"Кроваво-Красная" Армия. По чьей вине? - Владимир Бешанов

«проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя».

Когда тех из них, кто пережил все чистки и даже самого товарища Сталина, сажали в 1957 году, они, наивные молотобойцы, отчаянно защищались:

«Почему вы судите меня, а не судите Молотова, чья вина доказана и определена? Он отправлял росчерком пера на тот свет тысячи людей, а его не судят».

Потом, отсидев по пятнадцать лет, они требовали своей реабилитации:

«Мы не можем нести ответственности за нарушения социалистической законности, так как лишь выполняли задание своего руководства и считали, что боремся с врагами партии и Советского государства… Почему покарали именно нас, небольшую группу чекистов? Мы просим возвратить нам наши честные имена, вернуть нас в советское общество, чтобы мы могли встать в ряды строителей коммунизма».

И в этом они правы, а Хрущев, нарушив ленинские заветы, совершил фатальную ошибку: без таких кадров и таких методов коммунизм построить невозможно.)

Летом 1938 года в связи с обострением обстановки в районе озера Хасан Политбюро направило на Дальний Восток неутомимого Мехлиса. 28 июля он телеграфировал «отцу народов»:

«Уволил двести пятьдесят политработников, значительная часть из них арестована. Но очистка политаппарата, в особенности низовых звеньев, мною далеко не закончена».

Не внушало доверия Льву Захаровичу и поведение командующего Дальневосточным фронтом Блюхера. Маршал, вместо того чтобы без разговоров выполнять указания Кремля о разгроме «японских агрессоров», учинил собственное расследование и доказывал, что виновниками инцидента на высоте Заозерная являются советские пограничники.

По завершении конфликта Блюхера вызвали в Москву и на заседании Главного военного совета РККА, состоявшемся 31 августа 1938 года, обвинили в «сознательном пораженчестве», неумении или нежелании «по–настоящему организовать очищение фронта от врагов народа», «двуличии, недисциплинированности и саботировании вооруженного отпора японским войскам». Приказом наркома обороны Блюхер был отстранен от командования Дальневосточным фронтом.

Василия Константиновича арестовали 22 октября на ворошиловской даче «Бочаров ручей». Вскоре его, вздумавшего все отрицать на очных ставках с «подельниками» Федько и Хаханьяном, переместили в Лефортово и били две недели, пока не замордовали до смерти. Но успели вырвать признание в том, что Блюхер продал–таки японцам Дальний Восток, состоял и в заговоре правых, и в военном заговоре. Двух из трех маршальских жен расстреляли, третью приговорили к восьми годам исправительно–трудовых лагерей ― за недонесение.

Ну, кажется, почти никого и не осталось. В феврале 1939 года расстреляли Егорова, Федько и Смирнова. Как с гордостью отметил Анастас Микоян:

«…аппарат, который вел это следствие, выдержал большевистский экзамен правдивости и точности».

Из когорты «лучших из лучших, достойных из достойных», первыми в стране получивших высшие персональные воинские звания, уцелели лишь трое ― Ворошилов, Буденный и Шапошников.

«Товарищ Сталин, как заботливый садовник, растит и воспитывает эти кадры»,

― соловьем заливался Никита Хрущев.

На Военном совещании «заботливый садовник» обнадежил впавших в задумчивость военачальников:

«Вижу на ваших лицах мрачность и некоторую растерянность. Понимаю, очень тяжело слышать такие обвинения в адрес людей, с которыми мы десятки лет работали рука об руку и которые теперь оказались изменниками Родины. Но огорчаться не надо. Явление хотя и неприятное, но вполне закономерное»,

― и призвал смелее выдвигать новые, преданные советскому строю кадры.

Какие головокружительные в те годы делались карьеры!

На волне репрессий стремительно вырос «буденновец» С.К. Тимошенко: в июле 1937 года вступил в командование Северо–Кавказским военным округом в звании комкора, в сентябре, уже командармом 2–го ранга, принял Харьковский ВО, в феврале 1938–го ― Киевский округ, ровно через год ему было присвоено звание командарма 1–го ранга. В мае 1940 года Семен Константинович стал маршалом и наркомом обороны.

