Клеопатра Великая. Женщина, стоящая за легендой - Джоан Флетчер

Большую часть зимы Антоний и Клеопатра провели в Александрии. Любители драматических постановок, они часто посещали самый большой в городе театр, сообщавшийся с дворцом крытой галереей, которая проходила вдоль дворцовых садов и рядом с борцовской ареной. В честь Осириса, отождествлявшегося с Дионисом, в храмах устраивались драматические представления. Постановки на сюжеты египетских мифов, как и греческие комедии, исполняли вне храмов актеры в масках, пользовавшиеся популярностью у александрийцев за острый язык и грубоватые шутки.

Даже сами египетские монархи принимали участие в театральных постановках от селевкидского Антиоха IV, который сбрасывал одежду и плясал, до Авлета, обожавших костюмированные представления. У Антония и Клеопатры были танцоры, такие как Хелидон, прозванный римлянами «исполнителем непристойных танцев». Их еще больше шокировало то, что друг Антония, Луций Мунаций Планк, наместник Рима в Сирии, «во время пиров <…> красился в синий цвет, обнажался, увенчивал голову тростником, волочил хвост и прыгал на коленях»[448].

Наслаждаясь жизнью в замкнутом мире дворца, Антоний и Клеопатра также проводили время во дворце на острове Антиродос, названном так, потому что по очертаниям он имел сходство с большим греческим островом, где Антоний получал образование. Это было идеальное место уединения с частной пристанью рядом с дворцом, построенным ранними Птолемеями и, весьма вероятно, перестроенным самой Клеопатрой. На основании из известняка площадью пять с половиной тысяч квадратных метров возвышался дворец из красного гранита, кварцита и базальта. Колонны чередовались со статуями монархов и богов, в числе которых находились и мраморная скульптура обнаженного Тота-Гермеса с накидкой, переброшенной через плечо, гранитная фигура Клеопатры высотой пятнадцать футов и Цезариона, а также гранитные и диоритовые сфинксы с лицом Авлета.

Среди этого великолепия Антоний и Клеопатра неразлучно оставались вдвоем. «Вместе с ним она играла в кости»[449], нарды, в бабки и в новую игру, придуманную в Александрии с фишками из слоновой кости, украшенными видами города и портретами членов царской фамилии. Каждый день устраивались пиры для узкого круга друзей, в числе которых был Планк, источавший комплименты Клеопатре, и еще один гость, проводивший так много времени в обществе Антония, что сам называл себя «Паразитом». Эти люди составляли своего рода эксклюзивный клуб под названием «Amimetobioi», что значит «Союз неподражаемых», и «что ни день они задавали друг другу пиры, проматывая совершенно баснословные деньги»[450]. Это было не простое застолье с участием небольшого числа друзей, потому что пиры с таким изобилием яств и вина всю ночь напролет обходились в астрономические суммы и являлись демонстрацией статуса их устроителей.

Своими легендарными пирами Клеопатра хотела показать, с каким уважением относится к Антонию, который так ценил хорошую еду, что однажды в Афинах подарил повару изумительный дом после особенно понравившегося обеда. Экзотические продукты со всех концов известного мира доставлялись ко двору Клеопатры, пытавшейся с каждым разом превзойти себя и поразить гостей. К столу подавались павлины и цапли с Самоса и Мелоса, тунцы и осетры из Халкидона и с Родоса, охлажденная рыба из Понта, гребешки из Тарента и моллюски из Красного моря и даже Британии. В большом изобилии морские животные, употреблявшиеся в пищу, водились в акватории Александрии. Вблизи дворца вылавливались мидии и различные моллюски, сладкие и сочные в отличие от тех, что обладали желудевым привкусом, добывавшихся за пределами гавани.

Птолемеям, конечно, очень нравилась рыба местного улова и привозная копченая, а также широкое разнообразие мясных продуктов от дичи до домашней птицы. Знакомого одного из поваров Клеопатры провели на царскую кухню, где «среди прочего изобилия он увидел восемь кабанов, которых зажарили разом, и удивился многолюдности предстоящего пира. Его знакомец засмеялся и ответил: «Гостей будет немного, человек двенадцать, но каждое блюдо надо подавать в тот миг, когда оно вкуснее всего, а пропустить этот миг проще простого. Ведь Антоний может потребовать обед и сразу, а случается, и отложит ненадолго — прикажет принести сперва кубок или увлечется разговором и не захочет его прервать. Выходит, — закончил повар, — готовится не один, а много обедов, потому что время никак не угадаешь»»[451].

