Доченька - Мари-Бернадетт Дюпюи

Нанетт, у которой на коленях примостилась Камилла, завела разговор о, по ее мнению, просто возмутительных манерах нынешней молодежи, ярким образчиком которой являлась их неугомонная Ману. Собеседница, ее подруга-сверстница по имени Маргарита, отвечала ей, мешая французский и патуа. Маргарита была знахаркой и жила в Обазине, хотя родилась, как и Нанетт, недалеко от Лиможа.

Всласть посудачив об испорченном подрастающем поколении, они заговорили о злой судьбе и народных методах лечения. Пожилые дамы сошлись во мнении, что со своими болячками не станут обращаться к докторам, даже таким хорошим, как Адриан Меснье.

Взгляд больших голубых глаз Леони по очереди останавливался на каждом из присутствующих за столом. Одеяние монахини придавало молодой женщине торжественный вид. В свете электрических ламп, куда более резком, чем более привычный для нее до недавнего времени свет свечей, ее лицо казалось исхудавшим и очень бледным. И все-таки она оставалась красивой благодаря улыбке, украшавшей лучше хорошей косметики, — улыбке, которая постоянно играла у нее на губах с того самого дня, когда выздоровела Мириам, ее маленькая подопечная.

Этим вечером сестра Бландин искренне наслаждалась приятной семейной атмосферой, царившей в доме Адриана и Мари. Глава семейства курил сигару. Обазинский доктор в свои пятьдесят был вполне доволен жизнью. Изысканные яства, которыми его постоянно баловали супруга и Нанетт, слегка округлили его талию, но ему приходилось много ходить, поэтому чрезмерная полнота ему не грозила. Однако в его светлых глазах читалась тревога.

Мари обнимала мужа за плечи, готовая в любую секунду успокоить его ласковым словом и взглядом. Она все еще была очень красивой, и ее золотисто-карие глаза не утратили своей колдовской силы. Мужчины на улице еще оборачивались ей вслед, что немало забавляло Мари…

Ей не хотелось думать о плохом, об угрозе их общему будущему, тем более в такой вечер, когда все, кого она любила, собрались за одним столом. И Мари заставила себя хотя бы ненадолго забыть о трагических сентябрьских событиях.

Опасения Адриана оправдались: по приказу рейхсканцлера Адольфа Гитлера немецкие войска оккупировали Польшу. Еще в 1938 году в Испании разгорелась гражданская война. Более тысячи беженцев прибыли в Коррез в январе текущего года. Но обо всех этих ужасных событиях успели позабыть, когда 3 сентября 1939 года Франция и Великобритания объявили Германии войну. В каждом доме поселился страх, приправленный горечью. Еще живы были воспоминания о Первой мировой, когда города, поселки и деревни опустели и список погибших на поле брани мужчин безжалостно пополнялся каждый день…

Снова война… Сердце Мари сжималось от страха, когда она думала о Поле, своем сыне. Адриана на фронт не заберут, он не подходит по возрасту, и все же его как врача могут отправить туда, где он будет нужнее, чем в Обазине… А вот Поль, ее дорогой Поль, наверняка окажется под прицелом вражеских винтовок!

Матильда испустила торжествующий крик: Лизон преподнесла ей груду украшенных бантами свертков. Именинница, смеясь, прижала подарки к груди:

— Обожаю подарки! Мам, надеюсь, ты купила мне шелковые чулки?

Мари отозвалась снисходительно:

— Увидишь! Разворачивай скорее!

Ману не была разочарована. Она получила все, что хотела, недаром задолго до своего праздника она начала повторять всем, что именно надеется получить. Через час Адриан на недавно купленном автомобиле, которым пользовалось все семейство, отвез Жильбера Мазака домой.

— У меня тоже есть для тебя подарок! Бабушка Нан разучила со мной замечательную песенку. Я тебе ее спою, — с гордостью объявила шестилетняя Камилла. И добавила, просительно глядя на мать: — Только ты, мамочка, не сердись! В классе ты всегда говоришь, что нужно разговаривать только по-французски, а моя песенка на патуа!

Эти рассуждения девочки стали поводом для всеобщего веселья. Камилла тоненьким голоском спела свою песенку.

Ману звонко чмокнула сестренку в щеку. Камилла была таким милым и ласковым ребенком, что с течением времени ревность Матильды угасла.

— Спасибо, Камилла! Прекрасная песенка! Да, не так легко запомнить столько слов на патуа, ты молодец!

Лизон стала убирать со стола, с улыбкой вспоминая, как пела младшая сестра. Нанетт отправилась спать, она слегка опьянела от шампанского. Поль и Матильда ушли наверх, откуда тут же донеслись отголоски перепалки. Мари пожала плечами, подобрала кусочек яблока со своей тарелки и отправила его в рот. Лизон улыбнулась:

— Ману и Поль большую часть времени ссорятся, прямо как кошка с собакой, и все-таки жить друг без друга не могут!

