Магнолия. 12 дней - Анатолий Тосс

Откуда у них этот листок? Как он к ним попал? Я ведь даже тогда, на первом курсе, почти никому это стихотворение не показывал. Помню, Ленке Макаровой прочитал, мы с ней тогда встречались. Потом Димке Маслякову, но его и след простыл, после второго курса отчислили. Ну, еще паре человек показывал, но никому ведь я копии не давал. Как же к ним попало?

Я протянул листок развалившемуся в кресле комиссару-чекисту. Теперь уж точно понятно, что чекисту. Он смотрел на меня с легкой снисходительной небрежностью; интересно, заметил ли он в моем лице испуг, растерянность? Надеюсь, что не заметил. В любом случае хорошо, что я догадался сказать, что никогда стихов не писал. Надо же, словно в воду глядел.

– Да, еще то стихотвореньице, – покачал я головой, даже попытался усмехнуться. – Чего только не напишут. Бред какой-то.

– Как оно тебе? – Аксенов протянул руку и как бы нехотя взял у меня лист.

– Не знаю, по-моему, полнейшая чушь. И с литературной точки зрения хромает. Слишком простенькое, рифма вообще на раз-два-три.

– Ты бы лучше мог? – с нескрываемым удовольствием подсек меня чекист.

– Да нет, я не по стихам. – Единственное, что мне оставалось, это не замечать ни его ехидства, ни подколок, а прикинуться полным чайником.

– К тому же это и не стихи даже, а так, неумело рифмованные строчки. – Мне казалось, что чем пренебрежительней я отзываюсь о стихотворении, тем успешнее отвожу от себя подозрение.

– Ладно тебе, Толь, я шучу, – беззлобно покачал головой развлекающийся Аксенов. – Жаль, что на машинке напечатано, по почерку мы автора сразу бы определили.

Я едва не выдохнул с облегчением, лишь в последний момент удержался. Рукописная версия, конечно, валялась где-то у меня в письменном столе, но сегодня, когда попаду домой, я непременно утоплю ее в унитазе. Если, конечно, сегодня я попаду домой.

– Значит, не знаешь, кто мог бы такое написать? Ты ведь наверняка дружишь с теми, кто стишки пописывает.

Все же что-то зловещее, какое-то потаенное второе дно таилось в его бесцветных глазах, в каждом произнесенном им слове.

Я пожал плечами.

– Нет, не знаю.

– Ну да ладно, мы сами разберемся. – Комиссар еще раз усмехнулся и убрал листок обратно в папку. – Найдем автора, если понадобится. – Он продолжал усмехаться, ни на секунду не переставал. Потом подался вперед, навис над столом, срезая разделяющее нас расстояние, протолкнул через него спертое алкогольное дыхание.

– Слушай, Толь, теперь серьезно. Помощь твоя нужна. – Напряжение, сковавшее тело, мозг, лишь усилилось, уплотнилось. Главное – не расслабляться, не пропустить не только его слова, но и интонацию, намек, подводный какой-нибудь камень, который, как теперь понятно, может запросто покорежить, пропороть острием брюхо. – Мы почему тебя выбрали. – Аксенов выдержал паузу, как бы давая время мне самому сообразить. Но я не сообразил. – Да потому что ты свой. Понимаешь, ты наш, свой, мужик, одним словом. Не то что это гнилье. Мы справки навели, людей порасспросили, они к тебе – и ребята, и девчонки – все хорошо относятся. Особенно девчонки. Некоторые, как мне показалось, не без придыхания. – Он усмехнулся, и свежий алкогольный осадок, перемешанный со вчерашним, застоявшимся, ударил мне в нос. Но я старался не принюхиваться. – Ты и выпить можешь, и телку окучить, как полагается, и в обиду себя не дашь, если надо, и втык можешь залепить. Ты мне меня самого в прошлом напоминаешь. Правда, я стихи не писал. – «Я и не пишу», – хотел напомнить я, но промолчал. – То есть я к тому, что у тебя еще и талант, который пестовать надо, развивать. Понимаешь?

Я кивнул. Я ничего не понимал, только стал привыкать к его близкому, разящему дыханию.

– Я к тому, что ты наш и ребята к тебе прислушиваются. Ты вообще хороший парень, Толь, свой в доску, с тобой легко.

– Спасибо, – только и нашелся, что сказать, я.

– Ну вот, а тут такое дело. – Он помолчал, и я понял, что сейчас он скажет главное. – Мы тут вражину вычислили в вашей группе. – Аксенов резко откинулся на спинку своего глубокого кресла, бросил на меня многозначительный взгляд.

– Кого? – Я честно не понял. Я думал, он мне хочет предложить писать для институтского КВН, или перейти на комсомольскую работу, или, в конце концов, с какой-нибудь девчонкой его познакомить. Или что-нибудь подобное, скользкое, нечистое, нечистоплотное.

– Натуральную вражину. Мы на него давно уже материал собирали, он засветился пару раз, ну, и сейчас пора его прищучить. Знаешь кто?

Я покачал головой, я не знал.

