Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном - Диана Сеттерфилд

Все, что она могла сейчас сделать, так это спуститься вниз и уведомить о случившемся мистера Беллмена.

Пальто висело за дверью; она надела его поверх ночной рубашки и в темноте нащупала ногами туфли.

Снова шагнув на галерею, Лиззи вздрогнула от неожиданного звука.

Похоже на хлопки крыльев.

Новая волна воздуха хлестнула по щекам и шее, и прямо перед ней возникло, поднявшись снизу, нечто черное — пронзительно, предельно черное, — до той поры она даже представить себе не могла такую черноту. Возникло и тут же исчезло. Озадаченная, она задрала голову вверх: что это, птица?

Так и есть! Грач.

На секунду он завис под потолком, как бы примеряясь, а затем одним сильным, выверенным взмахом крыльев бросил свое тело в проем под стеклянным куполом. Наружу! Черный на черном фоне, он был почти невидим — если бы не звезды, по исчезновению и появлению которых она смогла еще несколько мгновений следить за его полетом. Потом звезды перестали мигать.

А она все стояла, глядя вверх, вцепившись пальцами в поднятый воротник пальто, не чувствуя холода, не замечая времени. Исчезнувший грач оставил черную запись в ночном небе — и, загадочным образом, в ее памяти.

Часть третья

О вороне

…ей неведома забота,

ей неведома печаль,

ей неведомо сострадание;

ее жизнь — это сплошной праздник,

а свою смерть она встречает со спокойной уверенностью,

ибо знает, что скоро вернется в этот мир уже в качестве сказителя — или вроде того — и будет еще мудрее и счастливее, чем когда-либо прежде.

Жители городка не забыли Уильяма Беллмена и пришли проводить его в последний путь. А потом они отправились по своим делам. Только домочадцы и самые близкие остались в гостиной особняка Беллменов. Помимо Доры, Мэри и миссис Лейн, здесь были фабричные управляющие Нед и Крейс, а также Роберт, выпекавший для фабрики хлеб, — теперь он был старшим мужчиной в семье Армстронгов. Из новеньких были только Джордж и Питер, осиротевшие племянники Мэри, которых теперь приютила Дора.

— Твой отец однажды убил грача, — сказал Роберт Доре. — Еще мальчишкой. Мой отец тоже был там и потом никак не мог забыть тот случай. Все ребята в округе восхищались рогаткой твоего отца.

И он рассказал ей эту историю.

— Папа никогда не любил птиц, — сказала она. — А ведь они такие чудесные! Над фабрикой дважды в день пролетает целая туча грачей.

Он кивнул:

— Да, это флайтсфилдские грачи.

— Флайтсфилдские?

— Так их называют. На тамошнем поле обычно собирается грачиная паства.

По выражению ее лица он понял, что Дору посетила идея, а в следующий миг она предложила:

— Поедем туда прямо сейчас!

Поездка до Флайтсфилда заняла около часа, а потом еще был пеший подъем на холм; так что ко времени их прибытия на место лишь тонкая полоска неба отделяла нижний край белого солнца от горизонта. Все были нагружены: мужчины несли Дору, которая не могла самостоятельно перемещаться по неровной почве, а Мэри и дети несли клеенчатое полотно и подушки для сидения. Сразу за вершиной холма они выбрали пологий участок, расстелили клеенку и уселись, завернувшись в одеяла.

Пейзаж был не из тех, что вдохновляют художников: просто обширное поле, полоса леса вдали и белизна зимнего неба вверху.

— И где же они? — спрашивал Джордж, племянник Мэри. — Почему их не видать?

— Мы их опередили, но скоро они появятся.

Дора сверилась с часами, а потом взяла бинокль и оглядела горизонт.

— Посмотрите туда, — сказала она, указывая на запад.

Там в небе появились точки, пока еще слишком далекие, чтобы можно было отследить их перемещение.

Ну вот, это первые, со стороны Страуда. Она наводила бинокль в разные стороны и видела то, что другие пока еще не могли: новые группы птиц, прибывающие со всех направлений. Наконец она опустила бинокль на колени, обняла за плечи Джорджа, чтобы им обоим было теплее, и приготовилась наблюдать за спектаклем.

Они приближались с севера, юга, востока и запада. Группами по два-три десятка они стартовали из разных мест, по пути сливались с другими группами, образуя все более крупные стаи, а к Флайтсфилду приближались уже бесконечно длинными колоннами. Через несколько минут первые грачи пошли на снижение, у самой земли захлопали крыльями, вытягивая когтистые лапы, — и совершили посадку. За ними следовали другие, и очень скоро уже десятки, а затем сотни грачей расхаживали по полю на глазах у кучки зрителей. Небо густо заполняли все новые птицы: тысячи их черными реками стекались к пункту назначения — двигаясь слаженно и сосредоточенно, с ясным пониманием своей цели — и каскадом низвергались на землю.

