Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Женщины Капенской рыночной площади, не сводя с него глаз, решали вопрос, красив он или безобразен. Мнения разделились, потом сошлись на одном: ростом, торсом, мускулатурой — красив, а тем, что выше, — не очень. Рыжеватые волосы слишком густы, лицо слишком круглое и слишком крупное, а шея короткая и такая толстая, что кажется продолжением головы. Глаза, как и волосы, с рыжиной, очень маленькие, посажены глубоко и слишком близко друг к другу. Нос и подбородок мечтают о встрече над полногубым маленьким ртом. Кончик носа опускается вниз, а подбородок тянется вверх. Красотки, которых он удостоил внимания, сравнивали его поцелуй со щипком птичьего клюва. Но… раз увидев, такого не позабудешь. Этого не отрицал никто.

Он обладал потрясающей, богатейшей фантазией. Много есть фантазеров, но в отличие от всех прочих Антонию удавалось претворять свои фантазии в жизнь. Себя он видел и Геркулесом, и новым Дионисом, и легендарным восточным царем Сампсикерамом, умудряясь походить разом на всех троих обликом и поступками.

Хотя его необузданный нрав и тяга к роскоши довлели над интеллектом, он не был ни глупым, как его брат Гай, ни совсем уж мужланом. У Марка Антония имелась практическая жилка, он был хитер, и эта хитрость помогала ему выпутываться из многих сомнительных положений. Он знал, как распорядиться своей потрясающей мужественностью, чтобы та надежно прикрыла его от чьего-либо гнева, особенно от гнева Цезаря, диктатора Рима, доводившегося ему троюродным братом. В дополнение к этому у него была семейная способность к ораторству — о нет, конечно, не такая, как у Цезаря или Цицерона, но определенно он говорил лучше, чем большинство членов сената. Он был храбр, смел, быстро соображал и не терялся на поле сражения. Он не признавал ни морали, ни этики, не испытывал уважения к чужой жизни и вообще к живым существам, но он мог быть очень щедрым и был хорош в компании. Антоний, как бык, весь состоял из импульсов и горы плоти. Он был рожден патрицием, однако желал еще большего, хотя желания его были противоречивы. С одной стороны, он хотел быть Первым человеком в Риме, с другой — жаждал дворцов, гульбы, секса, еды, вина, веселых представлений и постоянных развлечений.

Год назад он с легионами Цезаря вернулся в Италию, и с той поры все вышеперечисленное вошло в непременную атрибутику его жизни. Как заместитель диктатора, Антоний по конституции обладал практически неограниченной властью, и то, как он ею пользовался, Цезарю определенно не могло понравиться. Он хорошо это понимал, однако жил как восточный владыка, тратя значительно больше того, что имел. Более благоразумный человек давно бы смекнул, что наступит день, когда его за все это потянут к ответу, но Антоний продолжал жить, как жилось. Он считал, что времени у него еще полно. И просчитался. Этот день наступил.

У него хватило ума оставить своих дружков в Геркулануме, на вилле Помпея. Не следует раздражать кузена Гая сверх меры. Такие люди, как Луций Гелий Попликола, Квинт Помпей Руф-младший и Луций Варий Котила, были, разумеется, известными лицами в Риме, но кузен Гай почему-то их не любил.

Въехав в Рим, Антоний в первую очередь поспешил не к Общественному дому и даже не к огромному особняку Помпея на Каринах, в котором он теперь проживал, а к дому Куриона на Палатине. Оставив своих германцев в саду возле дома Гортензия, он постучал в знакомую дверь и спросил госпожу Фульвию.

Она была внучкой Гая Семпрония Гракха. Ее мать, Семпрония, очень удачно вышла в свое время за Марка Фульвия Бамбалиона. Подходящий союз, учитывая, что Фульвии были самыми стойкими сторонниками Гая Гракха и потерпели вместе с ним крах. Семпрония же унаследовала огромное состояние своей бабки, несмотря на то что по lex Voconia женщинам запрещалось быть главными наследницами. Но бабкой Семпронии была Корнелия, мать Гракхов, достаточно влиятельная особа. Она добилась издания сенатского декрета, аннулирующего этот закон. Когда Фульвий и Семпрония умерли, другой сенатский декрет позволил Фульвии унаследовать состояния как матери, так и отца, что сделало ее самой богатой женщиной Рима. Но обычная судьба наследниц не для Фульвии! Она сама выбрала себе мужа — Публия Клодия, патриция-мятежника, основателя скандально известного клуба. Почему она выбрала Клодия? Потому что была влюблена в образ своего деда, блестящего демагога, и видела в Клодии большой политический потенциал. И она не ошиблась. Сама Фульвия была не похожа на обычную жену-римлянку, которая должна сидеть дома. Даже будучи на сносях, она исправно посещала Форум, где криками подбадривала своего муженька, не стесняясь, целовала его — в общем, вела себя как завзятая шлюха. А в частной жизни Фульвия сделалась полноправным членом клуба Клодия, хорошо знала Долабеллу, Попликолу, Антония и Куриона.

