инженер ходил посреди дороги, раздавал папиросы и похваливал:

– Ну, работа кипит. Только поскорей, ребята! Скоро будет мир. – Затем предложил: – Послушайте, что я хочу сказать: давайте сегодня пройдём до того большого дерева, а потом я отпущу вас домой, хорошо? Давайте работать на урок, зачем тут быть целый день, сделаем урок и пойдём домой, ладно?

Работу эту можно было сделать только дня за два, но обещание предоставить после выполнения урока свободное время и рыбу к обеду и наличие баб действовали на пленных неотразимо. Воза молниеносно насыпались песком, переворачивались, солдатки кричали, а партия с таким усердием разбрасывала песок по дороге, что только пыль стояла. Инженер весело улыбался; прежде чем приехала кухня, работа уже была закончена.

– Вот завтра, молодцы, до того бугорка на урок 1 возьмём, да? Ничего, лучше поспешить, а потом отдохнуть.

И когда они согласились, он обрадовался – в другое время они бы просидели здесь четыре дня, а теперь управляются за три четверти дня.

Эта дорога была очень оживлённой. То и дело проезжали по ней офицеры в автомобилях и часто останавливались возле пленных, расспрашивая, как им живётся. Они внимательно слушали и говорили, покручивая усы:

– Плохо, ну да нашим у вас ещё хуже. Там, говорят, наших в плуги запрягают. Да, да, война наделала делов. Ну что же делать, на то и война, чтобы люди страдали.

И уезжали дальше. Если бы они спросили, что обо всем этом думает бравый солдат Швейк, то он бы им сказал: «Вы похожи на тех судей, которые присудили цыганка Ружичку в Пильзене к повешению за то, что он ударил еврея топором. Они посадили его в камеру и вместе с ним посадили стражника, чтобы тот играл с ним в карты и по-всякому веселил его, – одним словом, чтобы скучно ему не было. Каждый день они посылали к нему доктора, и тот его спрашивал: „Не болит у вас голова?“ или: „Чувствуете себя совершенно здоровым?“ И три раза в день измерял у него температуру и считал пульс. Они даже заставили его запломбировать зубы, срезать мозоли, сделать маникюр, купили ему берёзовой воды для волос и крем от веснушек. Наконец ему сказали: „Сегодня вы будете есть, что захотите, и это вам ничего не будет стоить. Палач уже приехал, и завтра утром вас повесят“. Так он и пошёл под виселицу».

Но Швейка об этом не спрашивали, а сам он не говорил и только рассказывал разные события из своей жизни.

Иногда случалось, что кто-нибудь из Глинищ приходил очень поздно в сарай и говорил проснувшимся товарищам:

– Ох, сегодня я буду хорошо спать, сегодня я хорошо погулял, – а на третий день его, больного, клали на телегу, и Марек отвозил его в Вилейку в госпиталь.

Но даже и эта опасность – заболеть какой-нибудь болезнью – не удерживала пленных от романтических приключений. Связи с женщинами были единственным удовольствием на фоне однообразной, серой жизни пленных, и Швейк несколько раз, наблюдая за телегой, которая отвозила заболевшего товарища, говорил:

– Ну, теперь ты угомонишься. Любовь – это, говорят, единственное удовольствие в жизни бедных.

Но вот дороги все уже были исправлены, на болотах возвышались новые деревянные мосты, рожь в поле была скошена и сложена в скирды. Однажды утром инженер пришёл в сарай и сказал:

– Деньги за работу я выплатил вашему начальнику. Спасибо вам, хорошо работали! Вот вам на махорку.

И, протягивая каждому руку, он давал по рублёвке. В этот день они ещё оставались в сарае. Инженеры уехали со своим отрядом на телегах, нагруженных чемоданами, а полковник, оставив роту на попечении Евгении Васильевны, отправился за указаниями, что ему делать с пленными.