При таком их количестве нетрудно было поверить в то, что здесь собрались все грачи мира. А они прибывали и прибывали. Приземлившиеся занимали каждый свободный пятачок, растекаясь по полю жирной кляксой, и бурая пахота все слабее проглядывала сквозь черноту перьев. Грачиный грай, когда эти птицы собираются сотнями и тысячами, совершенно не похож на шум, производимый ими в сравнительно небольших количествах. Множество голосов сплавлялись, образуя звуковой эффект, который, казалось, не мог издаваться живым существом — скорее это напоминало утробное звучание самой планеты. Вот поле заполнилось на три четверти, вот уже на четыре пятых; и все меньше места оставалось для новоприбывших. Иногда, не рассчитав точность приземления, птицы опускались на спины сородичей, и возникала куча-мала, которая затем понемногу рассасывалась.

Наконец небо начало проясняться: грачиные тучи редели. Сплошной поток стал распадаться на отдельные волны, которые раз от раза слабели, а еще через несколько минут на землю сели последние птицы, и пейзаж четко разделился на пустое небо вверху и кишащее птицами поле внизу.

Теперь мир взял паузу. Солнце опустилось еще чуть ниже. Воздух стал чуть холоднее. Несколько пар человеческих глаз, не мигая, взирали на многотысячное сборище грачей, меж тем как шум стал быстро угасать.

И вот наступила тишина. На поле все замерло.

Но вот где-то в самом сердце этой птичьей массы, еще невидимый для зрителей, шевельнулся один грач. Потом он расправил крылья и взлетел. За ним по одному потянулись другие, и ниточка черных птиц поднялась вверх, закручиваясь спиралью в сумеречном воздухе. У основания нить стремительно утолщалась, спираль набирала мощь, раскачиваясь в небе и разрастаясь, как капля черной краски, упавшая на поверхность воды. Трудно было поверить, что это явление состоит из отдельных птиц; оно казалось единым живым существом, вздымающимся в небеса и принимающим разные фантастические формы.

Озеро птиц внизу сокращалось в размерах по мере того, как черная масса устремлялась ввысь из его центра, присоединяясь к вихревому танцу. Настал момент, когда последние грачи покинули землю и вся их паства образовала в воздухе гигантскую фигуру, постоянно меняющую очертания. Время потеряло значение. Будущее и прошлое исчезли, существовал только этот миг.

«Я уже это видела, — подумала Дора, — миллион лет назад, в другом мире». Сейчас эти образы находились за пределами ее понимания, но она явно знала их в прошлом, — стало быть, придет день, когда она узнает их вновь. А сейчас она просто наблюдала, затаив дыхание. Она забыла об окружающих, забыла о себе, забыла обо всем, кроме этого сказочного чередования картин, которые запечатлевались у нее в душе одновременно с их появлением в небе.

Люди так увлеклись зрелищем черного вихря, танцующего над Флайтсфилдом, что никто из них не заметил, как первые птицы начали выпадать из общей массы и опускаться на вершины далеких деревьев. Но через какое-то время уже нельзя было не заметить, что число грачей в небе убывает. Небесные фигуры поблекли и стали менее подвижными. А потом они и вовсе рассыпались; в воздухе оставалась лишь сотня-другая птиц, которые зависали, высматривая себе местечко на ветвях. Голые зимние деревья были сплошь покрыты грачами, и в сгущающихся сумерках зрители с трудом смогли разглядеть последних садящихся птиц.

Когда сказочный небесный танец подошел к концу, люди начали моргать и переводить дух, словно освобождаясь от магических чар. Они как будто слегка удивились, обнаружив себя сидящими на пологом склоне холма, — ведь последние полчаса они, казалось, провели совсем в другом месте. А теперь их души возвращались обратно в тела. Они шевелили пальцами на руках и ногах, находя это ощущение странным. Широкие грудные клетки и отсутствие перьев на коже смутно представлялись им какими-то нелепыми отклонениями от нормы.

Джордж обвел соседей невидящим взглядом: его детский разум был переполнен грачиными чудесами, и ничто иное уже не могло его удивить. Потом он зевнул и, не сказав ни слова, погрузился в глубокий сон. Дора держала его в объятиях, пока остальные собирали подушки и сворачивали клеенчатое полотно. Никто из компании не заговорил, но когда они встречались глазами, возникало чувство взаимопонимания, будто они все вместе владели неким важным секретом.