У обелиска (сборник) - Наталья Болдырева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маркевич снова был вынужден кивнуть. Больше всего, правда, герру магу захотелось сесть. Желательно – на какую-нибудь твердую и ровную поверхность.
«Вольтурно» – так назывался пароход, на котором из Британии в Нью-Йорк пытались выехать предвидевшие скорое начало войны местные колдуны с семьями и учениками. И не просто выехать, а вывезти крайне необходимые тогдашним Парижским политикам артефакты. Маркевич был уверен, что истинные причины гибели судна известны только ему. Но «там» знали, похоже, даже немножко больше, чем все.
– Пожалуй, я понимаю, о чем вы попросите…
– Не понимаете. – Фишер улыбнулся. – И я не попрошу. Можете, герр Маркевич, считать себя мобилизованным на военную службу и выполняющим особый приказ Рейха.
Фишер вытянул из-за пазухи за цепочку и аккуратно положил перед магом прелестную безделушку – тонкой работы серебряный кулон с ярко-красным рубином.
Маркевич прищурился, склоняясь над украшением. Услышал:
– Что можете о нем сказать?
– Изделие середины прошлого века. Ювелира не назову, а вот с тонкими материями работал, скорей всего, Флейн. Очень элегантная и долговечная работа. Но долго хранить его у себя не советую. Он имеет свойство «настраиваться» на своего обладателя и сохранять в себе отпечаток его ауры. Хорошая вещь.
– Что он делает?
– О, я назвал бы его современной версией мифического джинна. Он исполняет желания.
– Любые?
– Я был неточен. Он может выполнить только одно пожелание каждого своего владельца. Вот вы, герр Фишер, давно им владеете?
Молодой человек нахмурился и не ответил.
Накрыл ладонью кулон. Сказал:
– А сможете ли вы, герр Маркевич, поверх существующего заклинания прикрепить еще одно? Которое сработало бы в тот же момент, когда будет озвучено желание… человека, которому кулон на тот момент будет принадлежать?
– Пожалуй. Если только не совпадут школы.
– Вот это.
Фишер положил перед магом желтоватый листок школьной бумаги, исписанный убористым почерком незнакомого мага.
– «Сумерки мира». Значит, война все-таки будет…
– Ну что вы. Не будет никакой войны. Так возьметесь? Герр Маркевич, Рейх ждет от вас понимания. Работа должна быть сделана быстро.
Маг незаметно потер вспотевшие ладони. Словам этого молодого атлета он уже не верил. Война будет, и будет скоро.
Я очнулась. За окном стояла густая темнота, и непонятно было, еще ночь или уже утро. Увиденное не то в бреду, не то во сне стояло перед глазами живой картиной. Молодой немецкий офицер протягивал невысокому магу кулон Евдокии Леонтьевны. Тот самый кулон. Ошибиться было невозможно.
Оказалось, что я лежу в постели, скорчившись под двумя одеялами, у себя на втором этаже дома Фролова. Надо бежать. Надо рассказать всем… Да хотя бы ей самой, Евдокии… Надо предупредить.
Старик сказал «Сумерки мира». Что это за заклинание? Кто может мне ответить? Максимов? Он не маг.
Я вскочила на ноги и чуть не упала – голова продолжала кружиться, отдых не принес облегчения. Надо бежать к Вите. Он знает, что делать. У него, кажется, такая работа. Но вот который час?
Не важно. Скорее!
Ноги в сапоги. Пальто. Где-то был платок… Где я его сняла?
На лестнице свет продолжал гореть. Это было хорошо. Видно ступени. А снаружи мело. Через квартал на ветру раскачивался тусклый фонарь. В домах окна не горели.
Быстрее, быстрее!
Хорошо, что грязь, замерзнув, превратилась в камень. Удобней было бежать…
Вот уж показалась впереди улица Красных Коммунаров. Она все еще оставалась украшена флагами. И фонари здесь стояли чаще. Не так страшно.
Надо мной не было неба – одна непроглядная черная тьма. Тьма клубилась и норовила прижаться к земле. Но свет фонарей пока что не давал ей этого сделать. Свет, да еще снег: он отражал тусклые лучи, делая видимыми палисадники, дома, заборы…
Быстрее!
Я не думала о том, что после шести в больницу посетителей не пускают.
И о том, что ворота наверняка закрыты.
И что не спит, наверное, только дежурная сестра.
Я твердо знала, что мне туда надо.
Ворота были широко открыты, в здании горел свет, а рядом стоял крытый грузовик с красным крестом на борту.
Возле грузовика прохаживались люди в военной форме, с оружием. Несколько человек в белых халатах я увидела у входа.