СЕМЬ КАЗНЕЙ ЕГИПЕТСКИХ

В Почепове, куда пленных пригнали в начале августа, их ожидала огромная работа: надо было построить почти шестикилометровый деревянный мост через болото.

Давно уже начали его строить, но никак не могли достроить, так как мост этот находился под обстрелом немецких орудий и немцы добросовестно расстреливали ночью все то, что русским удавалось построить за день. Таким образом, в этой точке сосредоточились два противоположных интереса: русские хотели во что бы то ни стало построить мост, а немцы хотели во что бы то ни стало его разрушить. Поэтому, когда русские начали сгонять сюда большее количество людей, чтобы его поскорее сделать, немцы стали посылать больше аэропланов и гранат, которые начинали сильнее бомбардировать злополучный мост.

Тогда русские решили снять с работы русских солдат, заменить их австрийскими пленными и сообщить немцам, что если они будут стрелять, то будут убивать своих же подданных. На другой день немцы хитроумно ответили на этот шаг русских: они сбросили с аэроплана листовки, в которых сообщали, что стрелять они будут только по русским инженерам и по руководителям работ, поэтому они рекомендуют пленным держаться подальше от инженеров, в противном случае им придётся пенять на себя.

Это предупреждение пленные приняли близко к сердцу, и, как только начинал гудеть мотор немецкого или русского аэроплана, они разбегались в разные стороны и. расположившись где-нибудь в лесу, искали вшей или играли в карты до тех пор, пока конвоиры не сгоняли их снова к месту работы.

Эта беготня, казалось, весьма забавляла немецких авиаторов. Немецкие аэропланы без всякого повода, откуда бы они ни возвращались, предпочитали пролететь над мостом. Они кружились над постройкой, беззаботно спускаясь так низко, что полевые орудия с остервенением выбрасывали в них шрапнель и лаяли, как собаки. Они бросали бомбы и, сопровождаемые разрывающейся шрапнелью, улетали обратно, а солдаты разбегались.

Едва удавалось согнать пленных к постройке, как опять где-нибудь падала и разрывалась бомба, и первый, кто слышал её взрыв, командовал:

– Ребята, бери ноги на плечи, союзник уже здесь! Почепово, где расположились пленные, было грязной, запущенной деревушкой с несколькими едва сохранившимися хатами. Большинство хат сгорело от немецкой бомбардировки. Жить в сараях из-за холода было невозможно, поэтому люди набились в хаты, как сельди, ложась ночью один на другого. Когда пленные возвращались с работы, хозяева хаты начинали креститься:

– Прости, господи, грехи паши и убери отсюда эти австрийские морды.

Старый Головатенко все сокращал расходы на довольствие, полагая, что зимой война кончится и его доходы прекратятся. Он уменьшил порции хлеба, отнял сахар и вместо солёной рыбы, из которой варилась уха, начал класть в щи рубленые листья свёклы, которые привозились откуда-то с поля.

Когда утром, выходя на работу, считали, сколько новых ям прибавилось от немецких гранат, и смотрели, какие за ночь произошли новые разрушения, Швейк говорил:

– Ну, на нас обрушились все египетские казни. В один день аэропланов налетело, как мух, и они начали прогуливаться над мостом туда и обратно. Пленные сидели в лесу и, так как, было холодно, разводили костры и грелись. Некоторые принесли с собой картошку и начали её печь. Эту картошку вырывали на полях крестьян деревни Почепово целыми мешками.

– Мы их всех объедим, – задумчиво сказал Горжин. – Ещё одна зима, и они помрут с голоду, и мы вместе с ними.

– Я, – отозвался пискун, – я тут не останусь. Я пойду к дружинникам, ведь все равно убить меня могут где угодно, но там я хоть наемся вдоволь!

– Если бы я не присягал императору, – проговорил, чистя картошку, Швейк, – я бы тоже пошёл в дружинники. Но я ему обещал служить и лучше буду здесь воровать картошку. Обязанность каждого солдата – уничтожать неприятеля и приносить ему как можно больше вреда.