Комбриг Н.Н. Воронов, отправленный в Испанию с поста начальника 1–й Ленинградской артиллерийской школы, по возвращении получил ромбы комкора и сразу стал начальником артиллерии РККА. Начальником Академии Генерального штаба назначили полковника И.Т. Шлемина, до этого командовавшего полком. Еще один «испанец», Яков Смушкевич, из комбрига мгновенно стал командующим всей военной авиацией. Иван Пересыпкин в 1937 году был старшим лейтенантом, в мае 1939–го он ― нарком связи СССР. Майор И.П. Рослый путь от командира батальона до командира дивизии одолел за три месяца.

Полковник М.П. Кирпонос в 1934―1939 годах был начальником Казанского пехотного училища. Оттуда его забрали на Финскую войну командовать дивизией. В июне 1940 года Михаил Петрович возглавил Ленинградский военный округ.

Чуть больше года понадобилось В.Ф. Трибуцу, чтобы с мостика эсминца переместиться в кабинет командующего Балтийским флотом и получить звание вице–адмирала.

Командира эскадрильи И.И. Копеца в 1938 году назначили заместителем командующего ВВС Ленинградского военного округа, а перед началом войны ― командующим ВВС Западного особого.

Окрыленные доверием партии, они без колебаний занимали самые высокие посты, автоматически превращаясь в собственных глазах в «выдающихся полководцев».

Не тот гений, кто вышел в полковники, а кто полковник, тот и гений.

Маршал Конев в беседе с Константином Симоновым заявил:

«Блюхер был к тридцать седьмому году человеком с прошлым, но без будущего, человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от Гражданской войны и принадлежал к той категории, которую представляли собой к началу войны Ворошилов, Буденный и некоторые другие бывшие конармейцы, жившие несовременными, прошлыми взглядами.

Представить себе, что Блюхер справился бы в современной войне с фронтом, невозможно. Видимо, он с этим справился бы не лучше Ворошилова или Буденного. Во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанские события, Блюхер провалил».

Очень может быть, что так оно и есть. Только расстреляли Блюхера не за военную отсталость и не за пристрастие к выпивке. В свое время Сталин защищал Блюхера:

«Вот он выпивает. Ну, хорошо. Ну, что еще? Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Еще что? Устарел, новых методов работы не понимает. Ну, сегодня не понимает, завтра поймет, опыт старого бойца не пропадет… Поставьте людей на командные должности, которые не пьют и воевать не умеют ― нехорошо… Он, конечно, разумнее, опытнее, чем любой Тухачевский, чем любой Уборевич, который является паникером, и чем любой Якир, который в военном деле ничем не отличается».

«Нет людей без недостатков,

― сообщал Иосиф Виссарионович военным. ―

Один любит выпить. У других это превращается в болезнь. Таких людей мы лечим, но из партии не выгоняем. Таких людей мы перевоспитываем. Иные любят девочек. Это тоже нас мало интересует. Пусть себе с ними возятся, сколько угодно… Ничего страшного в этом нет».

К таким недостаткам Вождь относился снисходительно, он понимал людей, любивших простые радости жизни. Такими людьми проще управлять. Как раз «шибко умные» ему были и не нужны. Блюхера убили за обнаружившееся у него наличие собственного мнения в деле затеянной советской стороной провокации у озера Хасан и желание разрешить конфликт цивилизованным способом вместо того, чтобы, как было указано Москвой, «по–настоящему воевать с японцами».

И Конева, окончившего три класса сельской школы и «особую группу» Военной академии, командующим военным округом сделали не за военные таланты, а за неоднократно проявленную «верность». Даже в 1948 году, будучи маршалом СССР, Иван Степанович в автобиографии не забыл указать:

«Принимал активное участие в борьбе против троцкистско–бухаринских врагов, агентов германо–японского фашизма, особенно на Украине в 1923 году и против бандита Примакова и др. В 17–й дивизии ― против троцкистов и в очищении от враждебных элементов дивизий, которыми я командовал».

Да и с фронтом в «современной войне» Конев поначалу справлялся не лучше Буденного: Иван Степанович является одним из «соавторов» печально известного Вяземского котла. Вместе с «брехуном» Еременко (сталинское определение), в рапортах громившего «подлецов Гудерианов» оптом и в розницу.

Подполковник Л. Симон, докладывая в Париж о деле Тухачевского, отмечал:

«Первое последствие этого судебного процесса состоит в том, что советская армия лишилась своего будущего руководителя… Его исчезновение породило пустоту, заполнить которую будет трудно, так как преемник Тухачевского будет, по всей вероятности, уступать ему в интеллектуальном отношении. Эта оценка применима даже к маршалу Егорову…»