— Ты права, дорогая. Если хочешь знать мое мнение, Матильда не изменится. Но я не понимаю, как можно быть настолько эгоистичной! Вчера я рассказала ей, как мы жили в доме Нанетт, когда я только приехала к ней из приюта, — свечки, когда темно, дровяная печь для готовки, никакого электричества и радиоприемника… Я спала на соломенном матрасе, и у меня была одна пара штопанных-перештопанных чулок. Да она радоваться должна, что ее молодость выпала на это время, когда можно себе позволить поехать в кинотеатр в Брив, притом на машине! В Прессиньяке до войны только у Макария был автомобиль…

Лизон любила слушать рассказы матери о прошлом. Из троих детей Пьера она одна помнила «Бори», гостиную, парк… Навсегда остался в ее памяти и голос Макария, который разносился по всему дому в одно зимнее утро. Этот ужасный человек выгнал их из дома! Она спросила несмело:

— Мама, а правда, что Макарий приезжал в Обазин три года назад?

— Правда. Но кто тебе сказал?

— Бабушка Нан. Кто-то видел, как он приставал к тебе на площади, и тут же насплетничал. Но она не захотела тебя расспрашивать.

Мари вздохнула. Ей неприятно было это осознавать, но с некоторых пор Нанетт заводила задушевные разговоры с Лизон и Полем намного охотнее, чем с ней. Сама же она, чтобы не расстраивать свекровь, не стала жаловаться на Макария и тем более рассказывать о мальчике, якобы рожденном Элоди, вдовой Прессиго, от Пьера. Однако каждый месяц она отправляла Элоди почтовым переводом немного денег, и та отвечала парой благодарственных слов, но никогда ничего не рассказывала о Клоде, своем младшем сыне.

— Мама, мы ведь очень счастливы здесь, в Обазине, правда? — прошептала Лизон. — Поль и Ману поедут учиться в лицей в Тюле, Камилла пришла в твой класс, а я стала учительницей, как ты! Знаешь, что доставило бы мне массу удовольствия?

— Нет, дорогая. Говори скорее!

— Я бы хотела, чтобы однажды вечером мы с тобой сели в моей комнате и ты рассказала бы мне много-много интересного о том времени, когда ты жила в «Бори»! И о папе тоже. Ты согласна?

— Почему бы и нет? Хорошая идея, тем более в это беспокойное время… Нам нужно быть готовыми ко всему, а значит, наслаждаться каждым мгновением!

Лизон бросилась матери на шею. Они довольно долго простояли обнявшись, успокаивая друг друга.

«Странная война»[23] стала жестоким испытанием для французов. Жителей Обазина заботил лишь один вопрос: что готовит им будущее. Немецкие войска перешли в наступление, и Франция капитулировала перед захватчиками. Адольф Гитлер, демонстрировавший всему миру свою эмблему — крест со свастикой, — казалось, был способен покорить всю планету.

У Мари вошло в привычку каждое утро после пробуждения молиться перед изображением Божьей Матери Обазинской. Она просила небесную заступницу защитить Поля. Сын успешно сдал экзамен на степень бакалавра и поступил на юридический факультет в Лиможе. Она очень переживала из-за того, что ее мальчик живет так далеко от семьи.

— Любимая, не убивайся так! — нежно глядя на супругу, как-то утром сказал Адриан, еще лежа в постели. — Полю в Лиможе ничего не грозит. На поезде оттуда в Обазин добираться недолго. На юге страны пока еще тихо, так что давай постараемся сохранять спокойствие.

Он притянул ее к себе и погладил по голове:

— Я — военнослужащий запаса, но я врач, а врача вполне могут призвать, причем вскорости. Надеюсь, ты проявишь выдержку, если мне придется уехать. Скажу тебе честно, я давно думаю поработать на Красный Крест…

Мари отстранилась, она была вне себя от гнева:

— Это правда? Ты хочешь уехать по своей воле? А твои пациенты, что с ними будет? Им ведь ты тоже нужен! А я, а дети? Я не хочу тебя потерять! Адриан, я так сильно тебя люблю! Останься, умоляю, останься со мной!

Не отвечая, он нежно ее обнял. В окна стучал дождь, с нижнего этажа поднимался аромат кофе. Часы показывали семь утра.

— Мари, я еще никуда не уехал! Не бойся! Если я пойму, что страна нуждается во мне, я сумею принять правильное решение. Пора вставать, дорогая! Тебя ждут ученики, а мне нужно сходить к господину Пикару. Его совсем замучил ревматизм. И не забудь разбудить Ману, иначе она опоздает на поезд. Будь мужественной, дорогая!