Сказка серебряного века - Алексей Ремезов

— Кроме срока, никаких условий. Он сказал: Бенвенуто, напиши хорошее изображение «Поклонение трех волхвов Пресвятому Младенцу», и я заплачу тебе десять дукатов из монастырских сумм. Потом назначил срок работы и размеры доски. Но во время работы являлись мне разные мысли от желания сделать лучшее изображение.

И к тебе, учитель, по-прежнему обратился я с добрым советом. Скажи, что же значит «как нужно»?

— Как нужно — значит, все должно быть так, как хорошо.

— Но как же так, как хорошо?

— Несчастный, непонятливый Бенвенуто, о чем мы всегда с тобой говорили? Какое слово часто повторял я тебе? Так, как хорошо, может значить лишь одно — так, как красиво.

— А красиво?

— Бенвенуто, выйди за двери и иди к сапожнику Габакуку и скажи: возьми меня мять кожи, я не знаю, что такое «красиво», а ко мне не ходи и лучше не трогай работы своей.

После этой истории в рукописи идет сообщение о рецептах варки оливкового масла и об употреблении косточек оливы. Затем еще рассказ о пизанском гражданине Чирилли Кода, погребенном заживо. Но два последних рассказа для нас интереса не представляют.

1906

Великий ключарь

Вот почему ночью летают светлые мушки.

Грешные души от земли хотели подняться. Хотели найти ворота райские и воззвали души к великому ключарю, апостолу:

— Отец ключарь! Хотим идти к воротам твоим! Темно нам, пути не найти!

Ответил сверху апостол:

— Вижу вас, жалкие! Вижу вас, темные! Вот стою я. Светлы ворота мои, это вы, темные, идете во мраке.

Плакались души внизу:

— Отец ключарь! Петр апостол! Света нет у нас. Темны пути наши. Дай нам светочи, с ними увидим тебя. Пустынно в полях и холодные камни.

— Неразумные! Чего к земле приникаете? Оставьте пути темные. Идите путями верхними.

Души просили:

— Света, света дай нам. Хоть одну искру дай нам. Темно, и не знаем мы, где идти нам наверх.

И сказал последнее апостол:

— Малые, малейшие, не знаете, что затемнило путь ваш. Дам вам светочи; светите себе, но нет темной дороги в светлые страны. Просите светоча, но светоч не есть свет.

Так дал великий ключарь светочи грешным душам, и ночью видят их даже люди.

И летают быстро, ищут ворота Рая грешные души. И летают вечно, и есть у них светочи.

1906

Лют-великан[365]

На роге крикуне[366] под красным бором,

На озере Жил Лют-Великан,

Очень сильный, очень большой, только добрый.

Лютый зверье гонял,

Борода у Люта —

На семь концов.

Шапка на Люте —

Во сто песцов.

Кафтан на Люте —

Серых волков.

Топор у Люта —

Красный кремень.

Копье у Люта —

Белый кремень.

Стрелки у Люта черные,

Приворотливые.

Лютовы братаны за озером жили.

На горе-городке избу срубили.

С Крикуна рога братанам кричал,

Перешептывал.

Брату за озеро топор подавал.

Перекидывал.

С братом за озером охотой

Ходил;

С братом на озере невод

Тащил;

С братом за озером пиво

Варил;

Смолы курил, огонь добывал,

Костры раздувал, с сестрою гулял,

Ходил в гости за озеро.

Шагнул, да не ладно —

Стал тонуть;

Завяз великан Лют

По пояс.

Плохо пришлось.

Собака скакнула за ним —

Потонула.

Некому братанов повестить.

Не видать никого и на день ходьбы.

Озеро плескает.

Ветер шумит.

Осокою сама смерть идет.

Заглянул великан под облако.

Летит нырь[367].

Крикнул великан:

— Видишь до воды?

— Вижу-у, — ответ дает.

Скажи братанам:

— Тону-у, тону-у!

Летит нырь далеко.

Кличет нырь звонко.

— Тону-у, тону-у!

Не знает нырь,

Что кричит про беду.

Не беда нырю на озере.

Озеро доброе.

Худо нырю от лесов,

От полей.

Братаны гогочут,

Ныря не слышат.

Лося в трясине загнали.

Пришли братаны,

А Лют утонул.

Сложили могилу длинную,

А для собаки круглую.

Извелась с тоски Лютова сестра

За озером.

Покидали великаны горшки

В озеро.

Схоронили топоры под кореньями.

Бросили жить великаны в нашем

Краю.

Живет нырь на озере

Издавна.

