История России с древнейших времен. Том 4. От Княжения Василия Дмитриевича Донского до кончины великого князя Василия Васильевича Темного. 1389-1462 гг. - Сергей Соловьев

Кирилл не дожил до важного для Северной Руси события – открытия борьбы между сыновьями Невского: старшим Димитрием и младшим Андреем; но он оказал участие в одном также значительном событии, именно – в борьбе великого князя Ярослава Ярославича с Новгородом: вследствие его посредничества новгородцы помирились с князем. С другой стороны, при Кирилле определились отношения ордынские; все русские были обложены данью, исключая духовенство; другим следствием терпимости татар было то, что в самом Сарае, столице ханов, учреждается православная епископская кафедра в зависимости от русского митрополита; в 1261 году Кирилл поставил в Сарай епископом Митрофана; под 1279 годом встречаем известие, что сарайский епископ Феогност в третий раз возвратился из Царя-града, куда посылали его митрополит Кирилл и хан Менгу-Тимур, к патриарху и императору с письмами и дарами, известие любопытное, показывающее значение русского сарайского епископа для христианского востока.

Преемником Кирилла был Максим, родом грек; нет известий, чтоб Кирилл ездил в Орду, но Максим отправился туда немедленно по приезде в Киев из Константинополя. Сначала Максим показал, что столицею митрополии русской должен остаться Киев; сюда в 1284 году должны были явиться к нему все епископы русские. В следующем году видим его на севере, даже в Новгороде и Пскове; но во время знаменитой усобицы на севере между Александровичами мы не слышим о митрополите: он остается в Киеве; быть может, эта усобица и удерживала его на юге, потому что, как скоро она приутихла, Максим переселился совершенно из Киева во Владимир, пришел с клиросом и совсем житьем своим, по выражению летописца; последний приводит и причину переселения: митрополит не хотел терпеть насилия от татар в Киеве; но трудно предположить, чтобы насилия татарские в это время именно усилились против прежнего. Таким образом, Максим сделал решительный, окончательный шаг, которым ясно засвидетельствовал, что жизненные силы совершенно отлили с юга на север, и действительно, до сих пор, если Киев потерял прежнее значение и благосостояние, то значение и благосостояние поддерживалось еще на юго-западе, в Галиции, на Волыни; но по смерти Даниила, Василька и Владимира Васильевича и здесь оставалось мало надежды на что-нибудь сильное и прочное.