– …жалко! – донеслось до меня. – Молодой совсем паренек! Ему жить да жить…
Это о ком? Я сбилась с шага. Потом увидела, как подруливает к дверям черная «Эмка». Не раздумывая, я проскочила в вестибюль. Там было людно.
Двое санитаров о чем-то спорили возле каталки. Куда бы спрятаться?
Если сейчас войдет Артем Мамедович, он сразу по-думает, что я здесь не просто так, что я причастна к тому, что тут происходит. А я непричастна.
Неожиданно я увидела знакомое лицо. Профессор Алферов. Как его зовут? Не помню. Обычно я хорошо запоминаю имена.
Но неважно!
– Доктор! Подождите, доктор!
– А вы что здесь… Он ваш знакомый?
– Кто?
– Георгиев… Вы зачем здесь?
– Мне надо поговорить с Виктором. С Цветковым. Понимаете, я, кажется, знаю, из-за чего все…
– Цветков ушел сегодня перед ужином. Подписал больничный и…
– А разве ему можно было?
– Цветков практически здоров по сравнению с… – Он неопределенно кивнул в сторону лестницы. – Так что вы там узнали? Если что-то важное, тут где-то должны быть сыщики из уголовного розыска. А мне, извините, пора. Тяжелое дежурство.
Максимова на улице не было. Я спросила у одного из санитаров, что случилось. Тот неохотно ответил, что один из пациентов выпрыгнул из окна. Сломал ногу.
Я вежливо попрощалась и ушла. Куда теперь?
Попыталась вспомнить Витин адрес, не вспомнила. И вдруг поняла, что уже иду. Что ноги сами выбрали правильный маршрут – мимо дома с корабликом, пустыря и опавшей сирени. На Татарскую.
До знакомой калитки оставалось шагов десять, когда из тени у сарая вдруг появилась темная фигура. Я отстраненно смотрела, как она отделяется от ночной тьмы и движется ко мне. Не то чтобы это было страшно – трясло меня не от страха. Но ощущение необратимости происходящего стало настолько плотным, что казалось, воздух гудит от тревоги. Бессмысленно уже бежать, чего-то делать. Неотвратимое – вот оно. Стоит напротив меня и говорит знакомым голосом:
– Варька, ты что здесь делаешь? Зачем ты здесь?
Витя. Ждал меня? Но почему здесь? Он знает, где я живу.
Он очень быстро оказался рядом. Взял за плечи, тихонько встряхнул. Спросил осторожно:
– Где ты работаешь? Я имею в виду, официально.
– Я… наверное нигде. А зачем ты…
– Не так спросил. Назови свою профессию. Что ты умеешь делать?
Ответы закружились в голове вихрем, но все они были связаны так или иначе с обитателями Татарской.
– Делать перевязки, ухаживать за больными, еду готовить…
– Может, ты медсестра?
Снова вихрь воспоминаний, услужливо подсказывающий нужные ответы. Образы. Далекие, непонятные. Мужчина в белом халате, с круглым зеркалом на лбу. Резкий медицинский запах. Окровавленные перчатки. Чужое. Все чужое. Я затрясла головой.
– Откуда ты родом?
Он говорил быстро, громко, кричал на меня. А я не могла ответить.
– Не знаю.
– Родители? Родственники? Хоть что-нибудь!
– Вить, что случилось? Что происходит?
– Вспомни. Пожалуйста. Хоть кого-нибудь…
Но я ничего не могла вытрясти из бедной моей словно бы ватой набитой головы.
А потом он снова, как тогда, у крыльца моего дома, не то чтобы обнял, скорей прижал к себе.
Чтобы сменить тему, я спросила у его кожаной куртки.
– А что магия? Ты ее снова чувствуешь?
– Город, – совершенно серьезно ответил он, – тонет в темноте. И только на Татарской как будто островок нормальной жизни. Но он все меньше.
Вздохнул и выпустил меня на волю. Вне кольца его рук было холодно и одиноко.
Кажется, он что-то еще хотел мне сказать, но не решился. Может, он уже знает о немецком проклятии? И тоже пришел сюда, чтобы поговорить с Евдокией? Или мне просто показалось?
– На кулоне – заклинание, – прошептала я. Вся моя решительность куда-то улетучилась. Наоборот, мне уже хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко. Должно быть, это снова был голос болезни.
Витя хмуро кивнул.
– Ты что же, все знаешь?
По его губам скользнула какая-то кривая, болезненная улыбка. Прежние его улыбки умели врать намного лучше.
– Я придумаю что-нибудь. Ты не бойся. Пусть я сейчас почти ничего не могу, но уж какую-то защиту для одного человека…