Путешествие на Запад. Том 2 - У. Чэнъэнь

Ночью мир наш ею озарен,

Каждому испытывать дано

Будды всеобъемлющий закон!

Кто в святом горниле закален,

Кто большую силу обретет,

Тот достигнет западных небес —

Недоступных грешникам высот!

Выслушав это, Трипитака сразу как бы прозрел и понял истинный смысл сказанных Сунь У-куном слов. Это доставило ему огромную радость, и он искренне поблагодарил своего ученика.

Вдруг стоявший рядом Ша-сэн произнес:

– Хотя брат мой и прав, однако он сказал лишь о том, что первая фаза луны находится под влиянием положительного начала, а последняя – отрицательного и что это объясняется сочетанием элементов воды и металла. Но он совсем не упомянул о том, что:

Пусть связаны тесно огонь и вода —

Их разные судьбы по жизни вели,

Но пламени сила и сила воды

Зависят от матери общей – земли!

Когда же и тело, и мысль, и душа,

В гармонию слившись, познают покой,

Тогда уж не будут соперничать вновь

Речная вода и луна над рекой!68

Услышав это, Трипитака снова почувствовал себя невежественным человеком. Поистине можно было сказать, что познание одной истины раскрыло перед ним тысячи других и показало неверность утверждения, что человек, еще не родившийся, уже бессмертен.

Но тут к нему подошел Чжу Ба-цзе и, взяв его за руку, сказал:

– Да не слушайте вы, учитель, всю эту ерунду. Вы же не выспитесь. А что касается луны, то:

После ущерба луны —

Полнолуние следом.

Этот порядок и мне,

Без сомнения, ведом.

Жизнь у меня не всегда

Весела, беззаботна,

Так же и вы не всегда

Угощаете гостя охотно.

Чашку возьмете – слюна

Померещится в чашке!

Знаю, удел для себя

Приготовлю я тяжкий.

Все же другие себе

Уготовят блаженство.

Вам путешествие даст

Высоту совершенства.

Вам вознестись к небесам

И при жизни уж надо,

Преодолев без труда

Три последних разряда.

– Хватит! – прервал Трипитака. – Ученики мои, – сказал он, – нам предстоит тяжелый путь. Вы отдыхайте, а я почитаю псалом.

– Мне кажется, что вам не следовало бы этого делать, учитель, – сказал Сунь У-кун. – С малых лет вы отрешились от мирской суеты и стали монахом. Разве есть какая-нибудь книга из священного писания, которую вы не читали? Танский император велел вам отправиться на Запад, поклониться Будде и попросить у него священные книги учения Большой колесницы. Однако сейчас эту миссию вы еще не выполнили, Будду не видали и священных книг не получили. Какой же из псалмов собираетесь вы читать?

– С тех пор как я покинул Чанъань, – сказал на это Трипитака, – я каждый день вынужден переносить тяготы пути. И я боюсь, что забыл даже те священные псалмы, которые изучал в детстве. К счастью, сегодня у меня свободный вечер, и я хотел бы вспомнить то, что знал раньше.

– Ну, в таком случае мы отправимся спать, – сказал Сунь У-кун.

После этого все трое учеников улеглись на одной циновке и уснули. А Трипитака затворил дверь, высоко поднял серебряную лампу, раскрыл священную книгу и стал читать. Поистине это было время, когда раздалась

На башне дробь барабана – Вестник ночного сна,

Стихли в жилищах люди – Устали за день они,

И в камышах прибрежных – Спокойствие, тишина,

И на рыбачьих лодках Уже не горят огни…69

Если вы хотите узнать, как Трипитака покинул монастырь, прочитайте следующую главу.

Глава тридцать седьмая,

повествующая о том, как умерший государь ночью посетил Танского монаха и как Сунь У-кун, применив волшебную силу, заманил в храм наследного принца

Итак, Трипитака не пошел спать, а остался в зале и при свете лампы стал поочередно читать то Лянхуай шуйчань, то сутру Павлина. Так он просидел за чтением до третьей ночной стражи. Наконец он спрятал книгу и только было собрался пойти к своей постели, как вдруг услышал за дверью какой-то странный шум, – казалось, воет ветер. Боясь, как бы не погас огонь, Трипитака поспешил заслонить свечу рукавом своей рясы. Пламя то ярко вспыхивало, то угасало. Трипитака почувствовал легкий трепет. Вдруг его охватила глубокая усталость, и, уронив голову на столик, он уснул. Однако разум его оставался совершенно ясным. Трипитака отчетливо слышал, как за окном воет ветер. О, что это был за ветер!

В неистовстве он гнал сухие листья,

Была свирепость в одичалом свисте,

И звезды робко меркли в небесах,

Он на земле кружил и пыль и прах;

Он рвал и разгонял по небу тучи,

И тучею вставал песок летучий.

Вдруг вихрь стихал – смолкал последний звук,

Лишь бормотал все жалобней бамбук;

Когда же вновь взлетал он с силой темной, —

Вставал на реках буйно вал огромный,

И ветер птиц от гнезд родимых гнал,

И гомон их, и крик не умолкал.

Метались рыбы, и пугались звери;

Вихрь окна в храме вырывал и двери;

Рождал он в духах, злых и добрых, гнев.

Светильники дымились, догорев.

Шатались колокольни и ограды,

И разбивались вдребезги лампады.

И были вазы ветром снесены:

Осколки их валялись у стены.

Разорваны хоругви были в клочья,

Угасло пламя. Мрак настал, как ночью.

Курильницы попадали ничком,

И пепел жертвенный развеялся кругом.

И вот после одного из таких бешеных порывов ветра Трипитаке вдруг послышалось, что кто-то у двери храма тихонько позвал его:

– Учитель!

Трипитака вскочил и, еще не совсем очнувшись от сна, выглянул за дверь. Там стоял человек. С его волос и одежды ручьями текла вода, из глаз лились слезы.

– Учитель, учитель! – непрерывно повторял незнакомец.

– Ты, вероятно, какой-нибудь злой дух, оборотень или черт, явившийся сюда ночью, чтобы подшутить надо мной, – сказал Трипитика. – Так знай же, что я не жаден,