Птица глупая.

Птица Вещая.

Перепутал нырь клики

Великановы.

На ведро кричит:

— Тону-у, тону-у!

Будто тонет хлопает

Крыльями.

Под ненастье гогочет:

— Го-го, Го-го.

Над водою летит, кричит.

— Вижу-у!

Знает народ Люто озеро,

Знает могилы длинные,

Длинные могилы великановы.

А длина могилам — тридцать саженей.

Помнят великанов плесы озерные.

Знают великанов пенья дубовые.

Великаны снесли камни на могилы.

Как ушли великаны, помнит народ.

Повелось исстари так.

Говорю: было так.

1908

Девассари Абунту[368]

Так поют про Девассари Абунту.

Знала Абунту, что сказал Будда про женщин Ананде[369], и уходила она от мужей, а тем самым и от жен, ибо где мужи, там и жены. И ходила Абунту по долинам Рамны и Сокки[370] и в темноте только приходила в храм. И даже жрецы мало видели и знали ее. Так не искушала Абунту слов Будды.

И вот сделалось землетрясение. Все люди побежали, а жрецы наговорили, что боги разгневались. И запрятались все в погребах и пещерах, и стало землетрясение еще сильнее, и все были задавлены. И, правда, удары в земле были ужасны. Горы тряслись. Стены построек сыпались и даже самые крепкие развалились. Деревья поломались и, чего больше, реки побежали по новым местам.

Одна только Девассари Абунту осталась в доме и не боялась того, что должно быть. Она знала, что вечному богу гнев недоступен, и все должно быть так, как оно есть. И осталась Девассари Абунту на пустом месте, без людей.

Люди не пришли больше в те места. Звери не все вернулись. Одни птицы прилетели к старым гнездам. Научилась понимать птиц Девассари Абунту. И ушла она в тех же нарядах, как вышла в долину, без времени, не зная места, где живет она. Утром к старому храму собирались к ней птицы и говорили ей разное: про умерших людей, части которых носились в воздухе. И знала Абунту многое занимательное, завершенное смертью, незнаемое людьми.

Если солнце светило очень жарко, летали над Девассари белые павы, и хвосты их сверкали и бросали тень и трепетаньем нагоняли прохладу. Страшные другим, гриф-ты и целебесы ночью сидели вокруг спящей и хранили ее. Золотые фазаны несли лесные плоды и вкусные корни. Только не знаем, а служили Абунту и другие птицы — все птицы.

И Девассари Абунту не нуждалась в людях. Все было ей вместо людей: и птицы, и камни, и травы, и все части жизни. Одна она не была. И вот, слушайте изумительное, Абунту не изменилась телом, и нрав ее оставался все тот же. В ней гнева не было: она жила и не разрушалась.

Только утром рано прилетели к Девассари лучшие птицы и сказали ей, что уже довольно жила она и время теперь умереть. И пошла Абунту искать камень смерти. И вот приходит в пустыню, и лежат на ней многие камни темные. И ходила между ними Абунту и просила их принять ее тело. И поклонилась до земли. И так осталась в поклоне и сделалась камнем.

Стоит в пустыне черный камень, полный синего огня. И никто не знает про Девассари Абунту.

1904

Лаухми победительница[371]

На восток от горы Зент-Лхамо, в светлом саду живет благая Лаухми, богиня счастья. В вечной работе она украшает свои семь покрывал успокоения — это знают все люди. Все они чтут богиню Лаухми.

Боятся все люди сестру ее Сиву Тандаву, богиню разрушения. Она злая и страшная и гибельная.

Но вот идет из-за гор Сива Тандава. Злая пожаловала прямо к жилищу Лаухми. Тихо подошла злая богиня и, усмирив голос свой, позвала Лаухми.

Отложила благая Лаухми свои драгоценные покрывала и пошла на зов. А за нею идут светлые девушки с полными грудями и круглыми бедрами.

Идет Лаухми, открыв тело свое. Глаза у нее очень большие. Волосы очень темные. Запястья на Лаухми золотые. Ожерелье — из жемчуга. Ногти янтарного цвета. Вокруг грудей и плечей, а также на чреве и вниз до ступней, разлиты ароматы из особенных трав.

Лаухми и ее девушки были так чисто умыты, как после грозы изваяния храма Абенты.

Все доброе ужаснулось при виде злой Сивы Тандавы. Так ужасна была она даже в смиренном виде своем. Из песьей пасти торчали клыки. Тело было так красно и так бесстыдно обросло волосами, что непристойно было смотреть.