Карта на коже - Стивен Рей Лоухед

«То есть он — брат фараона, — подумала Сяньли. — Звучит неплохо».

— Знаешь, полезно иметь друзей в высших эшелонах власти, — легкомысленно ответил Артур. — Сейчас выше Анена никого нет. Я не удивлюсь, если со временем он станет главным жрецом.

На рассвете шагалось легко. Пустыня сменилась такыром — твердой землей, сожженной солнцем до состояния кости: нигде не было видно даже клочка зелени, по дороге им попался единственный высохший куст акации. В воздухе носились стайки воробьев и скворцов, жаворонки высоко-высоко над головой распевали песни.

— Насекомые, — пояснил Артур в ответ на удивленный взгляд жены. — Птицы на них охотятся. А потом, еще до полудня, они исчезнут, и до вечера ты их не увидишь.

— А откуда здесь насекомые? — спросила Сяньли.

— Посмотри вокруг. Ни за что не догадаешься, — сказал Артур, указывая на окружающий их унылый пейзаж, — что прямо за этой линией холмов протекает одна из величайших рек мира. Между прочим, она орошает одну из самых плодородных долин мира.

— Нил, — с гордостью заявила Сяньли.

— Он самый, — подтвердил Артур. — Ты хорошо знаешь географию.

У подножия ближайших холмов они обнаружили овечью тропу, вьющуюся вверх по склону.

— Наша лестница к звездам, — шутливо сказал Артур, указывая на тропу. — После тебя, дорогая.

Они стали подниматься и, достигнув вершины, остановились осмотреться. К северу, у широкого устья долины, уходящей в пустыню, им открылась череда низких каменных зданий, некоторые из которых только строились. К югу, в сиянии раннего солнечного света, лежал город, который египтяне называли Нивет-Амон, Город Амона. Расположенный на краю пустыни между безводными барханами и зелеными полями долины Нила, он сиял, как лунный камень. Они долго стояли, разглядывая беспорядочную застройку, уходящую к величественной реке. Отсюда она представлялась широкой голубой лентой на далеком горизонте. Воздух был ярким и чистым, дул легкий ветерок. Из дворов внизу доносился лай собак.

— Наше прибытие заметили, — сказал Артур. — Собаки всегда первыми узнают путников.

— Они просто чувствуют любые изменения в их мире, — заметила Сяньли. — В Китае старики говорят, что собака может услышать и учуять изменения даже до того, как они произойдут.

Они начали спускаться в долину. Хотя собаки продолжали лаять, людей не было видно до тех пор, пока они не добрались до дороги, проложенной на плотно утрамбованной земле. Только здесь они заметили лица, мелькавшие в маленьких темных окнах и дверях выбеленных глинобитных домов.

— За нами наблюдают, — пробормотал Артур. — Не бойся; просто улыбнись и продолжай идти спокойно.

Оглянувшись, Сяньли заметила двух темнокожих мужчин, стоявших на порогах своих домов, скрестив руки на груди. Собаки и дети жались к их босым ногам. Сяньли порадовалась своему льняному халазирису {Подобие сарафана, обычная женская одежда в Древнем Египте.}, который не сильно отличался от того, что она носила в Китае, но больше подходил к местным условиям. Артуру приходилось сложнее; даже в свободной рубашке до колен, он никак не походил на местного жителя: слишком высокий и светлокожий.

Чем дальше они углублялись в город, тем теснее стояли дома вокруг, тем более запутанными казались улицы и дорожки между ними. Они миновали богатые кварталы с каменными домами, с садами, где росли смоковницы и финиковые пальмы. В кварталах победнее дома строили из кирпича-сырца и гипса, куры и свиньи бродили среди рядов капусты и бобов, а дворы использовались для мелкого производства: гончарного дела, столярных мастерских, ткачества и тому подобного.

Сяньли находила очарование во всем, что видела. То и дело ее глазам представала новая картина: вот молодые девушки в небесно-голубых то ли туниках, то ли сарафанах несут тростниковые корзины с мокрым бельем от реки; мальчишки пасут стада гусей, размахивая ивовыми прутьями, от чего гуси шарахаются в разные стороны; женщины пряли лен, ткали на уличных ткацких станках; обнаженные юноши топтались в красильных ямах, их ноги были живописно раскрашены в ярко-синий, зеленый и желтый цвета; каменотесы обрабатывали точильные камни для ручных мельниц; мясник, разделывал тушу коровы и развешивал окровавленные куски плоти на крюках вдоль фасада собственного дома; гончар и его жена несли на головах свои горшки и кувшины на рынок, балансируя досками, уставленными их изделиями. Перед молодой женщиной раскрывалась вся жизнь большого города.

— Чудесно! — то и дело тихонько восклицала она. — Люди такие… красивые.

Люди и впрямь были стройными и гибкими, с черными волосами и темными глазами, кожа у них напоминала цветом некоторых жителей островов в Южно-Китайском море, — и Сяньли быстро пришла к выводу, что они самые симпатичные из всех людей, которых она когда-либо видела.

— Красивая раса, — кивнул Артур. — В основном, довольно миролюбивая. Но вдобавок к этому ужасные сплетники. День длинный, видят они много, и все примечают.

— Как в Китае.

— Даже хуже, — рассмеялся Артур. — Вот посмотри, все давно нас заметили, но сами предпочитают оставаться незамеченными. Им жутко любопытно, но они притворяются, что ничего необычного не происходит. Они вообще не обращают на нас внимания. Ну, пытаются делать вид.

Чем ближе к центру города, тем больше людей заполняли улицы и переулки. Египтяне сохраняли вежливую дистанцию и безразличный вид, но Артур с Сяньли то и дело ловили на себе внимательные любопытные взгляды исподтишка. Весь центр Нивет-Амона занимал Храм Амона, квадратное здание на низкой платформе с тремя широкими ступенями; перед входом стоял странный конический каменный столб. Трое молодых священников в набедренных повязках умащивали поверхность камня, натирая его маслом.

Артур остановился.

— Вот тот, кто нам нужен, — прошептал он, наблюдая, как жрецы медленно обходят колонну, втирая масло в гладкую поверхность.

— Который? — спросила Сяньли.

— Вон тот, с цветами.

Действительно, чуть поодаль стоял четвертый жрец: высокий и элегантный, в бледно-голубом плиссированном одеянии из хрусткого льна, с нагрудником и поясом из золотых дисков, с чисто выбритой головой, если не считать толстой косы, свисавшей на спину. На вытянутых руках он держал гирлянду из желтых цветов, перехваченную множеством золотых браслетов и шнуров. Он что-то сказал своим собратьям. Те разогнули спины, поклонились и попятились с ладонями, опущенными горизонтально к земле. Жрец в золотом поясе выступил вперед и возложил гирлянду на камень, натертый маслом. Он поднял руки на уровень плеч и громко запел. Обошел колонну, поклонился, повернулся и отправился вслед за другими жрецами