Тайны Евразии - Валерий Демин

А ходили они по той Камчатской земле летом и зимою на оленях, и зимою тех оленей впрягают в нарты, а летом на оленях ездят верхом с седлами, а седла бывают деревяные. А зима в Камчатской земле тепла, против московского, а снеги бывают небольшие, а в курильских иноземцах снег бывает меньши. А солнце на Камчатке зимою бывает в день долго, против Якуцкого блиско вдвое. А летом в курилах солнце ходит прямо против человеческой годовы, и тени против солнца от человека не бывает.

А в Курильской земле зимою у моря птиц, уток и чаек много, а по ржавцам лебедей много ж, потому что те ржавцы зимою не мерзнут. А летом те птицы отлетают, а остаетца их малое число, потому что летом от солнца бывает гораздо тепло, и дожди, и громы большие, и молния бывает почасту. А чает он, что та земля гораздо подалась на полдень.

А в Камчатской и в Курильской земле ягоды – брусница, черемха, жимолость – величиною меньши изюму и сладка против изюму. Да ягоды ж ростут на траве, от земли в четверть, а величиною та ягода немного меньши курячья яйца, видом созрелая зелена, а вкусом, что малина, а семена в ней маленькие, что в малине. А на деревьях никакова овоща не видал.

А есть трава – иноземцы называют агататка, вышиною ростет в колено, прутиком, и иноземцы тое траву рвут и кожуру счищают, а средину переплетают таловыми лыками и сушат на солнце, и как высохнет, будет бела, и тое траву едят – вкусом сладка, а как тое траву изомнет – и станет бела и сладка, что сахар.

А деревья ростут – кедры малые, величиною против мозжевельнику, а орехи на них есть. А березнику, лиственничнику, ельнику на Камчадальской стороне много, а на Пенжинской стороне по рекам березняк да осинник.

А на Пенжине живут коряки пустобородые, лицом русоковаты, ростом средние, говорят своим особым языком, а веры никакой нет, а есть у них их же братья шеманы – вышеманят, о чем им надобно: бьют в бубен и кричат. А одежду и обувь носят оленью, а подошвы нерпичьи. А едят рыбу и всякого зверя и нерпу. А юрты у них оленьи и рондужные.

А за теми коряками живут иноземцы люторцы, а язык и во всем подобие коряцкое, а юрты у них земляные, подобны остяцким юртам.

А за теми люторцы живут по рекам камчадалы: возрастом невелики, с бородами средними, лицом походят на зырян. Одежду носят соболью и лисью и оленью, а пушат то платье собаками. А юрты у них зимные земляные, а летные на столбах, вышиною от земли сажени по три, намощено досками и покрыто еловым корьем, а ходят в те юрты по десницам. И юрты от юрт поблизку, а в одном месте юрт ста по 2, и по 3, и по 4.

А питаются рыбою и зверем. А едят рыбу сырую, мерзлую, а в зиму рыбу запасают сырую: кладут в ямы и засыпают землею, и та рыба изгноет, и тое рыбу, вынимая, кладут в колоды и наливают водою, и розжегши каменья, кладут в те колоды и воду нагревают, и ту рыбу с тое водою розмешивают и пьют, а от тое рыбы исходит смрадной дух, что русскому человеку по нужде терпеть мочно.

А посуду деревянную и глиненые горшки делают те камчадальцы сами, а иная посуда у них есть левкашеная и олифляная, а сказывают оне, что идет к ним с острова, а под которым государством тот остров – того не ведают.

А веры никакой нет, только одне шаманы, а у тех шаманов различье с иными иноземцы: носят волосы долги.

А по хребтам живут в Камчадальской земле оленные коряки. И с теми камчадальцы всякую речь, о чем руским людем доведетца говорить, говорят коряцким языком ясыри, которые живут у русских людей. А он, Володимер, по коряцкому и по камчадальскому языку говорить ничего не знает.

А за камчадальцами вдаль живут курильские иноземцы: видом против камчадальцов чернее, и бороды меньши. А в той Курильской земле против Камчадальской теплее. А одежду носят такую ж, что и камчадальцы, только камчадальцев они скуднее. А соболи у них есть, только плохи, для того что место стало быть теплое. А бобров больших и лисиц красных много. А вдаль за теми курильскими иноземцами какие люди есть и далека ль та земля – неведомо.

А от устья итти вверх по Камчатке-реке неделю, есть гора, подобна хлебному скирду, велика гораздо и высока; а другая близь ее же подобна сенному стогу и высока гораздо: из нее днем идет дым, а ночью искры и зарево. А сказывают камчадалы: буде человек взойдет до половины тое горы, и там слышат великой шум и гром, что человеку терпеть невозможно. А выше половины той горы которые люди всходили, назад не вышли, а что тем людем на горе учинилось, не ведают. А из-под тех гор вышла река ключевая, в ней вода зелена, а в той воде, как бросят копейку, видеть в глубину сажени на три».