Во дворце в ту зиму, несомненно, выпивали много вина, ибо Клеопатра, гордившаяся качеством подаваемого к столу напитка, заботилась о том, чтобы в нем не было недостатка при чествовании Антония как земного воплощения Диониса. Большой знаток вин, он предпочитал греческие, хотя итальянские сорта существенно улучшили, когда переняли опыт греческих виноделов. Фалернское и цекубское вино экспортировалось в закупоренных пробками глиняных амфорах, промазанных внутри сосновой смолой, в результате чего получалось вино с привкусом смолы.

Вина изготавливались и в Ронской долине Галлии, в Испании, на Кипре, в Сирии, Финикии и в самом Египте. Птолемеи развивали существовавшую в течение тысячелетия индустрию, чтобы удовлетворить спрос греческого населения и насытить прибыльный зарубежный рынок. Хотя виноградники в непосредственной близости от дворцов считались одними из лучших, вокруг озера Мареотис собирали такой хороший урожай винограда, что «мареотийское вино разливали в сосуды, чтобы оно стало выдержанным»[452]. Вина превосходного качества еще делали в Центральной Дельте, Фивах и в западных оазисах Бахария, Харга и Фарафра.

Винодельческие районы Египта, связанные с именем Александра, имели особое значение для династии Клеопатры. Во время празднеств, когда прославлялась божественность царского дома Птолемеев с почитанием Диониса, вино лилось рекой. На больших плотах везли огромные прессы, в которых давили виноградный сок, пока двигалась процессия. На одном из плотов устанавливался громадный, наполненный тридцатью тысячами галлонов[453] вина бурдюк из шкур сотен леопардов, животного, посвященного Дионису. Затем следовал массивный серебряный смесительный чан с шестью тысячами галлонов, по обе стороны которого сидели полторы тысячи мальчиков в венках из плюща и сосновых шишек с золотыми и серебряными кувшинами для вина.

Употребление вина являлось главной составляющей царского образа жизни, и это часто вменялось в вину птолемеевским монархам. Оратор-трезвенник Демосфен ставил в укор Филиппу II его привычку пить вино, по той же причине отрицательно отзывался об Антонии Цицерон, который писал, что у него в доме «все оглашалось криками пьяных, полы были залиты вином, стены забрызганы»[454]. Оратор называл Антония «изнуренным пьянством и развратом»[455] и обвинял его, что он, «будучи во хмелю»[456], пытался провозгласить Цезаря царем. Антонию даже пришлось написать в свое оправдание памфлет под названием «О его пьянстве».

Тем не менее репутация была подорвана, и хотя в Антонии видели «человека великого и с благородными задатками», «к чужеземным нравам и неримским порокам» его, очевидно, привели «пьянство и <…> страсть к Клеопатре, не уступавшая страсти к вину»[457]. Более поздние римские источники будут утверждать, что «египтянка в качестве платы за наслаждение требовала от опьяненного полководца Римскую империю»[458]. И саму Клеопатру обвиняли в том же пороке. Поэт Гораций писал: «ум, затуманенный у ней вином мареотийским»[459], а Секст Проперций вторил ему: мол, у царицы «язык, скованный постоянными возлияниями»[460].

Если учесть, что законом устанавливались ограничения на принятие алкоголя римскими женщинами, то привычка Клеопатры пить вино выглядела более утонченной, чем могли себе представить ее критики. Храмовой литургией поощрялось употребление вина монархами как проявление их царской самобытности и ритуальной специфики, ибо считалось, что в состоянии опьянения происходит прямое общение с богами; ритуальные тексты в храмах Филэ сулили «бесконечное пьянство», «которое развязывает язык»[461].

О жрицах птолемеевских времен писали, что они «красивые, с заплетенными в косы волосами, поддерживаемыми лентами, с высокой грудью, в богатых украшениях, опьяневшие от вина», и это совпадало со словами религиозного гимна тысячелетней давности: «Как счастлив храм Амона и даже та, что проводит дни в веселье с царем богов в своей душе, <…> она как опьяневшая женщина, сидящая у храма, с заплетенными в косы волосами и красивыми грудями». И хотя в переводах встречаются слова «распущенные», а не «завязанные лентой» волосы, что указывает на неопрятный вид и наготу, тщательно убранные волосы и соблазнительная ложбинка между грудей, как и состояние легкого опьянения, — все это характерные признаки богини Хатхор. Так же неверно истолковывалась птолемеевская скульптура сидящей на земле женщины с кувшином для вина, обычно называемая «Пьяная старушка». Но это не какая-нибудь беднячка, потому что на ней одежда и украшения состоятельной женщины. Вероятно, она одна из тысяч жительниц Александрии, участвующих в празднике Диониса, даже «возможно, известная пьянчужка, статуя которой могла бы находиться в храме бога вина»[462].