Максим не долго прожил на севере: не оказавши нравственного влияния, посредничества в усобице между сыновьями Невского, он хотел воспрепятствовать усобице между князьями московским и тверским, но старания его остались тщетны; он умер в 1305 году, и преемником ему поставлен был Петр, родом русский, из Волыни. После поставления своего Петр только проездом остановился в Киеве и спешил на север: но и здесь пробыл недолго, отправился опять на юг. В Брянске он уговаривал князя Святослава, чтоб тот поделился волостями с племянником или даже оставил бы ему все, бежал бы из города, а не бился. Неизвестно, шел ли Петр далее Брянска на юг и было ли прекращение брянской усобицы главною целию его поездки туда; всего вероятнее, что святитель возвратился из Брянска на север, во Владимир, ибо под следующим годом встречаем в летописи известие, что он не пустил тверского княжича Димитрия Михайловича идти войною на Новгород Нижний; впрочем, за правильность порядка годов в летописных сборниках ручаться нельзя; очень может быть, что митрополит был в Брянске и уговаривал тамошнего князя, когда ехал в первый раз из Киева во Владимир; после мы не встречаем известий о поездках св. Петра на юг. Митрополит Кирилл колебался между севером и югом; Максим переехал с клиросом и со всем житьем своим на север; Петр сделал новый шаг: Владимир, где поселился Максим, был столицею старшего князя только по имени; каждый князь, получавший старшинство и великое княжение Владимирское, оставался жить в своем прежнем наследственном городе, и шла борьба за то, которому из этих городов усилиться окончательно, собрать Русскую землю, и вот Петр назнаменует это окончательное торжество Москвы, оставаясь здесь долее, чем в других городах, и выбравши Москву местом успокоения своего на старости и местом погребения своего. Любопытно видеть, как во все это время митрополиты, тогдашние представители духовного единства Руси, не имеют постоянного пребывания, странствуют то с юга на север, то с севера на юг и на севере не пребывают постоянно во Владимире: св. Петр, по словам автора жития его, проходил места и города и, полюбивши московского князя Иоанна Даниловича, стал жить в Москве долее, чем в других местах. Это движение митрополитов всего лучше выражает то брожение, то переходное состояние, в котором находилась тогда Русь, состояние, прекратившееся с тех пор, как средоточие государственной жизни утвердилось в Москве, чему, как мы видели, много содействовало расположение св. Петра к этому городу или его князю. Во сколько этому расположению к Москве способствовали неприязненные отношения Твери и ее епископа Андрея к св. Петру, мы определить не можем; но мы не должны упускать этого обстоятельства из внимания. Подобно Максиму, и Петр должен был отправиться в Орду: это случилось по смерти хана Тохты, когда со вступлением на престол Узбека все обновилось, по выражению летописца, когда все приходили в Орду и брали новые ярлыки, и князья и епископы. Петр был принят в Орде с большою честию и скоро отпущен на Русь. Еще в самом начале, когда определились татарские отношения, наложена была дань на всех, за исключением духовенства: последнему дан был ярлык, свидетельствующий об этом освобождении. В дошедшем до нас ярлыке Менгу-Тимура именно говорится о жалованных грамотах духовенству первых ханов, которых грамот Менгу-Тимур не хочет изменять; следовательно, ярлык Менгу-Тимуров мы имеем полное право считать одинаковым со всеми прежними ярлыками; в нем хан обращается к баскакам, князьям, данщикам и всякого рода чиновникам татарским с объявлением, что он дал жалованные грамоты русским митрополитам и всему духовенству, белому и черному, чтоб они правым сердцем, без печали, молили бога за него и за все его племя и благословляли их: не надобна с них ни дань, ни тамга, ни поплужное, ни ям, ни подводы, ни война, ни корм; не надобна с них никакая пошлина, ни ханская, ни ханшина, ни князей, ни рядцев, ни дороги (сборщика податей), ни посла, никоторых пошлинников никакие доходы; никто не смеет занимать церковных земель, вод, огородов, виноградников, мельниц, зимовищ и летовищ; никто не смеет брать на работу или на сторожу церковных людей: мастеров, сокольников, пардусников; никто не смеет взять, изодрать, испортить икон, книг и никаких других богослужебных вещей, чтобы духовные не проклинали хана, но в покое за него молились; кто веру их похулит, наругается над нею, тот без всякого извинения умрет злою смертию. Братья и сыновья священников, живущие с ними вместе, на одном хлебе, освобождаются также от всяких даней и пошлин; но если отделятся, из дому выйдут, то дают пошлины и дани. А кто из баскаков или других чиновников возьмет какую-либо дань или пошлину с духовенства, тот без всякого извинения будет казнен смертию. Но с воцарением Узбека, как было упомянуто, надобно было брать новые ярлыки, т. е. снова платить за них, и митрополиту Петру дан был новый ярлык на его имя. Этот ярлык одинаков с Менгу-Тимуровым, только многословнее; прибавлено то, что митрополит Петр управляет своими людьми и судит их во всяких делах, не исключая и уголовных, что все церковные люди должны повиноваться ему.

Преемник Петра, грек Феогност, приехал на север, когда уже борьба между Москвою и Тверью кончилась, когда Тверская область была страшно опустошена, князь ее в изгнании и московский князь первенствовал без соперника. Новому митрополиту не оставалось ничего более, как последовать примеру своего святого предшественника, и Феогност, по словам летописца, сел на месте св. Петра, стал жить на его дворе в Москве, что другим князьям было не очень сладостно. Мы видели, какого важного союзника имел Калита в Феогносте, который страхом отлучения заставил псковичей отказаться от покровительства Александру тверскому. Но, покончивши дела на севере, Феогност должен был спешить на юг, где в последнее время произошла важная перемена; вместо многих отдельных, мелких, слабых князей, потомков Рюрика, здесь господствовал теперь сильный князь литовский Гедимин, язычник, но не гонитель христианства. Вследствие этого события отношения всероссийского митрополита к Юго-Западной Руси должны были принять новый характер: прежде можно было оставить юг для севера, пренебрегая неудовольствием многих, слабых, разделенных князей, если бы они решились выразить неудовольствие на отсутствие митрополита; но теперь могущественными князьями литовскими пренебрегать было нельзя, и Феогност долго живет на Волыни, потом встречаем известие о поездке его туда же в другой раз, и это известие нельзя не привести в связь с другим одновременным известием о насилиях поляков на Волыни, о гонениях на православие; притом удаление киевского митрополита на север уже заставляло думать на юге об избрании особого митрополита, который, по известным нам обстоятельствам, должен был иметь пребывание в Галицкой Руси, а не в Днепровской. До нас дошли письма константинопольского императора к митрополиту Феогносту, к великому князю Симеону московскому, к волынскому князю Любарту об уничтожении Галицкой митрополии, установленной прежним патриархом. В Орду Феогност должен был ездить два раза; во второй раз его ждали там большие неприятности: какие-то русские люди насказали хану Чанибеку, что митрополит русский получает огромный доход, что у него множество золота, серебра и всякого богатства и что ему ничего не стоит платить ежегодную дань в Орду. Хан потребовал этой дани от Феогноста, но тот вытерпел тесное заключение, раздарил хану, ханше и князьям много денег и остался при прежних льготах.