Безусловно, никакой идиллией в двухлетней камчатской одиссее даже и не пахло. Коренное население встречало незваных пришельцев не плясками и песнями, а копьями и стрелами, да еще камнями. В «скаске» Атласова повествуется достаточно буднично про то, как оборонялись камчадалы: «…Бросают каменьем пращами и из рук большим каменьем в острогу мечут и обвостренным кольем и палками бьют. И к тем острожкам [то есть туземным поселениям. – В. Д. ] русские люди приступают из-за щитков и острог зажигают и станут против юрт, где им бегать и в тех воротах многих их иноземцев-противников побивают». Побивать приходилось десятками, а то и сотнями. И так было всегда и везде – независимо от этнической и языковой принадлежности сибирских инородцев (как их долгое время прозывали).

Еще до похода Ермака уральские аборигены, но еще больше приобские вогулы и остяки оказывали отчаянное сопротивление русской экспансии на Восток. Как пели совсем недавно мансийские сказители:

…Против ружей со стрелами,

Против крепкого железа —

С деревянными шестами.

Бились долго, бились крепко

За свободу дымных чумов,

А шаманы ворожили,

Звали духов на подмогу.

Чем дальше на Восток – тем сложнее. Никому не хотелось ни дани платить, ни языческих идолов менять на новую веру, ни тем более родной землицы своей отдавать – пусть даже на ней почти ничего не растет и снег со льдом круглый год лежит (как, например, на Таймыре или Чукотке). Русским колонистам не давали покоя ни днем ни ночью. Потому-то и начинали они освоение новых земель с построения крепостей да острожков. Авторитет завоевывали «огненным боем» из пищалей и пушек, а знакомство начинали с захвата заложников, прозываемых аманатами. Слово – русское, хотя и заимствованное из тюркских языков (см. Словарь В. Даля), но сейчас мало кто знает, что оно означает. А в эпоху покорения Сибири от аманатов зависела жизнь или смерть, да и будет ли в царскую казну поступать ясак (дань) или нет.

Но и аманаты не всегда помогали. Показательный пример как раз из истории присоединения Камчатки. Казаки пригласили коряков в гости, но вместо угощения захватили заложников и потребовали меховой дани (такая акция называлась объясачиванием ). Коряки для виду согласились, но между собой договорились сжечь русских в захваченных ими чумах. По условленному знаку пленники должны были выбраться на свободу. Но и казаки не лаптем щи хлебали: на ночь они крепко связали аманатов . Когда же наступила минута возмездия и заложники поняли, что им живым не выбраться, они криками велели соплеменникам сжечь их вместе с ненавистными врагами. Так и произошло…

Нравы русских колонизаторов зачастую тоже были весьма далекими от христианских заповедей. Соперничество и алчность приводили к постоянным столкновениям и смертоубийствам. Владимира Атласова зарезали прямо во сне собственные же сотоварищи. Случилось это уже в следующем, XVIII, веке, после поездки «камчатского Ермака» в Москву, где он получил звание атамана и официальные распоряжения относительно дальнейших шагов. Весь двухсотлетний путь русских людей от Урала до берегов Тихого океана оказался обильно политым кровью… И потом – ибо за стрельцами и казаками по Бабиновой дороге, проложенной уральским подвижником Артемием Софроновичем Бабиновым, началось массовое переселение в Сибирь русских крестьян. Исход на Восток не носил стихийного характера, а регулировался и всячески поощрялся властями и правительством царя Федора Иоанновича. Каждому переселенцу выделялся значительный семенной фонд, давалась ссуда на обзаведение хозяйством, покупку лошадей и скота. Неудивительно, что по записным документам приказной избы только в 1599 году через Верхотурье – тогдашнюю столицу Урала – в Сибирь проследовало около тысячи крестьянских семей.

Само собой разумеется, не все гладко шло в освоении новых земель. Уже патриарх Филарет – отец и соправитель царя Михаила Федоровича – вынужден был строго одернуть сибирскую паству. В обличительной грамоте, читанной по всем церквям, он укорял новопоселенцев в том, что пьянствовали они без меры, перенимали обычаи иноверцев, вступали в связь с некрещеными женщинами, впадали в кровосмешение, брали насильно чужих жен, закладывали, продавали и перепродавали их друг другу, а приезжая в Москву и другие города, сманивали и увозили с собой молодок. При этом в грозной грамоте подчеркивалось, что сибирское духовенство не только смотрело сквозь пальцы на выходки мирян, но и само зачастую вело себя не лучшим образом.