Когда Клодия убили, она была безутешна, но ее старый друг Аттик убедил ее жить ради детей: со временем, мол, ужасная рана затянется. Так это или нет, но через три года вдовства она вышла замуж за Куриона, еще одного способного демагога. От него у нее появился озорной рыжеволосый сын, однако их совместная жизнь трагически оборвалась, ибо Курион погиб в бою.

Сейчас в свои тридцать семь при пятерых детях (четверо от Клодия, пятый от Куриона) она выглядела от силы на двадцать пять, и никак не больше.

Впрочем, у Антония, отменного ценителя женских прелестей, не было времени как следует ее оценить. Войдя в атрий, Фульвия вскрикнула и с такой радостью бросилась ему на грудь, что ударилась о кирасу и упала на пол, смеясь и плача одновременно. Антоний тоже сел на пол рядом с ней.

— Марк, Марк, Марк! Дай посмотреть на тебя! — повторяла она, держа его лицо в своих ладонях. — Похоже, ты ни на день не постарел.

— Ты тоже, — сказал он тоном знатока.

Да, как всегда, притягательна. Соблазнительно большие груди, упругие, будто ей восемнадцать, тонкая талия — она не скрывала своих сексуальных активов! Морщины не портили ее симпатичное лицо с чистой кожей, черными ресницами и бровями, огромными синими глазами. А ее волосы! Блестящие, все того же чудесного каштанового цвета. Какая красавица! Да еще при деньгах!

— Я люблю тебя. Выходи за меня.

— Я тоже тебя люблю, Антоний, но сейчас не время. — Глаза ее вновь наполнились слезами, уже не радостными, а горькими при воспоминании о Курионе. — Предложи мне то же самое через год.

— Как всегда, три года между замужествами?

— Да, кажется, так. Но не сделай меня вдовой в третий раз, Марк, заклинаю! Ты все время нарываешься на неприятности, поэтому я тебя и люблю. Но мне хотелось бы встретить старость с тем, кто дорог мне еще с юности, а кто еще остался, кроме тебя?

Он помог ей встать, но, обладая достаточным опытом, даже не попытался обнять.

— Децим Брут, Попликола?

— О, Попликола! Паразит, — презрительно охарактеризовала она. — Если мы поженимся, ты порвешь с ним — я его не приму.

— А Децим?

— Децим неплохой человек, но он… не знаю… вокруг него свет большого несчастья, я явственно вижу это. Кроме того, он слишком холоден для меня. Думаю, это отклик на поведение его матери, Семпронии Тудитании. Та сосала пенисы лучше всех в Риме, даже лучше профессионалок. — Фульвия привыкла называть вещи своими именами. — Признаюсь, я была рада, когда она наконец уморила себя диетой и умерла. Думаю, и Децим был рад. Он даже ни разу не написал ей из Галлии.

— Кстати, о секс-мастерицах: я слышал, мать Попликолы тоже умерла.

Лицо Фульвии исказила гримаса.

— В прошлом месяце. Я держала ее руку, пока она не остыла… тьфу!

Они прошли в сад перистиля. Стоял отличный летний денек. Фульвия села на край фонтана и опустила руку в воду. Антоний устроился на каменной скамейке напротив. «Клянусь Геркулесом, она красавица! И через год…»

— Цезарь тобой недоволен, — вдруг сказала она.

Антоний насмешливо фыркнул.

— Кто? Старый добрый кузен Гай? Да я сделаю его одной левой! Я — его любимчик.

— Не будь таким самоуверенным, Марк. Я очень хорошо помню, как он манипулировал моим Клодием! Пока Цезарь сидел в Риме, он все вкладывал в голову Клодия, а тот лишь исполнял: отправил Катона аннексировать Кипр, проводил какие-то непонятные законы о религии, об управлении религиозными школами. — Она вздохнула. — Только после отъезда Цезаря в Галлию мой Клодий обрел себя. И начал буйствовать. Цезарь контролировал его, пока мог. А теперь примется за тебя.

— Мы — семья, — возразил спокойно Антоний. — Он может меня отругать, но не больше.

— Советую тебе принести жертву Геркулесу, чтобы все вышло по-твоему, Марк.

От Фульвии он пошел во дворец Помпея, к своей второй жене Антонии Гибриде. Она была неплохая, хотя лицо у бедняжки, как и у всех Антониев, не блистало особой красой. К тому же то, что хорошо смотрится у мужчины, женщину определенно не украшает. От этой рослой девицы он очень быстро устал, хотя не так быстро, как потратил ее состояние. Она родила ему дочь, которой уже исполнилось пять лет. Но брак кузена с кузиной — не самый удачный из вариантов. И маленькая Антония стала тому подтверждением: некрасивая, умственно отсталая да еще толстая. Вряд ли ее кто-то возьмет без умопомрачительного приданого… разве какой-нибудь плутократ-иноземец? Тот, пожалуй, отдаст и половину своего состояния за шанс породниться с Антониями. А что, это мысль!