– Заславский. – долбанул он меня по голове со всего размаху. Адреналиновая струя снова скакнула, ударила по сердцу, оно метнулось, забилось, спутывая удары.

– Ты же с ним вроде в корешах. – Комиссар наблюдал за моим ступором с нескрываемым ехидным удовольствием из глубины удобного кресла.

Мне потребовалось время, чтобы хоть как-то прийти в себя. Сколько времени – секунда, минута, – я не знал.

– Ромик. – наконец произнес я имя вражины. – Да нет. – Я даже постарался улыбнуться, хотя искренне улыбнуться не получилось. – Да нет, что вы. Он совершенно безобидный и. – Я попытался продолжить, попытался найти слова, – И безвредный, – нашел я лишь одно.

– Не скажи. – Аксенов покачал головой. – Вот посмотри. – Он снова открыл папку, достал оттуда конверт, метнул по столу, так в преферансе метают карты при раздаче. Я протянул руку, взял конверт со стола, открыл, достал нетолстую пачку, оказалось, фотографии, штук шесть-семь. На всех был изображен Ромик, вот он разговаривает с двумя ребятами, вот стоит с девушками, совершенно ничего криминального, а вот танцует с какими-то людьми, я никого не знаю, положили руки друг другу на плечи, лица у всех счастливые, возбужденные, у Ромика съехали на нос очки, рот приоткрыт, видимо, что-то кричит. Я его таким и не видел никогда, чтобы столько эмоций из него выплескивалось.

– Ну и что? – не понял я. – Что тут такого?

– А то, – слишком медленно, слишком разборчиво, чуть ли не по слогам выдавил из себя Аксенов, – что это он у синагоги вакханалию устраивает.

И вдруг до меня дошло. Два года назад, на втором курсе, на еврейскую Пасху Ромик вечером поехал на улицу Архипова. Там перед синагогой целая толпа собралась, несколько тысяч человек, мальчики, девочки, в основном чтобы познакомиться, – хорошие, симпатичные. Туда, кстати, не только евреи ездили, там много девчонок крутилось, и все радостные, веселые, расположенные к общению. Ромик тогда и меня звал, но я не поехал и его отговаривал. Мы все знали, что у синагоги институтский оперотряд дежурит и знакомые лица выискивает. Я его предупреждал, но он отмахнулся, мол, кто в десятитысячной толпе меня отыщет. Но вот отыскали, даже запечатлели.

– Да нет, Игорь Сергеевич, – перешел я на имя-отчество, – Заславский совершенно не религиозный, он вообще о таких вопросах не задумывается. Он технарь, программирование, транзисторы, диоды – это его. А теология, сотворение мира, исход из Египта совершенно не его тема.

– Да это и не важно, – из глубины кресла отчеканил Аксенов. – Дело-то не в его интересах. Раз он комсомолец, пребывание на религиозном празднике уже само по себе является достаточным поводом для исключения из института.

Не знаю, заметил он или нет, но при слове «исключение» меня снова пробила испарина. Хотелось вытереть ее со лба, но я не вытер, я не мог показать свое волнение.

– Но и это не важно. – Аксенов снова оттолкнулся от спинки кресла, снова приблизился ко мне, навис над столом, снова дыхнул на меня перегаром. – Вот видишь, на этой фотографии, – он показал на ту, где Ромик стоял с группой незнакомых мне ребят, – вот эти двое состоят в подпольной сионистской организации. Одни из организаторов. Агитируют, сбивают группы под видом изучения еврейского языка, иудейской истории. Ты сам должен понимать, с чем это связано. – Я не понимал, пожал плечами. – Ну как же, Моссад, ЦРУ.

Тут у меня вообще все опустилось, на сей раз тяжелым, неподъемным грузом. Получалось, что над Ромиком нависло серьезнее некуда, что-то вроде гильотины с широким заточенным ножом.

– А Заславский-то при чем? – пролепетал я не совсем уверенно. – Подумаешь, разговорился с незнакомыми ребятами. Туда вообще общаться ходят, в основном с девчонками, там отличные девчонки попадаются. – Я тотчас осекся и добавил суетливо: – Я так слышал, да и на фотографиях ваших видно. Вот он и разговорился с кем-то.

– Можно, конечно, так предположить. Но мы провели работу здесь у нас, покопали и выяснили, что все куда как серьезнее. – Снова пауза, снова театральная. – Заславский, за которого ты, Толь, заступаешься, лидер подпольной сионистской организации в нашем институте. Понял?! – В голосе больше не слышалось ни панибратства, ни добродушия, одно лишь тяжелое, металлическое давление.

Я бы рассмеялся, если бы мне не было так страшно. Конечно, это была полнейшая чушь. И про секретную сионистскую организацию, и особенно про Ромика. Да его, кроме ремонта автомашин, программирования, ну, и своей Юлии, вообще ничего не интересовало. Какой на фиг Израиль, какой сионизм, какая организация – большего бреда даже в «Кащенко», если по палатам походить, материал пособирать, не услышишь. Надо же такое придумать!